Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун Страница 7

На скамье лежала циновка с двумя подушками, на которую торговец и усадил богослова, а сам кинулся назад, чтобы принести из лавки светильник. Вернувшись, он поставил светильник возле скамьи, на пень, оставшийся от давно срубленного дерева, и спросил Садуна — так себя назвал богослов, — не желает ли он чего-нибудь поесть или выпить.

— Нет, благодарствую, — отвечал богослов, сидевший облокотясь на одну из подушек и положив рядом свой посох. Он извлек из рукава маленький мешочек и положил его перед собой.

Симан пошел обратно, а богослов остался сидеть, перебирая длинными пальцами бороду и прислушиваясь к скрипу колодезного колеса, которое вращалось где-то неподалеку.

Вернувшись в лавку, Симан достал другой светильник, зажег его и тогда только увидел солдата. Симан спросил, где же его товарищ.

— Сбежал, — ответил солдат, — видимо, главаря своего, аль-Хариша, испугался. Ну, а что сабеец? Он тебе, пожалуй, возместит весь сегодняшний убыток?

— Дай-то бог!..

— Ах, уж верно по важному делу встречается сегодня этот человек с аль-Харишем, — продолжал солдат.

— Твоя правда, — согласился Симан. — Эти сабейцы все как один — колдуны и звездочеты, для них нет ничего сокрытого. Может, аль-Хариш потому и славится умением узнавать чужие тайны, что прибегает к искусству этого провидца.

Солдат кивнул в знак согласия и умолк, опасаясь в душе, что Садун догадается, о чем он, солдат, здесь говорит, и тогда накажет его. А Симан отвернулся и стал убирать с пола остатки еды и питья, готовясь к приходу аль-Хариша. Внезапно громко заржал мул сабейца, оставленный у ворот под присмотром слуги; вдали раздалось ответное ржание, и Симан обрадовался. Звуки приближались, стал слышен звон подков, и вот у садовых ворот всадник осадил свою лошадь. Впереди бежал слуга в одежде бродяги.

— Эй, хозяин Симан! — крикнул он.

Симан поспешил навстречу.

— Здесь я!

Он бросил быстрый взгляд на всадника — тот был одет богато: на нем был расшитый золотом плащ, доходящие до колен штаны из дорогой ткани, на голове красовался невысокий шлем, поверх которого была повязана чалма; на поясе висел меч; сандалии с ремешками из цветной кожи плотно сидели на его ногах.

— Приехал к тебе богослов Садун? — осведомился слуга.

— Да, — ответил Симан, — он в саду.

Поняв по всему, что всадник и есть аль-Хариш — предводитель бродяг, Симан приблизился, взял лошадь под уздцы и, придерживая стремя, помог новому гостю спешиться.

Аль-Хариш оказался человеком невысокого роста, довольно полным, однако, несмотря на свой зрелый возраст, не утративший стремительности движений и физической силы. Выступал он важно, с достоинством. У него были толстые губы, жидкая бородка и седые усы; лоб пересекал глубокий шрам — след тяжелого ранения, которое он получил в молодости в бою и которое едва не стоило ему жизни. Теперь он гордился этим шрамом. Его маленькие глазки были всегда красны, словно их обладатель только что пробудился от глубокого сна. Ну, а памятуя о том, что человек этот являлся предводителем бродяг, не трудно было составить суждение о его внутренних качествах, — ведь известно, что бродяги зарабатывают на жизнь воровством, грабежом и прочими «почтенными занятиями». Власти смотрели на это сквозь пальцы, — они частенько прибегали к помощи бродяг: те оказывались чрезвычайно полезны, когда правительству надо было обнаружить местонахождение тайных разбойничьих шаек или грязных притонов. У бродяг был на это особый нюх. Правительство в те времена охотно пользовалось услугами их и им подобных, вплоть до самых отчаянных головорезов, — целая группа таких «помощников» находилась на государственном содержании — они получали жалованье и назывались «раскаявшимися».

Но люди эти редко служили властям честно, гораздо чаще они действовали заодно с разбойниками.

Примеры такого падения в обществе, основанном на деспотическом правлении, встречаются чаще всего тогда, когда власть правителя-деспота слабеет, а жажда наживы у его приближенных растет все больше и больше. Тогда наблюдаем мы глубокое падение людских нравов. Очень часто подданные начинают следить друг за другом и слать властям доносы.

Глава 4. Алхимия

Оставив у входа на постоялый двор слугу с лошадью, аль-Хариш вошел в сад, и Симан поспешил провести его к богослову.

Тот поднялся навстречу аль-Харишу, приветствуя его. Предводитель бродяг в ответ расплылся в улыбке и, подойдя ближе, уселся на скамью. Знаком он дал Симану понять, что им ничего не нужно, и торговец, сообразив, что они хотят остаться одни, вернулся в лавку и посоветовал солдату, все еще сидевшему там, уйти, чтобы не вызвать подозрений аль-Хариша; тот с большой неохотой побрел к выходу.

Меж тем в саду аль-Хариш, не переставая улыбаться, обратился к богослову:

— Я, верно, заставил тебя ждать?

— Мое ожидание было недолгим, — ответил Садун.

— Я крайне нуждаюсь в твоих услугах, — сказал аль-Хариш. — Иначе разве мог бы я отлучиться из дому и приехать сюда, чтобы встретиться с тобой? Тебе ведь известно, что эмира правоверных, ар-Рашида, нет в Багдаде.

— А разве не остался в столице вместо отца сын его — аль-Амин?

— Аль-Амин остался… но он слишком еще молод! Да ты лучше меня знаешь, что он не может решать государственные дела так, как это делает его отец. Голова у наследника занята лишь девушками, мальчишками да вином! Потому я сейчас неотлучно нахожусь дома, а посыльные от начальника тайной службы постоянно бегают ко мне с вопросами. А ведь я не богослов Садун, знаменитый ясновидец, который все тайны может разгадать по звездам!

После этих слов аль-Хариш рассмеялся, довольный, что ему удалось назвать имя богослова и тем самым перейти к интересующему его предмету. Садун, который догадался, к чему тот клонит, притворился, что не понимает, о чем идет речь.

— О нет, мой господин! Разве могу я сравнивать себя с тобою? Сделать тайное явным мне помогают книги и различные вычисления, ты же добиваешься большего мужеством и отвагой.

Похвала эта пришлась по душе аль-Харишу.

— Ну что ж, действительно, я на кое-что еще гожусь, — ухмыльнулся он. — Однако, видно, становлюсь стар, раз никак мне не узнать, где же все-таки ты живешь. Ведь каждый раз, когда у меня в тебе нужда, найти тебя невозможно, если только мы не условились о встрече заранее.

— Старость твоя тут ни при чем, — возразил Садун. — Виной всему мой несчастный удел, ибо занятия алхимией, не говоря уж об астрологии, отнимают большую часть моего времени и требуют уединенной жизни. Я покинул близких мне людей, чтобы стать совершенно свободным. Сейчас я настолько отдалился от всех моих родных, что им не известно место моего пребывания, и если ты осведомишься у них обо мне, они ничего не скажут, а, пожалуй, еще и отрекутся от меня.

Аль-Хариш обрадовался, что разговор коснулся занятий Садуна, — значит, теперь было уместно спросить о том, что Садун сделал с куском меди, который аль-Хариш дал ему в свое время.

— Ты настолько погружен в разные науки, что забыл своего друга аль-Хариша? — начал он.

— Ничуть не бывало, — перебил его Садун. — Я никогда не забываю моего господина и сейчас хочу обрадовать его сообщением о том, что звезды покровительствуют ему: ведь мне удалось превратить кусок меди, который он мне дал, в золото — удача редкостная и удивительная…

От этих слов аль-Хариш возликовал: ведь кусок меди, который он дал богослову, был довольно велик, и если он действительно обратился в золото, то теперь можно будет дать Садуну еще один, с той же целью, и тогда он, аль-Хариш, станет богатым человеком!

Он не мог больше сдерживаться.

— Ты что, и в самом деле сумел превратить эту медь в золото? — спросил он.

Садун улыбнулся, протянул руку к своему мешку, открыл его и извлек оттуда слиток чистого золота.

— Да, мой господин! Вот кусок, который я сделал для пробы. Когда будет готово остальное, я все передам тебе.

И, вручая аль-Харишу слиток, добавил шепотом:

— Я полагаю, нет необходимости просить тебя держать это в секрете. Мне не хотелось бы… Впрочем, ты и сам все знаешь.

Аль-Хариш взял слиток и поднес его к пламени светильника, чтобы получше разглядеть. Несомненно, это было золото! И все же он опасался обмана, поскольку привык видеть повсюду ложь и лицемерие, столь распространенные в эту эпоху падения нравов и взаимного наушничанья. Пожалуй, аль-Хариш лучше любого багдадца знал об этом, — ведь в силу своего положения он владел многими тайнами. Он взвесил слиток на руке, пытаясь определить, сколько же тот весит. Заметив, что аль-Хариш не вполне доверяет ему, Садун, с легким упреком в голосе, тихо сказал:

— Не сомневайся, мой господин. Отнеси слиток завтра на базар, где торгуют золотом, и ты убедишься, что я тебя не обманываю. Впрочем, я не порицаю тебя за твое недоверие, потому что люди сейчас отвыкли от честных сделок, да и мало кто верит в успехи алхимии. Даже те, кто верит в нее, заботятся по большей части о том, чтобы обогатиться с ее помощью. Наука сама по себе их мало интересует.