Ян Мо - Песнь молодости Страница 7

Обычно после завтрака Дао-цзин сразу уходила на море. Стоило ей только окинуть взором бескрайную голубую ширь и увидеть вдали одинокий парус, как на душе становилось легче, словно чья-то теплая, ласковая рука касалась ее и успокаивала. Хотя она больше не испытывала такой радости, как в первые дни приезда, — не играла на губной гармошке, не собирала ракушки, не ходила в горы, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом, — она по-прежнему горячо любила море. Независимо от того, каким оно было: гладким и блестящим, как шелк — в тихую погоду, либо ревущим, как свирепый зверь — в бурю, она целые дни проводила на большом обломке скалы, упавшем в воду, и смотрела на море ласково, как на дорогого сердцу человека. Печальные глаза Дао-цзин всегда были устремлены вдаль. Иногда она опускала голову, и с губ ее срывалось одно короткое слово: «Мама!» После того как бабушка Ван поведала Дао-цзин ее трагическую судьбу, перед взором девушки часто вставал образ матери.

Окрестные крестьяне и дети с удивлением смотрели на грустную молодую девушку, одетую во все белое, которая с утра до вечера сидела на берегу моря.

Но однажды однообразие ее жизни у моря было нарушено. В один из вечеров, когда Дао-цзин задумчиво смотрела на поднимаемые приливом волны, она вдруг услышала за спиной голос:

— Пора бы вернуться, вас уже давно ждут. Ужин готов.

Дао-цзин обернулась и увидела молодого человека с темным, худощавым и улыбающимся лицом. Она видела его и раньше, когда он прохаживался неподалеку по песчаному берегу. Но ни разу они не заговаривали друг с другом.

Мгновение Дао-цзин смотрела на него большими глазами. Казалось, она не расслышала его слов.

— Я говорю, пора возвращаться ужинать! Надо беречь себя, ведь так и заболеть недолго, — ласково повторил молодой человек.

Он был коротко подстрижен, одет в коричневую студенческую форму, небольшие глаза светились живостью и умом. Таких людей редко встретишь в деревне, и Дао-цзин давно обратила на него внимание. Но сейчас, когда он так неожиданно заговорил с ней, она лишь ответила: «Спасибо», повернулась и ушла.

Сидеть на камне надоело. Дао-цзин спускалась к воде и прогуливалась по берегу. Она шла до пляжа, где купались дачники, проходила мимо огороженной глухой стеной дачи.

Как-то раз она снова набрела на серые рыбачьи палатки и иву за большим камнем. Дао-цзин сразу же вспомнила женщину с грудным ребенком. Не видя ее нигде, Дао-цзин обратилась к одному из рыбаков, сидевших рядом с палатками вокруг закипающего котла.

— Здесь была женщина, она чинила у вас сети — где она?

— Кто? — удивленно переспросил рыбак. — Здесь нет женщин. Кого ты ищешь?

Дао-цзин рассказала о своей встрече.

— А-а, вон ты о ком! — рыбак на минуту оторвал взгляд от котла. — Умерла она… бросилась в море. Смерть была для нее избавлением. Сколько перенесла в жизни, бедняга! Ребенка вот жаль: совсем крохотный был. Вместе с ним и утопилась… Совсем недавно…

Взволнованная, она шла по мягкому песчаному пляжу.

Ей вспомнилось худое, пожелтевшее лицо ее недавней собеседницы с ничего не выражающим взглядом, плачущий от голода ребенок. Потом их заслонил образ ее собственной матери, с растрепанными волосами, кричащей: «Верните мне ребенка!» У Дао-цзин ослабели ноги, сердце стучало тяжело и прерывисто, но она, собрав все свои силы, продолжала идти с единственным желанием поскорее вернуться домой и лечь в постель.

— Эй, белая курочка! Цып-цып-цып! — неожиданно услышала она насмешливый голос.

Дао-цзин подняла голову. На пляже под лучами солнца лежала небольшая компания совершенно голых парней — «золотая молодежь». Возле них валялись яркие надувные спасательные круги, купальные костюмы, изящные зонты от солнца и целая куча винных бутылок.

Дао-цзин испуганно отшатнулась.

— Эй, сестра! Медицина! Мы так устали! Иди сюда, помассируй нам ноги!

Раздался взрыв хохота. Тут Дао-цзин поняла, что все это относится к ней, так как других женщин поблизости не было. Ее захлестнула волна гнева. Она выпрямилась и, гордо вскинув голову, прошла мимо компании бездельников. Через несколько шагов она остановилась и, закусив губу, окинула их уничтожающим взглядом, который сразу охладил пыл молодых наглецов и заставил их замолчать. Дао-цзин повернулась и не спеша двинулась дальше. Но не прошла она и нескольких шагов, как за ее спиной снова послышались насмешливые голоса:

— О, она даже не смутилась!

— Какой взгляд!.. Белая курочка вдруг превратилась в свирепую орлицу!..

Дао-цзин не оглянулась. Вынув платок, она с ожесточением вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

Когда она подходила к Янчжуану, день уже клонился к вечеру. Погода изменилась: небо заволокло тучами. Дао-цзин устало присела на песок и устремила взгляд на море. Спокойное в тихую погоду, сейчас оно потемнело и посуровело. Волны, кипевшие у берега, грозно шумели словно несущийся во весь опор большой табун лошадей. Так же, как помрачнело море, стало пасмурно и тоскливо на душе у девушки. Присев на влажный песок, она медленно чертила на песке:

Горькие слезы лью, душа охвачена грустью:Долго ль богатству и знати будет у нас почет?Только никто не видел, чтоб Фэнь изменила русло.Гуси стремятся к югу, как прежде, из года в год…

— Это танские стихи?[19] — услышала Дао-цзин голос за спиной.

Обернувшись, она увидела уже знакомого ей темнолицего, худощавого молодого человека. Он стоял и улыбался.

— Любите стихи? Может быть, сами пишете? Здесь в Бэйдайхэ, на берегу моря, они очень легко слагаются.

Дао-цзин почему-то покраснела. Она быстро вскочила, стряхнула песчинки с волос и чуть слышно ответила:

— Нет, я не пишу стихи!

Она хотела тотчас же уйти, но юноша остановил ее:

— Сейчас будет гроза, можно вас проводить? Почему вы целые дни сидите на берегу?

— Не надо. Спасибо! — пробормотала Дао-цзин и, повернувшись, побежала домой.

По небу быстро неслись, гонимые восточным ветром, большие черные тучи. Море тоже почернело, бешеными порывами налетал ветер.

Отбежав на некоторое расстояние, Дао-цзин уже шагом медленно пошла к школе. Когда девушка подходила к роще, что была недалеко от школы, небо совсем почернело. Начался ливень. Она побежала. Одним духом Дао-цзин домчалась до школы. Она никак не могла найти дверь в свою комнату и только через несколько минут обнаружила, что в темноте ошиблась и вбежала в боковую пристройку храма.

В помещении, куда она попала, помещалась сельская управа. Девушке ничего не оставалось, как переждать дождь здесь. В соседнем зале горел яркий свет. Там слышался стук игральных костей. Тяжело дыша, Дао-цзин стояла в конце коридора и старалась отжать мокрые волосы. Внезапно до нее донесся грубый мужской голос:

— Эй, старина Юй, для чего ты оставил здесь эту девчонку? Смотри, сколько времени уже прошло. Ты не опасаешься, что твоя половина приревнует тебя?

— Гм, эта девица хороша, да к тому же образованная.

— У тебя действительно губа не дура, почтенный Юй!

Громкий хохот, стук игральных костей на миг заглушили шум дождя. Дао-цзин задрожала. Приблизившись к комнате, она через стекло заглянула внутрь и разглядела Юй Цзин-тана, игравшего в мацзян с тремя мужчинами — по виду шэньши.

Один из них, толстяк с большими ушами, в очках в черепаховой оправе, тыча в Юй Цзин-тана большим пальцем, говорил:

— Старина Юй, если тебе не жаль, отдай эту девчонку мне. Я не пожалею за нее мою лавку в городе. Ты не смотри, что у меня уже есть три наложницы: образованной-то у меня еще не было.

Дао-цзин, вздрогнув, сильнее прижалась к стенке и, стиснув зубы, слушала.

— О-о! О-о! Друзья почтенные, перестаньте шутить. Я отнюдь не сластолюбец, — это был голос Юй Цзин-тана; полушутя, полусерьезно директор школы продолжал: — Мы люди свои, и я вам скажу откровенно: начальник уезда Бао уже давно просил меня подыскать ему какую-нибудь красивую студентку, ведь его супруга простая деревенская женщина. Безусловно, жена его не устраивает. Стоило мне увидеть эту девушку, которая разыскивала своего брата, как меня охватила жалость. Потому-то я и оставил ее здесь.

Игра прекратилась. Все повернулись к Юй Цзин-тану, который с увлечением рассказывал:

— Но вот беда — прямо не повезло мне! Почтенный Бао уехал в уезд на совещание и до сих пор его нет, а девушка эта пристает: найди для нее работу, — и все тут! Хорошо, что сейчас такое время — для женщины легко можно найти «дельце», была бы только красива. Ха-ха!..

Толстяк хлопнул Юй Цзин-тана по плечу и, расплывшись в улыбке, сказал:

— Неизвестно еще, захочет ли взять ее господин Бао? — Отдай ее мне. Живем один раз, старость не за горами — так уж лучше семью пό миру пустить, но зато вкусить все прелести жизни!