Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы Страница 64

– Сколько у вас душ в Шатково? – спросила она.

– Двести шестьдесят три, – ответил он, взглянув на нее с преисполненной почтения нежностью.

– Не много.

– Я назвал цифру по последней переписи. С тех пор родилось несколько детей. А в деревне Благое сколько крепостных?

– Всего семьдесят семь, – сказала она. – Но из этого числа по меньшей мере пятнадцать мужиков моложе тридцати лет и отличаются великолепным здоровьем!

– Я попытаюсь уговорить отца.

– Во всяком случае, приезжайте навестить нас как можно скорее, любезный Николай Михайлович. Дела – пустяк, а добрососедские отношения важнее всего!

Небо угасало. Николаю пора было подумать о возвращении домой. Вся семья, собравшись перед домом, смотрела, как он сел на коня и поскакал великолепным галопом.

Месье Лезюр семенил по аллее с открытой книгой в руке. Подъехав к нему, Николай придержал коня и сказал:

– Вы гуляете довольно поздно!

– У меня уже ни на что не хватает времени, дорогой Николай, – ответил месье Лезюр с дрожью в голосе.

Заметив, как он раздосадован, Николай понял, что француза в очередной раз отчитал Михаил Борисович.

– Мой отец дома? – спросил он.

– Ну как же иначе! – воскликнул месье Лезюр. – Он играет в шахматы с мадам Софи!

Говоря это, француз бросил на Николая взгляд, взывающий к справедливости. Ведь теперь он изгнанный «придворный». Не в силах пожалеть его, Николай пустил коня рысью.

Войдя в гостиную, он почувствовал, что нарушил приятное времяпрепровождение вдвоем. Оторвав взгляд от шахматной доски, его отец и жена улыбнулись ему одинаковой рассеянной улыбкой.

– Я приехал из Славянки, – сказал Николай.

И поведал им о своем разговоре с Дарьей Филипповной. И чем больше супруг говорил, тем тревожнее становилось выражение лица у Софи. Когда он упомянул о продаже Шатково, она взорвалась:

– Надеюсь, что ты отказал!

– Я сказал ей, что решение зависит от отца!

Софи так резко повернулась, что одна из фигур упала с доски.

– Просто неслыханно! Эта женщина безумна!

– Не надо так думать, – вмешался Михаил Борисович. – Ее идея кажется мне логичной. Ты уверен, что она согласится уступить нам Благое?

– Да, отец, – ответил Николай.

Михаил Борисович задумчиво потеребил бакенбарды.

– Надо все взвесить, – пробурчал он.

– Но, отец, все абсолютно ясно! – воскликнула Софи. – Вы не имеете права продавать Шатково! Это было бы… было бы чудовищно!

Брови Михаила Борисовича взметнулись дугой над его круглыми глазками.

– Вот это да, крепко сказано! – заметил он. – И почему, скажите, пожалуйста, это было бы чудовищно?

С быстротой молнии Софи припомнила покосившиеся избы, мужиков в полях, старуху Пелагею на пороге дома, маленького Никиту, желавшего научиться читать, и волна возмущения поднялась в ней.

– Сколько времени Шатково ваша вотчина? – спросила она.

– Лет сто, я полагаю, – ответил Михаил Борисович.

– Так вот! Жители этой деревни ближе к вам, чем некоторые члены вашей семьи. Из рода в род они привыкли, что Озарёв управляет их судьбой. Они считают вас своим господином и, я надеюсь, своим благодетелем. А вы готовы так резко оторвать их от себя?

– Вы питаете иллюзии по поводу чувств мужиков ко мне? – сказал Михаил Борисович.

– Нет, отец, я говорила с ними. Видите ли, я даже не пытаюсь критиковать основы крепостного права. Допускаю, что, если бы вы нуждались в деньгах, если бы были доведены до разорения, пришлось бы продать Шатково или какую-то другую деревню из вашего поместья. Но не разрушайте жизнь сотен людей ради простого удовольствия заключить сделку!

Она перевела дыхание и, обернувшись к мужу, продолжила бесцветным голосом:

– Я удивлена, Николай, что ты не подумал об этом, когда упомянутая Дарья Филипповна сделала тебе такое предложение!

– Ты сама не подумала бы об этом, если б знала ее! – возразил он. – Я никогда не согласился бы продать наших мужиков нерадивому или жестокому хозяину. Но Дарья Филипповна сама кротость, предупредительность и справедливость. С нею наши крепостные будут так же, если не больше, счастливы, как с нами.

– Он прав! – сказал Михаил Борисович.

У Софи возникло ощущение, что она говорит с глухими.

– Но принцип, Николай, принцип, как ты его воспринимаешь? – воскликнула она. – Ты, столь увлеченный благородными теориями, как ты можешь примирить твое так называемое уважение к человеку с намерением продать триста человеческих существ, предварительно обсудив цену мужских особей, женских и малюток-детей?

Николая задел этот аргумент, и он хранил молчание. Как всегда, она оказалась ближе к действительности, нежели он. Николай погружался в мир идей, мечтал осчастливить Россию и забывал ответить мужику, который кланялся ему, сбросив шапку. Таков был его недостаток. Но намерения были добрыми. Софи не имела права сомневаться в этом.

– Итак! Что вы ответите госпоже Волковой, отец? – спросила она.

Слегка прикрыв глаза, Михаил Борисович продлевал удовольствие, вызванное сомнениями. Сознание того, что он может по своему усмотрению привести в отчаяние сноху или порадовать ее, чрезвычайно забавляло его, тем более что он находил ее очень красивой в момент волнения. Защищая интересы этих тупых мужиков, она воспламенилась как влюбленная!

– Вы убедили меня, Софи, – объявил он наконец. – Мы не станем продавать Шатково, поскольку вам дорога эта деревня…

Она соскочила со стула и, пожав ему обе руки, прошептала: «Спасибо, отец!» Впервые сноха была так ласкова с ним. Удивившись, он не знал, что сказать. Как это ей удавалось в один миг перейти от резкости к нежности? Со своей стороны, Николай не испытывал недовольства по поводу того, что Софи добилась своего. В глубине души он не больше, чем она, стремился продать Шатково. Просто ему хотелось доставить удовольствие Дарье Филипповне. Он задумался, как преподнести ей столь неприятное для нее решение.

– А теперь вернемся к нашей шахматной партии! – обратился Михаил Борисович к Софи.

Именно при этих словах вошел бледный от негодования месье Лезюр, Мария тащила его за руку. Она повстречала его в саду, с наступлением ночи.

– Месье Лезюр болен! – сказала она.

– Нисколько! – запротестовал тот. – У меня дрожь, как обычно бывает, когда я огорчен! Мне придется привыкать к этому!

– Очень вам советую, месье Лезюр, – сказал Михаил Борисович, хлестнув по нему жестким, как палочный удар, взглядом.

5

Третье кольцо оказалось для Васи. После десятка встреч в клубе и в Славянке Николай убедился, что совершенно спокойно мог вручить своему новому другу этот символ доверия. В самых важных вопросах молодой человек разделял его мнение. Дарья Филипповна была чрезвычайно раздосадована, узнав, что из привязанности к мужикам Шатково Михаил Борисович отказался продать деревню. Однако у нее хватило такта сказать Николаю: «Коль скоро вы рассматриваете это дело, как нечто душевное, я смиряюсь. Сердце мое одобряет вас, даже если разум восстает!» Эта фраза поразила его, как высказывание, достойное античного театра. Разочаровав мать Васи, питавшую надежды, он стал считать себя ее должником. Он хотел бы познакомить Дарью Филипповну со своей женой, чтобы они прониклись взаимным уважением. Но Софи отказывалась выезжать. Семейная жизнь в Каштановке сделала ее нелюдимой. Николаю пришлось настоять, чтобы она по меньшей мере приняла Васю в доме. Софи сочла его очаровательным, несмотря на девический облик. Что же касается Марии, которая знала Васю с детства, то она была любезна с ним и не более того. «Я всегда считала его скучным и самодовольным», – сказала она после его отъезда. Возмущенные возгласы брата оставили ее равнодушной. Он кричал сестре, что она ошибается, что Вася – юноша утонченного ума, чрезвычайно тонкой души, а она улыбалась с невинным упрямством, глядя в даль. Обескураженный, Николай попросил Софи переубедить ее, он хотел, чтобы Вася, новый член «Союза благоденствия», чувствовал себя как дома, когда снова приедет в Каштановку. Софи успокоила его, заверив, что настроение девушек изменчиво.

Чтобы работать спокойно, Николай оборудовал для себя кабинет в одной из комнат нижнего этажа, перенес туда все книги, касающиеся политики, которые сумел найти в доме. По его настоянию Софи написала своим друзьям Пуатевенам в Париж и попросила их прислать ей несколько новомодных книг, не уточнив, каких именно. На самом деле, она сомневалась, что прозе Кондорсе или Бенжамена Констана будет позволено пересечь границу. Но Николай так изголодался по чтению, что для него все было хорошо! Дожидаясь крамольных брошюр, он вперемежку поглощал Бональда, Шатобриана и Жан-Жака Руссо.

Предоставив мужу возможность упиваться в тиши своими восторгами, Софи почти ежедневно посещала деревни. В начале августа она вызвала из Пскова врача, чтобы лечить детей, заболевших крупом в Черняково. Это начинание вызвало большой шум в округе. Некоторые помещики упрекали «француженку» в том, что она приучает мужиков к праздности, внушая, что им все причитается. Николай, услышавший подобную точку зрения в клубе, с улыбкой рассказал об этом Софи. В результате она с двойным усердием стала помогать бедным.