Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2 Страница 64

Едва подавляя и впрямь убийственный смех, Квинкций негромко сказал стратегу:

— Как бы тебе, Дамокрит, и в самом деле не оказаться на Тибре. Страшись этого пуще чумы, ибо враги входят в Рим только в цепях!

— Каков фрукт! — воскликнул всегда уравновешенный Публий Виллий. — Говорит об освобождении Эллады, а мечтает о лагере на Тибре!

Постепенно все более сказывалось присутствие в Греции сирийского войска, разум уступал силе, и колеблющиеся начинали склоняться перед Антиохом. Сгущались тучи над Эвбеей. Халкидцы запросили у римлян поддержки. К ним отправился отряд ахейцев. Затем римляне сняли пятьсот человек со своего флота, помогавшего ахейцам в войне с Набисом, и также послали их к стратегически важному острову. Туда же со всей армией выступил Антиох. Передовое царское подразделение застигло римлян на пути в Халкиду и, напав на них без объявления войны, учинило избиение. Причем совершено это было в священном месте возле храма. Так началась эта война.

Ахейцы не смогли противостоять превосходящим силам сирийцев и сдали Халкиду. Вскоре царю подчинилась вся Эвбея. На этой волне успеха Антиоха застала зима.

16

По мере того, как нарастало политическое напряжение в Греции, усиливалась тревога в Риме. Когда Антиох стронулся с места и двинулся к Геллеспонту, старожилы стали вспоминать времена Ганнибалова нашествия, а когда он благодаря этолийцам смог избежать длительного перехода и в краткий срок достиг Балкан морем, многим в Италии Сирия показалась даже страшнее Карфагена. Антиох и впрямь представлялся чрезвычайно могущественным врагом, потому как его царство по всем материальным ресурсам и объективным факторам многократно превосходило Македонию, Египет, Карфаген и саму Римскую республику. Война надвигалась на Рим как нечто огромное безжалостное и всесокрушающее, подобного чему еще не бывало в истории.

В такой обстановке некоторые сенаторы настаивали на немедленном вводе войск в Грецию, дабы отбросить малоэффективные словесные баталии и действовать силой. Сципион категорически выступал против таких методов. Он говорил о римской чести и римском авторитете, привлекающих к ним сердца иноземцев. Его доводам о порядочности противостояли требования выгоды.

— Гораздо проще, — убеждали оппоненты, — сейчас с помощью легионов удержать в повиновении колеблющихся греков, чем сражаться с ними потом, когда они подчинятся Антиоху.

— Часто бывает гораздо проще украсть что-либо, чем заработать, — отвечал на это Сципион, — но, однако же, порядочные люди этим не занимаются, и воруют лишь отщепенцы.

Постепенно к сторонникам агрессии примкнули Фурии и Фульвии, поскольку лишь на такой идеологической платформе они могли противостоять Корнелиям и Эмилиям. Таким образом борьба идей вскоре трансформировалась в борьбу партий. Большую помощь Сципиону оказывала немногочисленная, но довольно влиятельная группировка Тита Квинкция, взгляды которого на международную политику совпадали с взглядами принцепса.

На первом этапе позиция Корнелиев и Квинкциев возобладала, и сенат постановил продолжить состязание с Антиохом дипломатическими средствами. Именно тогда и было направлено в Грецию посольство во главе с Титом Фламинином. Позднее, после того, как этолийцы захватили Деметриаду и обеспечили царю легкий доступ на Балканы, оппозиция опять оживилась и возобновила нападки на Сципиона.

«Вот она, твоя свобода для греков, — ворчали недруги, — дав волю этому никчемному, выродившемуся народу, ты лишь вручил его прямо тепленьким другому господину, гораздо более опасному, чем прежний».

«Увы, греки привыкли к рабству, — говорил на это Сципион, — они сейчас похожи на раба, случайно вырвавшегося из эргастула и с радости напившегося до скотского опьянения в ближайшем трактире.

Греков надо заново учить свободе. Делать это следует настойчиво, но терпеливо. Самоуправство Порция в Испании также привело к мятежу. Однако разница между возмущением иберов и волнениями части эллинов в том, что первые восстали на борьбу за праведное дело, а вторые — нет. В Греции мы защищаем справедливость, тогда как в Испании, изменив самим себе, теперь уже искореняем ее. Но наше дело, наше призвание, данное свыше, — учить мир справедливости. Это угодно богам, это выгодно нам самим, ибо следует стремиться устроить такой порядок в Средиземноморье, чтобы в будущем нам довелось жить среди доброжелательных, полноценных людей, а не среди низколобых обозленных рабов».

Оппозиция не сдавалась и продолжала спор. Были приведены в движение корыстные интересы вечно снедаемых алчностью дельцов, которые опасались, что, взяв в руки управление восточной кампанией, Сципион вновь, как и в македонской войне, оставит их без чрезмерных барышей. Особенно старался, конечно же, неунывающий Катон. Он был одновременно и уязвлен, и польщен упоминанием в речи принцепса о его испанских «подвигах». И то, и другое придавало ему вдохновения, и Порций безудержно изрыгал пламя гневных речей. От его брызжущей слюны выгорала трава и кипели колодцы, но народ, увы, оставался холоден.

Грозящая опасность сирийского нашествия, да еще при участии Ганнибала, придала разума плебсу, отвратив его от мальчишеских проказ, досаждающих принцепсу, и заставив обратиться к трезвому расчету взрослых людей. В критической ситуации народ уповал именно на Сципиона и его друзей, с их многократно проверенной доблестью он связывал все свои надежды на победу. Поэтому никакому Катону теперь не под силу было пробить брешь в народном сознании. Простые люди слушали Сципиона и слушались его.

Сейчас при такой поддержке масс Публию ничего не стоило расправиться с личными врагами, но мысль об этом даже не приходила ему в голову. Он стремился к честной борьбе за свою идею, поскольку был создан так, что именно в обществе справедливости и правды мог наилучшим образом реализовать собственные способности и проявить главные качества личности, а, следовательно, поползновения паразитических натур были органически чужды его нраву.

Встречаясь с согражданами, Сципион искренне высказывал свое мнение по вопросу о восточных делах и терпеливо убеждал колеблющихся в верности избранного политического курса. Критикуя меры, предлагаемые оппозицией, он говорил, что польза от них будет краткосрочна, вред — долговечен. В завершение каждой такой стихийно возникавшей народной сходки Публий успокаивал людей, заверяя их, что, хотя война предстоит серьезная, сомневаться в благоприятном ее исходе не следует.

«Не такой человек Антиох, который был бы способен оказать нам сопротивление, — говорил он, — не такое государство Сирия, чтобы могло соперничать с Римом. Пусть оно велико, но это — царство, и населяют его рабы, кои не в силах состязаться в доблести с гражданами. Вспомните, как греки разгромили полчища Ксеркса. И пусть теперь сирийское войско преобразовано по македонскому образцу, суть остается прежней, оно состоит из несчастных существ, лишенных Отечества, ибо рабский ошейник, все равно, надет он да шею или на душу, и царский трон не могут выступать в качестве Родины. Нам лишь нужно быть достойными самих себя, и тогда победа будет за нами. Верьте мне, граждане, я отвечаю за свои слова, ведь я — Сципион Африканский».

17

В течение второй половины года в Риме интенсивно зрела внутренняя энергия. Война проникла во все области жизнедеятельности и одухотворила Город грозной страстью, хмурой тенью легла она на лица граждан и замутила их души. В зловещих отсветах надвигающейся грозы все приобретало особый оттенок и особый смысл. Война стала подтекстом любого поступка и всякого решения.

Сенат заранее определил провинции следующего года и соответствующие воинские контингенты. Одному консулу назначалась Италия, а второму предусматривалось специальное сенатское поручение: под такой формулировкой скрывалась Греция. Один из преторов должен был отправиться в Бруттий, образовав со своими легионами резерв балканской экспедиции, а другому выпало командование флотом.

Римляне умели не только принимать толковые решения, но и исполнять их, потому в одно и то же время дружно проходили набор и обучение рекрутов, в широких масштабах шло строительство флота, изготовлялось оружие и прочее воинское снаряжение.

Однако, думая о войне, римляне занимались и мирными делами. Продолжалось выведение колоний на свободные земли, посвящались богам новые храмы, украшался и благоустраивался город, гремели суды над ростовщиками, кои не теряли аппетита к наживе ни во времена опасностей и всеобщих тревог, ни в годину бедствий.

Сенатом под руководством партии Сципиона была разработана сбалансированная программа подготовки к войне, включающая как военные, так и политические меры. Дипломатия Рима не ограничилась только посольством Тита Фламинина. Делегации отправились также в Карфаген и Нумидию, оживились отношения с Филиппом и Птолемеем.