Галина Петреченко - Князь Олег Страница 64

— Пока Днепр несет воды свои до Русьского моря, пока не иссохнет вода в этом море, да не коснется коварство душ наших, вынужденных жить в мире, согласии и любви к мудрости, — проговорил Олаф и увидел, как склонили головы византийцы и, чуть призадумавшись, кивнули ему. — Сейчас подадут повозки, и вы сможете отдохнуть с дороги. А я должен быть на месте строительства своего нового дома! — И удалился с причала, увлекая за собой Бастарна.

Дозорные окружили византийских купцов и принялись помогать выгружать их скарб и дары для киевского правителя.

Давно, ох как давно Олаф не был в доме бывшего киевского правителя, но коль поселил в нем непрошеных гостей, то, хоть и ноет душа в чужеродном жилище, надо все вытерпеть и виду не подавать, дабы не поняли хитроумные греки, в чем заключается слабость духа князя Олега. Он шел вместе с верховным жрецом и своими «Лучеперыми», которые всей душой хотели узнать как можно больше и о византийской армии, и о византийских женщинах, и об обычаях греков, известных им только по легендам и сказаниям дедов или нянек. Но больше всего жег разум один вопрос: зачем? Зачем прибыли византийцы, когда Киев явно ослаб, но ослаб временно, из-за длительного стояния угров возле его валов? Но ведь они знают же, что Олаф — не Аскольд и не собирается идти походом на греков!..

Весь Киев притаился и в глубокой задумчивости наблюдал за началом переговоров христиан с языческими предводителями варягов. Ну да всякая птица своим носом сыта! Посмотрим, чем же хочет напитаться византийский орел в Киеве!

Русичи достигли крыльца знаменитого когда-то дома, и Олаф почувствовал вдруг, что идет легко и непринужденно. Почему? Ведь раньше к ногам будто камни с Ненасытинского порога прирастали, так тяжело было ступать по ступеням крыльца этого дома и по его дубовым полам. Душа кипела тяжелым приваром воспоминаний и не давала покоя ни днем, ни ночью. А сейчас что-то другое появилось в духе этого жилища. Олаф поймал на себе внимательный взгляд Бастарна и понял, что и здесь дело не обошлось без помощи верховного жреца. Игнатий передал своим проповедникам освященные иконы[32] из Софийского собора и Влахернского храма, и их святость явно помогает теперь поддерживать в доме дух доброты и защиты от темных сил.

Олаф удивился и задержался немного возле Бастарна.

— Разве икона может сохранить на себе святость духа вне собора или храма?

— Может, князь Олег! — торжественно ответил Бастарн. — Если она освящена первосвященником Игнатием! Ибо ему дан особый дух святости. Но лучше меня это объяснят тебе Айлан или Исидор, — лукаво добавил он и, увидев, как Олаф покачал головой, улыбнулся.

— Я верю в этом деле только тебе, Бастарн, — упрямо заявил Олаф и поторопился догнать своих «Лучеперых» друзей.

Отворилась дверь гридни Аскольдова дома, и на ее пороге появился Исидор в одежде византийского монаха. Длинный черный плащ, поверх которого висел на крупной серебряной цепочке простой четырехконечный крест, отражал то состояние души христианского проповедника, в котором он пребывал в эти торжественные минуты. Исидор держал в руке небольшую серебряную чашу, наполненную святой водой, доставленной в особом кувшине из самого Влахернского ключа, и небольшую метелочку из омарового[33] тростника. Как только хозяева — киевский князь, «Лучеперые» и верховный жрец — подошли к порогу гридни, Исидор осторожным движением правой руки обмакнул бостанцевую метелочку в святой воде и крестным знамением освятил каждого, кто пришел на ответственные переговоры.

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, — торжественным, но тихим и проникновенным голосом приговаривал Исидор после вступления в гридню каждого русича, и хозяева невольно почувствовали свою сопричастность к высокому христианскому таинству очищения души.

— Благодарю, Исидор, за ту благодать, что сотворил ты с нашими душами перед беседой с твоими единоверцами, но только почему по-прежнему на тебе черный плащ? — с недоумением спросил Олаф, поклонившись всему византийскому посольству.

— Черный цвет — цвет печали, князь Олег. Мы, монахи, должны испить горькую чашу яда всего мирского, всего того, что несет нам непредсказуемая судьба, — певучим голосом ответил Исидор и поклонился сначала Олафу, а затем Агриппе Эфесскому.

Византийский сановник, одетый в длинную хламиду из тонкого сирийского льна, отделанную по краям рукавов и подола ярко-синим бейрутским шелком, внимательно наблюдал за исполнением религиозного обряда встречи в посольской храмине (он уже наверняка знал, что дом Аскольда будет надолго превращен в постоялый двор для византийцев) и пытался по выражению лица князя Олега определить ход дальнейших переговоров. Этот русич ему нравился и не нравился. «Хорош собою! Это хорошо… — решил сразу он и недоброжелательно подумал: — И плохо для греков, ибо за прекрасным витязем воины пойдут, куда он их поведет, и слушать его будут без ропота. А что это вон тот витязь смотрит на своего предводителя без особой любви, а скорее с неудовольствием? — с радостью подметил вдруг Агриппа и понаблюдал еще, как расселись «Лучеперые» вокруг своего князя. — Да, князь, наверное, глубоко обидел его чем-то! Это надо запомнить!» — снова хладнокровно отметил Агриппа и, когда убедился, что все хозяева устроились на широких Аскольдовых скамьях, тихо проговорил:

— Я прошу понять правителей моей страны, ибо без вашей помощи и без взаимопонимания вряд ли мы сможем продолжать жить без оглядки на свои границы.

Олаф слегка пожал плечами в ответ на это вступительное слово и едва кивнул византийцу, ожидая продолжения.

Агриппа воспринял легкий кивок князя Олега как поощрение и воодушевленно поведал:

— Вы знаете, благородные витязи из рода Соколов, что страна наша вот уже целое столетие страдает от нашествия арабов. Мы каждый год пересматриваем наши морские и сухопутные границы и каждый раз убеждаемся, что все лучшие плодоносные земли ушли из наших рук. Все лучшие морские порты и торговые пути, через которые шли караваны и суда, несущие золото и богатство в казну нашего государства, теперь принадлежат арабам. — Агриппа перевел дух и решительно продолжил: — Мы пришли к вам, храбрые русичи, за помощью! Нам нужны сильные люди, знающие морское дело и умеющие возводить охранительные сооружения!

Олаф вопросительным взглядом оглядел своих друзей.

«Лучеперые», нерешительно переглядываясь, молчали. Дело сомнительное, хотя варяги и славяне давно ведают не только путь ко грекам, но и их стратиотские строения.

— Почему именно русичи должны помогать Византии? — решился на вопрос Стемир.

— Мы должны объединенными силами противостоять арабам, иначе они доберутся и до вас, — резко возразил Агриппа и посмотрел исподлобья на верховного жреца Киева.

Бастарн внимал византийскому сановнику явно доброжелательно.

Да, арабы уже теснят византийцев и на Балканах, и на Средиземноморье, и в Малой Азии. Да, через Балканы им легко будет перебраться к Дунаю, а там до Волошской земли, до западных Олеговых владений, только шаг ступить! Есть опасность! Но если арабы со своей мощной конницей пойдут через Кавказ, то непременно столкнутся сначала с хазарами, так почему…

— А с хазарским правителем — хаканом ваши правители, не пробовали договориться? — спросил Бастарн, сосредоточенно вглядываясь в порозовевшее от волнения лицо византийского сановника.

— Правители хазар принадлежат к иудейской вере.

— Но хазары ведь приняли крещение, отойдя от язычества! Кому же и помочь вам, как не хазарам? — удивился Бастарн.

— Хакан не хочет обострять отношения с арабами, — неохотно пояснил Агриппа и понял, что не надо было этого говорить.

— Значит, твои правители считают, что до нас арабам далековато, а потому мы можем вам помочь в противостоянии им. — подвел итог беседе Олаф. — Так, Агриппа?

— Да, — тихо подтвердил византиец.

— А какова будет плата за мои военные услуги твоим правителям? — вдруг хмуро спросил Стемир.

«Лучеперые» уставились на Стемира, затем метнули недоуменные взоры на Олафа.

Олаф молчал, поняв, что Стемир всерьез готов перейти на службу к грекам.

— Я не слышу ответа, Агриппа? — дерзким тоном спросил Стемир и снова не соизволил ничего сказать Олафу.

— А князь Олег позволит уйти из его дружины одному из лучших секироносцев? — вопросом на вопрос ответил Агриппа, почувствовав, что эти отважные витязи вот-вот вцепятся друг в друга.

— Я отпускаю тебя, Стемир, на службу к грекам в Византию, но…

— Никаких «но», князь! Я сам себе хозяин, и помни об этом даже в объятиях мадьярки! — зло прервал Стемир Олафа и повторил византийцу свой вопрос о плате за службу.

— Мы будем платить золотом, сто литр[34] за год, — в напряженной тишине ответил Агриппа.