Карл Шпиндлер - Царь Сиона Страница 68

— Вы забываете чистилище, господин доктор, — заметил Зибинг с насмешкой и обратился к епископу с последней просьбой о помиловании бедного Германа Рамерса.

Вальдек покачал головой и прибавил:

— Fiat justitia! Да исполнится приговор!

— Мой долг сказать вам, — возразил кротко священник, — что костры, на которых сжигают еретиков, поддерживают пламя восстания. Смерть синдика Вика, которого повесили только за то, что он любил шахматную игру, вызвала во многих местах горесть и отвращение. Не следует забывать, что бешеная собака опаснее всего, когда ее бьют.

Презрительно взглянув на говорившего, епископ пожал плечами. Канцлер воспользовался случаем, чтобы оборвать Зибинга.

— Сапожник, — сказал он, — должен знать свои колодки: попы не управляют государством.

— А разве в нашей именно стране епископ и правитель не совмещаются в одном и том же лице? — спросил Зибинг сухо. — Священник у нас — дерево, из которого духовенство вытачивает своего князя. И не всегда даже старые дворянские роды удерживали за собой трон Мюнстера: Людгер, знаменитый святой, и его мудрый преемник Эрпо были плебеями…

Вальдек прервал его с насмешкой:

— Князья имеют, однако, то преимущество, что они перескакивают через чистилище, которое прошли уже на земле. У вас чистые намерения, Зибинг: благодарю вас. А вы, мой верный канцлер, позаботьтесь, чтобы Рамерс как шпион был казнен еще до вечера.

Канцлер поклонился. Но Зибинг, простирая руки к епископу, проговорил, задыхаясь:

— У него жена и дети в этом зачумленном городе!

— Ну, что ж! Он был преданным слугой своего царя-портного: пусть его величество обеспечит вдову и сирот своего верного подданного.

— Мне удалось раскрыть ему глаза на все заблуждения, государь. Он понял, что Бокельсон злоупотреблял его доверчивостью, так как послал его в лагерь с письмом, предательским для Маттисена. Лжепророк рассчитывал на смерть Рамерса, выдавая этого человека.

Зибинг вдруг остановился: он заметил, как мрачно стало лицо епископа. Князь подал ему знак удалиться. Но так как на лестнице в это время послышался звук оружия, то канцлер тоже вышел. То был час, когда войсковые начальники собирались на совет. Они медленно входили. Лицо епископа, по обыкновению, прояснилось при виде своих полководцев, но также, по обыкновению, стало еще мрачнее, когда он ничего не прочитал на их лицах, кроме несчастья.

— Скорей только, ради Бога, скорей говорите! — сказал нетерпеливо князь с закрытыми глазами.

Суровый Штединк начал громко и резко:

— Дела под городом Мюнстером все в том же положении, государь. Враги зарылись в своих норах, мы преградили все выходы. План инженера Оферкампа подойти к городу подкопами потерпел неудачу, вследствие чего я приказал ему бросить все эти заграничные штуки. Между прочим, враги употребляют часто и небезуспешно проклятый турецкий способ — зажигать закопанный в землю порох, который, воспламеняясь, взрывает все, что находится вблизи. Взрывы анабаптистов всегда убивали много людей, подходящих близко к стенам города.

— Мои пушкари ничего не понимают, — сердился епископ. — Они давно могли бы взорвать этих еретиков так же, как и те уничтожают наши войска.

Штединк, сердито дергая себя за бороду, возразил:

— Вы, государь, вероятно, не знаете, что лучшие пушкари погибли на поле брани. У мюнстерцев стрелки промаха не дают. Нам слишком известны имена одноглазого Тилана да дерзкого Бернгарда Буксторпа, который ежедневно делает вылазки и не возвращается, пока не уложит нескольких наших и других солдат. Наш солдат уверен — если мне позволено будет говорить все — что нечистая сила помогает еретикам. Он не хочет больше идти в бой, так как не видит своего повелителя и не может рассчитывать на добычу: ведь его ждет веревка, если бедняга вздумает украсть поросенка, чтобы не умереть с голоду.

— Речь ваша, Штединк, принимает странный оборот, — гневно сказал епископ. — Лучше бы вы рубили без церемоний врага, иначе мне придется обратиться к другим. Где храбрый Альбрехт Бельц и опытный Гергард Мюнстер?

— Вы, ваше преосвященство, называете меня трусом, а восхваляете двух изменников, — отвечал мужественно Штединк. — Но трус этот еще подле вас, между тем как те бежали вчера вечером в восставший город.

Епископ, сильно покраснев, взглянул на остальных начальников. Лицо и движение головы каждого подтверждали сказанное Штединком.

— Клятвопреступники! — воскликнул Вальдек. — Какое-то проклятие, тяготеющее на моем правом деле, помутило умы даже тех, кому я более всего вверял защиту своего достоинства. Горсть еретиков насмехается надо мною в моей же столице! Я разоряюсь для того, чтобы их одолеть, но все мое золото не в состоянии сохранить мне верность моих полководцев! Я не могу даже найти пару сыщиков, чтобы поймать дерзкого поджигателя, который вот уже несколько дней взрывает пороховые погреба даже здесь, в Вольбеке. Этот безумец — ни кто иной, как гражданин города Мюнстера, трубочист Вильгельм Баст, подосланный еретиками, стар и млад его знает, все его видели, но ни одна рука из тех, которые поднимались для присяги в верности мне, не решилась схватить поджигателя. Предательство, ложь и трусость окружают меня, и мне часто думается, не остается ли и мне стать перекрещенцем, чтобы заслужить милость Неба. В истории были примеры, что Провидение посылало неожиданную помощь странам, находившимся на краю гибели: Францию спасло мужество пастушки. А здесь чудеса совершаются только для сектантов. В эту минуту вошел воевода Теодор фон Мерфельд и, к удивлению всех присутствующих, с веселым лицом отвечал на последние слова епископа.

— Ваша светлость не должны терять веры во Всевышнего: чудесная помощь не заставит себя ждать. Я принес необычайную весть, которую должен немедленно и без свидетелей сообщить моему всемилостивейшему господину.

Военачальники обрадовались случаю освободиться от тягостной аудиенции, епископ с таким же удовольствием избавлялся от их неприятного присутствия. Он отпустил их с приказанием ждать его дальнейших распоряжений и обратился к воеводе, впрочем, без особого любопытства: Мерфельд был ему известен как человек, делающий из мухи слона.

— Какие известия принес мне верный комендант? — спросил епископ.

— Вы недаром помянули Орлеанскую Деву. Позвольте привести сюда избранницу небес. Это — красивая, молодая, безоружная женщина, ваша милость.

Воевода улыбнулся про себя, заметив, как прояснилось лицо епископа, который спросил:

— Откуда она?

— Из Мюнстера. Она бежала оттуда и добровольно отдалась в руки наших часовых. Она хочет говорить с вами, ваша милость.

— Может быть, сумасбродная еретичка, которая надеется совратить и меня?

— Нет, милостивый господин, она — верующая христианка. Я велел ей прослушать раннюю обедню в вашей замковой часовне и причаститься, прежде чем подал ей надежду, что представлю ее вам.

— Вы говорите, она безоружна?

— Жена и сестра кастеллана, обыскивавшие ее одежду, ручаются, что у нее нет другого оружия, кроме личного обаяния.

С первого же мгновения царственная красота женщины, которую Мерфельд ввел в комнату, поразила епископа. От стройной, роскошной фигуры ее, от ее ослепительного лица, такого чистого и скромного, обрамленного прекрасными, длинными локонами, от ее лучезарного взгляда, с которым не мог сравниться блеск ее драгоценных камней, цепочек и колец, исходило сияние, залившее бедную монашескую келью и лишившее князя его благоразумия. Вальдек бессознательно поднялся и сделал несколько шагов навстречу входившей. Воевода почтительно остановился у двери. Красавица бесстрашно подошла к повелителю, поцеловала его руку и край его одежды и посмотрела на него светлыми глазами, полными мечтательности и вдохновения.

— Кто ты такая и чего хочешь от меня? — милостиво спросил епископ.

— Имя мое ничего не скажет, — ответила женщина. — Я малого требую, о господин! Я не более как слабая женщина, но послана предсказать и принести тебе счастье.

— Твои губы действительно кажутся созданными лишь для того, чтобы возвещать радость. Говори же: я согласен тебя выслушать.

Гостья озабоченно оглянулась на воеводу и тихо сказала:

— Только твои уши должны слышать, что я буду говорить. Не будь недоверчив, мой господин и князь! В короткое время можно многое сказать.

— Выйдите, Мерфельд! Воевода повиновался.

Красавица преклонила перед епископом колени и промолвила:

— Будь благословен и правь долго! Верь мне и моему призванию — и в короткое время Мюнстер преклонится перед твоими знаменами. На моих щеках, может быть, еще цветет молодость, но я уже замужем и отправилась из Нидерландов около двух месяцев тому назад в Мюнстер с моим мужем, так как ложные пророки совратили тысячи народа и в том числе моего мужа своими предсказаниями о свободе и благоденствии. Но как мы были обмануты! Мы попали в адское царство, и в страшных бурях нашим якорем спасения была лишь молитва, скрытая, тихая молитва в уединенной каморке. Несколько дней тому назад голос с неба остановил меня среди покаяния и молитв. Он повелел мне пробудить совесть моего мужа и с его помощью возвратить несчастный город законному господину, епископу. Святой дух просветил сердце моего мужа при первых словах моих. Я умолчу сегодня об его имени: скажу только, что он состоит в близких отношениях со многими уважаемыми гражданами Мюнстера, и все они нетерпеливо несут иго, возложенное на них злым духом. Я пришла, милостивый господин, выпросить у тебя надежное прикрытие для моего мужа, сама же останусь заложницей, пока он сам не переговорит с тобой и не предложит своих планов на твое усмотрение. В надежде на защиту Неба и великодушие твоих воинов, которые пощадят слабую женщину, я отбросила робость моего пола и взяла на себя роль разведчика.