Юрий Щеглов - Бенкендорф. Сиятельный жандарм Страница 65

— Хорошая девушка. Имя красивое. Рассчитывал он дней за двадцать октября от нас ускользнуть. Авось промахнется. Нет, не подготовился он к войне. Мужики тут ко мне приходили — твердят: зима ранняя. Откель знаете — спрашиваю. По всему, отвечают, видать. Но секрет свой не раскрывают. Крепкая будет зима. Ты, барон, немец, — обратился он опять к адъютанту, — а вы, немцы, русскую зиму лучше переносите, чем французы. Вы, немцы, на русских очень похожи. Такая же судьба несуразная.

— Ваша светлость, — сказал Винценгероде, — а что, если корсиканец все-таки останется в Москве?

— Не останется. Он хоть и подлец, но не дурак. Впрочем, с исторической точки зрения, быть может, и не подлец. Если бы не он, Англия с Австрией нам бы давно шкуру погрызли. Но вот поди ж ты — с Россией промахнулся. Я от него такого не ожидал. Куда полез? Однако праздновать труса рано. Он еще нам покажет, где раки зимуют. Мы еще с ним накукуемся. Это же Наполеон!

С тем Винценгероде и покинул главную квартиру. В другой раз он приехал в сопровождении Бенкендорфа просить подкрепления.

— Я тебе что, генерал, пророчил? Мы с ним еще намучаемся. Ты не смотри, что он ошибку за ошибкой дает. Очнется — берегись! Он зверь беспощадный. Он сейчас мочевым пузырем мается, а как на коня сядет и в отхожее место перестанет бегать, так мы его силу на своем горбе почувствуем. Строжайше приказываю — быть начеку! Ну да все равно под белы рученьки проводим за русские ворота. И накостыляем, господа, по шее.

Винценгероде достаточно знал русский язык, чтобы понять смысл народного словца.

— Конечно, ваша светлость, накосты-ля-ем!

— Пока мы ему собрались накостылять, как бы он нам в кашу не наплевал. У меня вот какой план возник. Лористон у нас пока как муха на меду. Сидит ждет. Я знаю, у тебя, Бенкендорф, связь налажена четко. В твои сейчас руки отдаю судьбу отечества.

Кутузов знал, что надо сказать каждому.

— Есть ли у тебя верные люди, чтобы в огонь и в воду и смерти мучительной не убоялись?

— Есть, ваше высокопревосходительство! Как не быть! Из каких прикажете? Офицер, казак, полицейский офицер?

— Ну, назови кого-нибудь…

— Поручик Аратов, изюмец, поручик Хлёстов, улан. Хорунжий Грызунов, лейб-казак, коренной донец. Дальний родич атамана.

— Возьми Аратова, коли не жаль. Дело опасное. Раз первого его назвал — ему и быть. Только смотри никому ни слова. Дело государственной важности. Сейчас пакет государю с мирными предложениями изготовим, и пусть прямо к французам в лапы скачет. Умный он — Аратов-то?! Чтоб не заподозрили намеренную сдачу.

— Будьте спокойны, ваше высокопревосходительство. Попадет в плен после драки, живым и натуральнейшим образом. Это я ручаюсь. А второго курьера позвольте через Ярославль провести? Там у меня на аванпостах казаки — золото. Часов за пять-шесть передадут графу Витгенштейну.

— Догадлив ты, Бенкендорф. Ну, с Богом! Да не теряй времени.

Когда Бенкендорф возвратился в штаб, там его уже поджидал Волконский со свежими петербургскими новостями..

— Настроение в столице пока тревожное. Государь сказал графу Толстому: «Зимовать в Москве Наполеону нельзя!» Твой Петр Александрович человек осторожный, однако все-таки отважился спросить: «А если решит остаться, что тогда, ваше величество, вы намерены предпринять?» Государь и наложил резолюцию: «Сделать из России вторую Испанию!»

— Да слышал я эту песню в главной квартире. И ты знаешь, как на нее отозвался Кутузов?

— Нет.

— Проворчал так мрачно: Испания, Испания… Ни к чему России Испанией становиться. Она и в своем обличье победит.

— Здорово! Что получили в подкрепление?

— Конноартиллерийскую роту, два казачьих полка и по два эскадрона драгун и гусар. Фердинанд Федорович пообещал светлейшему, что на нашей дороге Бонапарту будет жарко, как в Испании.

Через несколько дней пришел из Москвы пешком Чигиринов, все точно вызнав. Мортье распорядился подвести мины под Кремль. Теперь последние сомнения исчезли. Бонапарт бежит из столицы. Однако возникли другие беспокойства.

— Не может быть! — восклицал Винценгероде. — Я не верю, что Бонапарт отважится взорвать Кремль. О каком мире он ведет речь, если втайне готовится к такому варварскому акту?! Я объявлю ему, что все пленные французы будут немедленно повешены, если хоть одна церковь взлетит на воздух. Завтра на рассвете я сам поеду в Москву для переговоров с Мортье. Если они поклянутся не трогать Кремль и храмы, то мы с дозволения государя можем пойти на уступки. Кремль должен быть спасен и возвращен России в целости и сохранности.

— Возьмите меня на переговоры, — попросил князь Шаховской. — Я вам пригожусь. Я хорошо знаю город — все выходы и входы.

— Нет, князь. Тут дело серьезное. Я не хочу рисковать вашей жизнью! Бенкендорф, найдите сотника Попова — пусть возьмет двух надежных казаков. А ты, — обратился он к Нарышкину, — будешь сопровождать меня. Да вот еще что: как выедем, Бенкендорф расставит пикеты и пошлет в разъезды из тех, кто похрабрее. Пусть за нами наблюдают издали. От Бонапарта любого свинства жди. А сейчас — спать! Я ему покажу дизурею, мать-перемать.

Ругался он исключительно по-русски.

Французское благородство

Перед рассветом Бенкендорф велел седлать коней и отправился будить Винценгероде. Он хотел предложить себя вместо Нарышкина, но потом отказался от этой идеи. Если французы его захватят, то припомнят мадемуазель Жорж. Бенкендорф знал мстительный и тяжелый характер Мортье. Кроме того, в окружении Наполеона было много людей, которые с удовольствием свели бы счеты со счастливым похитителем.

Винценгероде давно был на ногах. Перекусили на скорую руку, выпили на дорожку, посидели по русскому обычаю и шагнули через порог в рассеянную серую и моросящую мглу.

В ту минуту Бенкендорф не мог и вообразить, что произойдет в дальнейшем. Он проверил посты, выслал казачьи пикеты и разъезды, объяснил, что от них требуется, и решил прикорнуть — часы еще не пробили семи. Нельзя сказать, что Бенкендорф волновался, но на душе все-таки неспокойно. Он отправился к генералу Иловайскому 4-му посоветоваться, не разумнее ли отправить за Винценгероде вдогон казачий полк.

— Да ты что, милый Алексан Христофорыч, я ж вам вчера сообщил: Москва пуста. Ушел он. Что ж у меня там, шпионов нет? Оставил слабые заслоны и ушел. Вчерась казачья сотня насквозь прошла — и ничего. Вот так, как тебя, немного французов видел. Ну ежели волнуешься, давай добровольцев отправим.

Отправили и стали ждать известий, а они все не поступали. Иловайский 4-й продолжал твердить:

— Никого там нет. Никакого Мортье. Станет он дожидаться, пока мы его заарканим. Будь моя воля — я бы давно приказ отдал: вступать в Москву!

Давно миновало время, положенное на дорогу курьеру, добавили на непредвиденные обстоятельства, послали проверять пикеты и доскакать до ушедшего полка, но никаких дополнительных сведений не получили. Пикеты потеряли из виду Винценгероде, едва он с сотником Поповым и Нарышкиным приблизился к Тверской заставе. Казаки видели, как Винценгероде вступил в беседу с каким-то офицером. Потом Попов в сопровождении француза отправился дальше, а Винценгероде и Нарышкин возвратились к спешившимся казакам из полкового авангарда. Стали ждать прибытия Попова, но тот как в воду канул. Французские кавалеристы, покрутившись для видимости, скрылись. Часа через два стало ясно, что французы захватили Попова и не собираются отпускать. Никакой Мортье на переговоры не приедет и на ультиматум русских плюет с высокой колокольни.

Наполеон догадался, что ответа из Петербурга не дождаться. Он просто поверить не мог, что император Александр пренебрег его милостивым предложением мира. Как же тогда расценить донесения Лористона о его беседах с Кутузовым? Неужели старый вояка обвел вокруг пальца? Не может быть!

Чигиринов, которого Бенкендорф послал с полком, опять подтвердил Винценгероде, что Мортье велел заложить заряды под Кремль.

— Господин генерал, сами подумайте, ежели они решились посягнуть на Кремль, то за каким чертом ему являться на заставу для переговоров? — резонно заметил Чигиринов. — Полковник Бенкендорф велел мне от вас ни на шаг. Извольте вертать коней. Что с одним полком навоюешь против заслонов?

— Я сделал заявление, что высшие офицеры, попавшие в плен, ответят за совершенное злодеяние по всей строгости закона! — сказал Винценгероде, вглядываясь в даль и еще ожидая сотника с вестью.

— Если я упрекну вас, господин генерал, в неполном знании зверской натуры захватчиков, то рискую попасть под арест за дерзость, — произнес тихо, но убедительно и твердо Чигиринов. — Они своих не так жалеют, как мы своих. Они жестокости не стыдятся. Если они вас сцапают, то не исключено, что какой-нибудь сержант прикажет вас расстрелять. Я среди них походил — насмотрелся. Друг друга иногда загрызают, как волки, из-за какой-нибудь бамбошки, из-за чепухи. Вестфальцы баварцев, французы поляков и неаполитанцев, а итальянцы готовы сожрать любого. Они вообще не понимают: зачем их сюда пригнали? Мортье, между прочим, самый жестокосердный из маршалов. Недаром его Бонапарт хозяином Москвы сделал. Это его расстрельные команды по городу шныряли. Так что не ждите, ваше превосходительство, ни Мортье, ни его офицеров. Он вас, быть может, на себя выманивает.