Роберт Паль - Бессмертники — цветы вечности Страница 67

— Говорю это только тебе, — предупредил Алексеев, — потому что знаю: от тебя никуда не уйдет.

— Интересно, — покачал головой Густомесов, — очень интересно… А этот генерал Емельянов не смог бы устроить дело Литвинцева? Ну, поговорить, с кем надо… подкупить, наконец?

— За Петра не беспокойся, скоро выпустят, — уверенно ответил Алексеев.

— Когда? Что-то не похоже.

— Других же выпустили!

— Вот это как раз и тревожит. Других освободили, а его держат. Нельзя ли что-то предпринять?

— Поговорю в совете.

— А с Мишей Кадомцевым как?

Алексеев виновато отвел глаза.

— С Мишей, брат, худо: дело передается в суд, а он у нас скорострельный…

— А помочь нельзя?

— Что можно было сделать, сделали. На большее Иван разрешения не дает.

— Где он сейчас?

— Где-то на Урале.

— А Эразм?

— Пока здесь.

— То-то опять работа у нас пошла!

Весной 1907 года во многих уральских организациях начал ощущаться острый паспортный голод. Совет решил добыть паспорта в Уфе, поручив это дело группе молодых боевиков. Те с усердием взялись выслеживать паспортиста, ходившего за чистыми бланками из полицейского управления в Уфимское казначейство. Ждали случая, когда тот окажется без сопровождающих, чтобы сделать дело с полной гарантией и без шума. Долго следили, а когда уже решились, то оказалось, что полицейские шпики выслеживают их самих. Пришлось срочно рассыпаться и начинать все сначала. На этот раз уже не в Уфе.

Теперь группу возглавил Александр Калинин. Раздобыл где-то пару отличных коней, пролетку — и в волостное село Дмитриевку. В пролетке — мнимое начальство: все в форме, при оружии, не подступись!

Подкатила пролетка к волостному правлению, вошли боевики в помещение и сразу — к писарю: «Ревизия!» Писарь оказался под мухой, выложил все, что требовали, а когда перед глазами закачался вороненый ствол калининского револьвера, и вовсе сник.

Так организация получила довольно большое количество вполне надежных документов, которые выручат потом не одного революционера…

Густомесов слушал рассказы товарищей и в душе завидовал им. Это тебе не пикриновую кислоту плавить, не македонки лепить, думал он, явно недооценивая своей тихой, невидной работы.

С приходом лета боевая работа уральцев опять оживилась, но того большого революционного подъема, которого все они так ждали, что-то не чувствовалось. В начале июня пришло известие о разгоне второй Государственной думы и аресте депутатов социал-демократической фракции. Но и это не вызвало ожидаемого взрыва. Почему?

Ища ответ на этот свой вопрос, Густомесов обратился к газетам, само собой, нелегальным. Из них он узнал, что в Уфе

«для подготовки рабочих к могущему быть выступлению решено было начать устную и письменную агитацию. Решено было устраивать массовки и митинги. Но первая массовка железнодорожных рабочих подверглась зверскому расстрелу стражниками без предупреждения».

Из Миньяра сообщили:

«Факт разгона думы и издание нового закона (о выборах) встречены рабочими как акт насилия самодержавного правительства над народом. На массовых собраниях преобладает мнение о необходимости самых решительных действий со стороны народа. Организации приходится удерживать рабочих от открытых выступлений».

Из Катав-Ивановска:

«По поводу разгона думы были массовые рабочие собрания. Настроение рабочих боевое. Решили временно воздержаться от открытых выступлений до получения сведений из Центров…»

Все взоры уральцев в эти дни были направлены к центру, но тот молчал. Революция шла явно на убыль, и июньские события в столице означали не что иное, как ее поражение.

Революция завершилась победой самодержавного правительства, но ни чувства, ни разум мириться с этим не хотели. Особенно у тех, кто еще не растратил своих духовных и физических сил, кто держал в руках оружие и готов был сражаться. На Урале таких было немало.

Густомесов и его друзья трудились в эти дни с каким-то новым подъемом и упорством, словно смертельно опасной работой хотели заглушить в себе свои сомнения и разочарования. И бомбы шли из мастерской небывалым потоком, причем зачастую даже минуя склад Алексеева и направляясь непосредственно к тем, кто по-прежнему жаждал борьбы. Вот с большой партией бомб уехал в Самару Мызгин. В Златоуст, Екатеринбург и Пермь отправились другие В Пермь же, к тамошным эсерам, на переговоры о совместном эксе крупной партии динамита направился посланец уфимских большевиков. (Пройдет какое-то время, и двадцать семь пудов взрывчатки окажутся в руках не сложивших оружия борцов…)

В один из этих дней, укрывшись в саду Алексеевых, боевики-бомбисты, как обычно, обсуждали свои дела. Вдруг прибегает Соня:

— Мальчики, что вы тут сидите — наших арестовали!

Все разом вскочили, готовые бежать, стрелять, отбивать своих.

— Где? Кто арестован? За что?

— Эразма Кадомцева и Сережу Ключникова взяли. Люда Емельянова прибежала сказать…

Эта новость буквально оглушила их. Эразм — в тюрьме! Вот уж чего никто не ожидал. Как они теперь без них: без мудрого и предусмотрительного Эразма, без осторожного и бесстрашного Ивана, без таинственного и отчаянного Литвинцева?.. Где сейчас Иван Кадомцев, их тысяцкий и главнокомандующий?.. Знает ли, что из всех трех братьев на свободе теперь только он один? Где его искать: здесь, в Уфе, или опять где-нибудь в Златоусте, где готовится общеуральская конференция боевых организаций?..

Все были так потрясены, что не сразу обратили внимание на подошедшего Павлова. Тот, по всему, тоже явился не без новости.

Наконец заметили и его.

— Ты чего, Иван?

— Предлагаю экс в моем заведении. Вот послушайте только…

Павлов служил на казенном винном складе, куда для раздачи сидельцам казенных винных лавок только что привезли несколько ящиков новеньких бельгийских браунингов с большим запасом патронов.

— Упускать такой случай нельзя, — горячился Павлов, еще ничего не знавший об арестах. — Причем брать нужно немедленно, иначе раздадут. Да вы что нынче все… сонные какие-то? Я тоже ночь не спал, а ничего…

Когда ему рассказали о приключившейся беде, то притих было и он. Но не надолго.

— Все равно пистолеты оставлять там нельзя. Почти сто штук — всю уфимскую полицию разогнать можно. А случись тюрьму брать…

— Тюрьму пока брать не будем, — улыбнулся Алексеев. — Но вообще предложение стоящее. Считай, что понято и принято. На эксе возглавишь группу захвата.

Вечером от вернувшихся из-за реки товарищей они узнали о состоявшейся там сходке рабочих и тактических занятиях боевиков. Пока рабочие читали прокламации и слушали ораторов, боевики под руководством Эразма Кадомцева на соседней поляне занимались своим делом. Когда стало известно, что полиция выследила массовку и обложила лес, Эразм приказал боевикам слиться с рабочими и, не ввязываясь в открытое столкновение, рассыпаться по окрестным лесам и перелескам. Сам же с Сергеем Ключниковым, не таясь, направился к реке, где находилась паромная переправа. Увидев перед собой армейского поручика (а Эразм в таких случаях непременно надевал форму), спокойно беседующего с интересным молодым человеком, стражники растерялись и пропустили их через свое кольцо. Арестовали их уже на уфимском берегу, при выходе с парома.

— Вот пока все, что удалось узнать, — коротко резюмировал Алексеев. — Что касается браунингов на винном складе, то экспроприация эта нам крайне необходима. Согласие Ивана Кадомцева получено, он сейчас как раз в Уфе, так что будем готовиться. Командование группами предлагаю поручить Павлову и Новоселову, общую охрану операции — Тимофею Шаширину. Остальное — на ваше усмотрение…

— Потребуется лошадь, — подсказал Павлов. — Но поставить ее нужно к задним воротам: там нет охраны, да и ящики таскать будет ближе, они там рядом лежат.

— Принято…

Двадцатого июня вечером боевая десятка собралась на последнюю поверку. Все оказались в строю, ящики с пистолетами, по словам Павлова, все еще находились на складе, можно было начинать.

— Тимофей, тебе стоять у главных ворот снаружи, — отдавал последние распоряжения командир. — Если что — никакой стрельбы, понял. Сигнал опасности — три коротких свистка. Сигнал отбоя — один длинный.

— Федя, Новоселов! Пароль не забыл! Повтори ему еще раз, Павлов!..

Ровно в двенадцать легкие неслышные тени сгрудились у главных ворот склада. Новоселов громко постучал. Сторож, не открывая, осведомился, кого это так поздно черти носят, и, услышав в ответ слова пароля, ничего не подозревая, принялся отодвигать засов. Едва ворота открылись, как он тут же был обезоружен, связан и с кляпом во рту уложен на землю.