Антонин Ладинский - Последний путь Владимира Мономаха Страница 64

— А потом что еще видел?

— Когда буря утихла, мы поплыли в Корсунь. Там день и ночь море тихо плещется о брег, и большой белый город стоит на горе. По каменной лестнице царица спускалась к нам в голубом одеянии и золотом венце. За нею шли прислужницы с опахалами из перьев стрикуса.

— Царица… — прижала руку Любава к доверчивому девичьему сердцу, что вдруг забилось чаще.

— На лбу у нее сиял серебряный полумесяц, а глаза ее были как звезды.

— Что ты рассказываешь? — встрепенулась Настася. — Царица не в Корсуни живет, а в Царьграде. Она венец носит. Это все знают.

Злат смутился. Пойманный на слове, он делал вид, что ничего не слышит, смотрел, прищурившись, на белые облака, медленно плывшие по счастливому небу.

— Что же ты молчишь? — приставала бойкая девица.

— Царица… Это чтобы песня была красивой… Если бы я вам все рассказал, что от нее услышал!

— Что же она тебе говорила?

— Она меня в палату звала, за свой стол усадила, вкусными яствами угощала с серебряного блюда, и чашник мне сладкое вино цедил.

— А потом?

— Потом загадала три гаданья.

Злат уже лежал на блеклой осенней траве, лениво подбирая слова, выдумывая свой мир, в котором все было по-другому, чем наяву. В одно мгновение веселая женщина превратилась у него в царицу, а грязная Корсунь, где пахнет соленой рыбой, в сказочный град с золотыми главами церквей и серебряными петушками на башнях.

— Какие гаданья? — полюбопытствовала Настася.

— Царица меня хотела своей любовью подарить, если отгадаю. Или голову отрубить, если ума не хватит отгадать.

— Жестокое сердце у той царицы! — всплеснула руками Любава.

— Какие же были загадки? — смеялась недоверчивая Настася.

Злат окинул взглядом дубы, посмотрел на небо, как бы в поисках вдохновения. Птица выдумки уже понесла его на своих легких крылах. Все преобразилось в мире, и обыкновенный камень стал алмазом.

— Наутро собрались в палате патрикии и стратилаты, а у двери стали воины в золоченых бронях. Царица сидела…

— Царица… — насмешливо пожала плечом Настася.

— Не все ли тебе равно? — оправдывался Злат.

Любава потянула подружку за белый рукав рубашки:

— Молчи, молчи…

— Царица сидела на престоле. Над нею серебряные птицы пели райскими голосами. Я стал перед повелительницей…

Слушательницы застыли в напряженном внимании.

— Царица посмотрела на меня…

— Какое же было первое гаданье? — не вытерпела Настася.

— Первое гаданье? Много ли времени надо, чтобы всю землю от востока до запада обойти?

Девушки ждали ответа, что это значит.

Злат рассмеялся:

— Один день.

Настася не понимала и переглядывалась с Любавой. Та же была во власти своей любви, в сладком тумане своего чувства. Оно наполняло не только ее душу, но и весь мир, эти рощи и дубравы, поля и жнивье. А как выразить это словами?

Злат объяснил:

— Небесное светило всю землю с утра до вечера обходит, а потом опускается в океан и прячется за высокой горой на полуночной стороне вселенной.

Он слышал об этом круговращении солнца от Даниила, читавшего по ночам книгу, в которой рассказывается о тайнах мироздания. Ее написал человек по имени Индикоплов.

Любава качала головой, изумляясь человеческой хитрости.

— А второе гаданье? — спросила она.

— Чего десятая часть за день убывает, а ночью на десятую часть прибавляется?

Девушки молчали.

— Не знаете? А не трудно отгадать.

Злат самодовольно улыбнулся, гордясь своим умом, хотя эти загадки не сам придумал, а услышал от того же отрока Даниила.

— Вода, — сказал он.

Это было непонятно.

— Вода за день из моря и рек на десятую часть от солнца высыхает, а ночью, когда солнце спит, снова на столько же прибавляется. Поэтому и не уменьшаются реки, питаемые дождями, и море не убывает в глубине и не отходит от своих берегов.

Подружки опять переглянулись, пораженные догадливостью и книжной мудростью этого человека, который столько видел на земле.

— Теперь скажи нам третье гаданье, — попросила Настася.

— Царица спросила меня, что слаще всего на свете.

— Мед? — в один голос ответили подруги.

— Так и я сказал. Но царица нахмурила соболиные брови и сказала, что я не отгадал.

— Что же слаще всего на свете? — спросила Любава.

— Любовь. Царица велела, чтобы мне голову отрубили. Меня схватили ее слуги и бросили в темницу.

Любава от волнения закрыла рот рукою, точно хотела удержать крик своей души. Все это была сказка, и в то же время ее любимый ходил как на острие ножа.

— Темница в Корсуни — высокая каменная башня. Только одно оконце в ней за железной решеткой.

— Невозможно убежать оттуда? — волновалась Любава.

— Мышь не может ускользнуть из этой башни, так стерегут ее греческие воины. Там я томился семь дней и семь ночей. На восьмой день взял гусли и запел печально. В тот час мимо темницы проходила дочь царицы, красивая, как ангел. Она услышала мое пение, сжалилась надо мною и подкупила стражу. Мне передали веревку. Когда уже луна взошла над спящим городом и все уснули, я выломал в оконце решетку и спустился с огромной высоты на землю. Здесь ожидала меня царевна с волосами, как лен, с глазами, как бирюза на мече у князя Ярополка.

Обнимая одна другую, девушки ждали продолжения. Но Злат сам не знал, как теперь выбраться из дебрей запутанного повествования. Он забрался слишком далеко.

— Что же случилось потом? — добивалась Любава.

— Что случилось…

— Как ты поступил с царевной?

— Я взял ее на руки и понес на свой корабль, а царица послала против нас половцев, и тогда была кровопролитная битва. Я убил половецкого хана.

— А после битвы что было?

— Что же было дальше…

Злат заложил руки за голову и, глядя на облака, старался придумать что-нибудь.

— Я заманил хитростью царицу на корабль, сказав ей, что она может выбрать любые меха. Она явилась со своими вельможами. Тогда я велел поднять парус и увез ее в море.

— А царевну?

Злат подумал немного и ответил:

— Царевну? Ее я отпустил.

— Что же с царицей сталось?

К счастью для отрока, у которого окончательно иссяк источник вдохновения, а руки тянулись к Любаве, в роще послышалось гнусавое пение. До слуха донеслось:

Течет огненная река Иордан от востока на запад солнца, пожрет она землю и каменье, древеса, зверей и птиц пернатых.

Голоса приближались и делались более устрашающими:

Тогда солнце и месяц померкнут от великого страха и гнева, и с неба упадут звезды, как листы с осенних древес, и вся земля поколеблется…

Теперь можно было рассмотреть, что среди деревьев идут три странника в монашеском одеянии, с посохами в руках. Когда они подошли поближе, по их красным носам стало отчетливо видно, что все трое любители греческого вина и не очень соблюдают монашеские посты. Один был высокий, двое других пониже. У всех трех на головах виднелись черные скуфейки. Приблизившись, странника остановились, и тот, что казался повыше других, дороднее и, видимо, даже почитался двумя остальными за наставника, произнес:

— Благословен господь!

Девушки смотрели на монахов со страхом и почтением.

— Куда направляете стопы, святые отцы? — спросил Злат.

— В град Иерусалим, — ответил высокий инок.

Злат удивился:

— Откуда же вы шествуете?

— Из Воиня, на реке Суле.

— Давно ли вы идете в святой град?

— Второе лето, — отвечали хором странники. — Второе лето.

Злат почесал в затылке.

— По этой дороге вы никогда не дойдете до Иерусалима.

— Почему так? — недоумевал высокий.

— Вы идете на полночь, а Иерусалим лежит на полдень. Поверните вспять и тогда достигнете своей цели. Или попросите купцов, чтобы вас в ладье до моря доставили. В Корсуни вы сядете на морской корабль и поплывете в Царьград. Но Иерусалим стоит еще дальше, за великим морем.

Так говорил гусляру Даниил, любимый отрок князя Ярополка.

Очевидно, такой путь в настоящее время монахов не устраивал. Те, двое, что были пониже, помалкивали, но высокий ответил:

— Мы в Переяславль пришли, чтобы благословение взять у епископа и путевую грамоту к патриарху.

— Тогда ваш путь правильный. А что за Сулой слышно?

— За Сулой торки шумят, хотят реку перейти.

— Какие торки?

— Что на княжеской службе.

Злат встрепенулся и вскочил на ноги.

— Сидит в Воине бездельный воевода и только пироги ест, а вести о том, что там творится, не подает. Важную новость вы принесли, отцы.

— Всюду ходим, и если увидим что, примечаем, — ответил один из монахов, опираясь на посох.

— Пойдемте к посаднику. Расскажете ему обо всем.

Монахи изобразили на лицах неудовольствие.

— Нам к епископу, дорога, а не к посаднику.

— Сначала к посаднику. Большие дела творятся на Суле. Как зовут тебя, отец?

— Лаврентий.

— Пойдем, отец.