Эптон Синклер - Широки врата Страница 64

— Ты прав.

«Ты понимаешь», — продолжал он, — «что я могу попасть в серьезные неприятности, если всплывёт история, что ты оставила меня, потому что я работал против нацистов».

«Я не имею никакого желания, чтобы ты попал в беду», — заверила она его. — «Ты можешь рассчитывать на меня, что я не буду ни с кем обсуждать ни твои дела, ни твои убеждения».

Подошёл поезд. Ланни усадил свою жену в ее купе и поставил ее единственный саквояж рядом с ней. — «Прощай, дорогая, и пусть Бог благословит тебя!» На глазах обоих были слезы. Это был трагический момент. Но мир был полон всяких видов трагедий. Что люди думают об этом, и то, что они хотят делать, всё это превращает их в разных людей, которые не могут жить в одном доме или даже на одной и той же земле. Расставание между Ирмой Барнс и Ланни Бэддом было, как прощание Германии с Чехословакией, например, или, Советского Союза с Финляндией, или, приверженцев Нового курса со старой ветвью республиканцев в Вашингтоне. Это было всемирным явлением, и если Ланни, Рик и их друзья были правы, это не кончится, пока это явление не разделит весь мир пополам.

Он стоял на платформе и смотрел на отправляющийся поезд с таким чувством опустошения, какого он никогда раньше в своей жизни не ощущал. Из него вырвали часть его тела, его разума и его души. В нем осталась одна боль. Увидит ли он ее когда-нибудь снова? И что заменит ее место в его жизни? Оставшийся в его полном распоряжении автомобиль казался совершенно непохожим, как пустой дом. Сиденье, где она сидела, будет преследовать его воспоминаниями. Сидя за обеденным столом, место рядом с ним будет напоминать. А постель будет будить его память.

Он пожалел, что не настоял, чтобы Труди Шульц подождала его. Это было бы неплохо отвезти ее в Париж на машине, такая благовоспитанная поездка брата с сестрой получилась бы. Он подумал поглядеть расписание, чтобы определить поезд и, возможно, встретить ее на вокзале. Но нет, он понял, что их не должны видеть вместе. Если ей помогать, то это надо делать втайне. Этого достаточно просто добиться в Париже, но не по дороге, для того, кто имел так много знакомых, как Ланни Бэдд. Сплетни распространяются быстро, к этому надо подготовиться среди других неприятностей. Бьюти скоро услышит об этом. И, о, Боже, что за слезы, что за мучения души! Ланни тут же решил, что ему надо находиться какое-то время там, где не было бы его матери!

Он был свободен. Свободен, как ветер. Он мог двигаться в любом направлении, даже обратно в Германию, если он того пожелает. У него было несколько тысяч марок наличными в карманах и прекрасный автомобиль. Не многие мужчины пропадали бы с горя при таких обстоятельствах. Правда, за ним больше не стояли миллионы Барнсов, но у него была профессия и ценная картотека. По-видимому, не все богатые откажутся от него, потому что так сделала его жена. Кроме того, он владел третью частью картин Дэтаза, которых было около ста. Он может продать одну, когда ему будет нечего есть!

Он думал, что было бы приятно встретиться с Золтаном Кертежи и поговорить о картинах. Золтан был в Париже, но он был блохой, и его можно было бы встретить идущим по улице в Зальцбурге. Если Ланни послал бы ему телеграмму, что он сел бы в самолёт и прилетел. Было бы приятно поплавать на лодке по реке Темзе и поговорить с Риком. Он был одним из немногих, кому Ланни мог рассказать о своих проблемах. Даже мысли о нем связывали его с ним. Он как бы слышал его голос, говорящий: «Это чертовски хорошая вещь. Это сделает из тебя человека!» Но Рик был далеко, и если приехать к нему, то можно было нарваться на Бьюти?

Тогда он подумал о Ганси и Бесс. Они тоже были людьми, которым он имел право излить свою душу. Он не видел их более года, и они могли бы многое рассказать ему про Южную Америку, Гавайи, Японию, а теперь и про этот конгресс Коминтерна! Сколько он продлится? Он решил, что его сводная сестра и ее муж были теми, кого он хотел бы видеть рядом с ним в этот несчастный момент своей жизни. Они были бы тоже рады, может быть, даже более рады, чем Рик. Они не любили Ирму. Он это знал, несмотря на то, что они пытались это скрыть. Они примут его с распростертыми объятиями и позволят везти себя туда, куда он только пожелает. Они вернутся в Бьенвеню и будут играть на скрипке и фортепиано в четыре руки хоть целый год, хоть целый день!

Приезды и отъезды Ганси, как правило, определялись датами концертов. Но теперь пара уже быстро двигалась через Сибирь в связи с Конгрессом. Так что у него может быть время, когда они будут свободны и могут устроить себе настоящие каникулы. Они возьмут на себя труд, чтобы сделать из него коммуниста но, конечно, он не будет возражать, он может даже позволить им добиться успеха на некоторое время. Это было бы хорошим способом, чтобы убедиться, что он освободился от Ирмы Барнс!

У него не было их адреса, но он знал, что в Советском Союзе к известным артистам относятся, как к полубогам. И это было одной из прекрасных вещей, которыми характеризовалась эта страна. Он послал телеграмму по адресу: «Ганси Робину, американскому скрипачу, вниманию Интуриста, Москва», и с текстом: «Нахожусь фестивале Ирма вернулась в Нью-Йорк несовместимости Каковы ваши планы Предлагаю вернуться через Вену Жду здесь Есть автомобиль Отвечать Зальцбург вниманию Америкэн Экспресс Ланни». Он предположил, что слово «несовместимость» скажет им больше, и ему не надо будет добавлять «одинокий» или что-нибудь подобное. «Есть автомобиль» поможет. Бесси Бэдд, которая также была воспитана на автомобилях, скажет: «О, бедняга. Мы должны ехать прямо сейчас, Ганси!». Ланни, зная их так хорошо, что мог слышать ответ скрипача: «В Зальцбурге с музыкой днём и ночью все могут быть счастливы. Давай дождёмся конца конгресса».

И, конечно, когда пришел ответ, в нём было сказано:

«Участие концертах не допускает немедленный отъезд Прибудем примерно через неделю Привет Вывод неизбежны новые горизонты Вас манят великолепные торжества Здесь конструктивные решения по вашей партийной линии Никогда не сдавайся Очень любим Гансибесс.»

Все было ясно, а также Ланни был рад видеть, что революционный пыл его сестры не полностью подавил ее чувство юмора янки. В течение многих лет Ланни сокрушался, что фракционные споры левых подвергали их всех опасности продвижения фашизма. Так что теперь, когда Коминтерн официально объявил единый фронт всех антифашистских элементов, шедевром семейного такта стало заявление, что представители пятидесяти стран, собранные на Конгресс, следуют партийной линии Ланни Бэдда! И когда гора так вежливо идёт к Магомету, он, конечно, не мог отказаться от её шествия!

Ланни не собирался охотиться за номером, потому что был не против, проехаться два раза в день по прекрасным горным пейзажам. Он прошел от Резиденсплаца к Плацлю, а оттуда в кафе Базар, наблюдая живописные толпы. Дамы из Гайд-парка и Парк-авеню носили Dirndl, одеяние тирольских крестьянских девушек, состоящие из искусно вышитых цветочками фартуков над широкими юбками в сборку, доходящих до вырезов лифа с широкими полосами на плечах. Мужчины, которые сопровождали их, иногда лысые или с седыми усами, старались быть походить на Bua, крестьянского парня, и не понимали, что их выдают голые белые колени. «Salontiroler», так называли их аборигены.

Ланни Бэдд, который встречал членов светского общества в десятках столиц, поздоровался с несколькими знакомыми и, возможно, сразу бы оказался бы «в гуще событий», но это не подходило к его настроению, побыть в одиночестве и поразмышлять. Он стоял у парапета моста и смотрел на шумную реку Зальцах, разделявшую город пополам. Он осмотрел дом Волшебной флейты[108]. Он бродил по Гетрайдегассе и поднялся на три лестничных пролета к маленькой четырехкомнатной квартире, где жила семья Моцарта. Он осмотрел фарфоровую печь, на которой крошечный гений грел свои пальцы. А затем в музее Моцарта он увидел клавикорды, на которых ребенок учился своему утончённому и отзывчивому искусству.

Почувствовав голод, свободный, как вольная пташка, холостяк прогулялся к Траубе и заказал Wienerschnitzel и Gösser-Bier. Между тем он изучил программу Фестиваля. Билетов не было, но если хорошо заплатить, то можно получить всё, что захочешь, и Ланни приступил к планированию для себя недели возвышенных наслаждений, нарушаемых только редкими угрызениями совести, когда он думал об Ирме, путешествующей в одиночку и плачущей в чужие подушки. Тем не менее, у неё была маленькая Фрэнсис, ждущая ее. Также мать Фанни Барнс и дядя Гораций Вандрингам, которым Ланни был готов передать свои права на неё.

На фоне большой крепости на высокой скале находилось прекрасное место, известное как сады Мирабель. Здесь располагалось казино, и можно было играть во все азартные игры, думая, что находишься в Монте-Карло. Также здесь была скромная эстрада, где во второй половине дня можно было послушать музыку. Когда Ланни шёл мимо, цыганский оркестр играл Waldesrauschen Листа, который следовало послушать, поэтому он сел на одну из затененных скамеек, почти все из которых были пусты. Он сидел с закрытыми глазами, принимая приглашение великой души забыть заботы и суету этого злого мира.