Сестра самозванца - Владимир Александрович Андриенко Страница 65

Коня подьячему подбирал сам Патрикеев из своей конюшни.

– Доедешь до первого яма. Коней меняй не жалея. Плати! Не жалей.

– Все сделаю, господин.

– Назад не возвращайся. На Москве будет опасно.

– Как прикажешь.

– Грамоту в шапке держи.

– Зашита крепко, господин. И шапка неказистая никто не посягнёт.

– Грамоту сию токмо в руки царевича Димитрия Ивановича.

– Так он царевич, господин?

– Ты про что?

– Да говорил ты ранее, что самозванец он.

– Тише! Хватит болтать. Отныне он царевич истинный. Про то помни, а то тебе в Путивле язык отрежут.

Бог уберег Аникеева в пути. Ни разбойников, ни беглых стрельцов он не встретил.

Но попасть к царевичу гонец сразу не смог. Теперь канцелярия Димитрия Ивановича разрослась и до его особы не всякого сразу допускали.

Сам Димитрий Иванович жил на большом воеводском подворье. Охраняли его польские гусары и солдаты немецкого полка, которым командовал полковник Борша.

Допуск до наследника трона был лишь через его личную канцелярию. Пан секретарь царевича Велимир Бучинский даже говорить с Аникеевым не стал. Отправил в канцелярскую избу. Она находилась по соседству с воеводским подворьем, и заправлял там всем боярин Пушкин.

Но самого Пушкина гонец также не нашел. От его имени в избе сидел дворянин Плещёв. Он и принял гонца.

Наум Плещёв спросил посланца:

– Так от кого прибыл ты?

– Имею послание тайное! – сказал Аникеев.

– От кого сие послание?

– От дьяка Патрикеева!

– Дьяк Патрикеев верно служит Годуновым. Али напутал я чего?

– Дьяк служит в Приказе Разбойном.

– То мне ведомо. И много тот дьяк людишек отправлял в прежние дни, дабы царевича Димитрия захватить и Бориске Годунову передать! А ныне ты, смеешь требовать допустить тебя до его милости царевича?

– Но у меня дело тайное!

– Тайное? – усмехнулся Плещёв.

– Про сие могу сказать лишь его милости Димитрию Ивановичу!

– Хорошо! Я стану говорить о тебе. Но не нынче. Пока тебя сопроводят до покоев, где жить станешь. Под присмотром!

– Но…

– Я все сказал тебе, посланец. Эй! Сотник! Сопроводи сего господина до домика моего! Там держать его за крепким караулом. Но, ни в чем не отказывать. Кормовые и вино у него быть должны!

После этого Наум Плещёв отправился к Гавриле Пушкину. Тот как раз вернулся от царевича. Димитрий Иванович приказал готовить охоту на другой день.

– Тебе чего надобно, Наум? Занят я нынче.

– Дело у меня, Гаврила.

– И что за дело?

– Прибыл человек один из Москвы.

– Большой человек?

– Нет. Слуга дьяка Патрикеева.

– Патрикеева? Того что в Приказе Разбойном?

– Его.

– И чего надобно сему слуге?

– Говорит, есть послание к царевичу.

– От кого?

– От дьяка Патрикеева.

– Странно. И какое у него послание?

– Про то не знаю, Гаврила. Но до особы царевича я не допустил его.

– Ты все верно сделал, Наум. Где сейчас тот посланец?

Плещёв сказал.

– И снова верно сделал, что посадил его за караул. То дело проверки требует. Хотя, может, и привез нечто важное сей посланец. Патрикеев не дурак. Знает, что не усидеть сыну Бориски Годунова на троне.

– Стало быть, на нам сие на руку, Гаврила?

– Как посмотреть, Наум. Как посмотреть. Надобно знать, что привез сей гонец.

– Так давай узнаем? Чего проще? – спросил Плещёв.

– Все у тебя просто, Наум. Но надобно все с толком вершить…

***

Москва.

Дворец царя.

4 мая 1605 года.

Царица Мария Годунова была рада тому, что Бельский вернулся. Все же он хоть и хитер, и вероломен, но родич. И родич близкий. Помнила Мария, как появился в их доме молодой Богдан Бельский, племянник батюшкин.

Представил его тогда Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский дочери:

– А вот и моя Машенька-красавица. Смори, Богдан, какая дочь у меня младшая.

Богдан поклонился ей и сказал:

– Истинно красавица, Григорий Лукьянович.

– Выдаю её скоро замуж, Богдан.

– Такой красе-девице и жениха надобно достойного.

– Машенька мною обещана Борису Годунову. Сей юноша пойдет далеко. Знаешь ли его?

– Встречались, Григорий Лукьянович.

Так они увиделись впервые в жизни. С тех пор много лет минуло. Иным стал Богдан Бельский…

***

Царица похвалила Степана Попова.

– Ты доставил в Москву Бельского, Степан.

– Как было приказано, матушка-царица.

– Как он ехать согласился?

– Сразу, матушка-царица.

– Обрадовался?

– Еще как, матушка-царица.

– Это хорошо. Но надобно теперь приглядывать за ним. Мало ли что.

– Стало, не веришь ему, государыня?

– Хорошо знаю Бельского. Он ведь таков, что и мать родную продаст.

– Дак я уже приставил к нему людишек, матушка-царица.

– Молодец. Что на Москве?

– Да разное болтают.

– Про разное мне и без тебя есть кому рассказать. Мне надобно знать правду. Говори смело.

– Людишки черные говорят, что скоро быть Димитрию Ивановичу на Москве. Наши люди имают (ловят) воров, но разговоров о самозванце меньше не стало. Надобно нам, матушка-государыня, по-иному действовать. Одной лютостью того дела не решить.

– Батюшка мой, Григорий Лукьянович, токмо лютостью и действовал. И страх врагам царя внушал. Так и нам надобно. Но ты говори, что сам предлагаешь?

– Марию Нагую надобно привезти в Москву.

– Этому не бывать.

– Государыня! Она покажет, что самозванец не царского рода!

– Нет! Я сказала, Степан, и не спорь! Богдан Бельский сделает сию работу. Он скажет, что истинный царевич Димитрий умер. Он был его дядькой.

– Воспитатель царевича слово скажет. Это хорошо, матушка-царица. Но Нагая – мать Димитрия. Её слово больше слова Бельского стоит!

Годунова понимала, что Попов предлагает дело. Слова Марии Нагой, жены Ивана Грозного, значили много. Но не знал Попов того, что однажды Марию, уже привозили в Москву. Ещё при жизни царя Фёдора, по приказу Бориса Годунова, доставили её для допроса о смерти её малолетнего сына царевича Димитрия. И тогда Годунова говорила с ней высокомерно, и расстались они нехорошо. Теперь царица опасалась мести со стороны Нагой. Мало ли чего она наговорит. Лучше держать её подалее от столицы. Разве Богдан Бельский что посоветует.

– Скольких посланцев самозванца вчера поймали?

– Троих, матушка.

– Где они?

– Всех провели через пытку, и они во всем сознались.

– Казнить завтра же на Лобном месте при стечении народа! – приказала Годунова. – И не просто казнить! Казнить четвертованием. Дабы мучились перед смертью.

– Как прикажешь, матушка-государыня.

Попов поклонился царице и покинул палаты. Дел у него было слишком много…

***

Пыточные подвалы.

Новый палач.

4 мая 1605 года.

Много крови лилось в пыточных подвалах, и палачи жаловались Попову, что де работы много. Отдыхать они совсем не успевали. Мария Григорьевна велела железом и кровью крепить трон своего юного сына.

Дворянин царицы Попов не привык осуждать действия своей повелительницы. Он только исполнял приказы. И сам присутствовал часами на допросах и пытках. Следил, как вели «пыточные сказки». Досматривал не щадили ли врагов государя палачи и подручные…

***

Трудился в пыточном подвале и новый человек, приближенный царицей. Это был Петро. Степан Попов приспособил его к пыточному делу. Оказалось, тот жалости к человекам не ведал.

– Сколь жестокости в тебе есть, Петро.

– Дак я к тому делу издавна способен. Знаю, как жилы мотать. У меня всякий все, что надобно скажет. Вот сего вора, видишь ли, Степан Елисеевич?

Петро показал на тело человека, подвешенного на дыбе.

– И кто он? – спросил Попов.

– Ворог великого государя Федора Борисыча. Произносил поносные речи на государя великого. Хулил и матушку-царицу.

Мужик на дыбе