Александр Ласкин - Ангел, летящий на велосипеде Страница 7

Шилкин раздражен теми, кто видит в смерти композитора мистический смысл. Для него эта кончина - не что иное, как наказание за гордыню.

«Человек думал потрясти вселенную, - размышляет он, - а погиб от ничтожного прыща».

Тут мы убеждаемся в том, что от позитивизма до пошлости один шаг.

Письмо Волошина Юлии Федоровне Львовой начинается с того, что «никакой спор… невозможен»

2

Или даже так: «…спор всегда возможен, но он глубоко бесполезен».

И еще сильнее: «Не может быть спора между стоящими в двух различных планах сознания, потому что у них нет ни общего языка, ни общей терминологии, ни общих доказательств. Они всегда, как два дуэлянта, повернутых друг к другу спиной и прокалывающих воздух своими шпагами».

«Это всегдашняя судьба полемик против оккультистов, мистиков, спиритуалистов, теософов, ведущихся материалистами… - писал Максимилиан Александрович дальше. - Убедительное для «духовного сознания» - неубедительно для «разума», достаточное для разума недостаточно для духовного сознания. В этой невозможности спора - громадное благодеяние, и ни в коем случае не надо от него отказываться.

Во всем том, что говорит г. Ш. против оккультизма и оккультистов, я не нашел ничего нового и интересного. С той точки зрения, на которой он стоит, все именно так и должно представляться. Если он захочет переменить точку зрения, то увидит все иначе; дойдет до необходимости стать на оккультную точку зрения - и увидит все наоборот тому, что утверждал.

Я не понимаю только смысла появления этой брошюры: ведь если люди соединяются в Общество для исследования большого художественного явления, то они делают это для того, чтобы найти общую почву для совместной работы, прийти к согласию.

Несогласие существует всюду и всегда, между всеми; и для поисков несогласий устраивать еще Общества - излишняя роскошь.

Что же касается того, с какой точки зрения должно исследоваться творчество Скрябина, с чисто ли эстетической, которой, очевидно, требует г. Ш., или с оккультной, - я думаю, что этот вопрос вполне разрешится требованием Гете, чтобы критик, судя о произведении, прежде всего постарался стать на точку зрения автора. А так как Скрябин стоял на оккультной точке зрения в своем творчестве, то какой же вопрос может быть о том, с какой стороны подходить к нему…»

Вывод должен был успокоить разволновавшихся теософов.

Мол, дело не в оккультизме или здравом смысле, а в том, насколько мы способны проникать дальше реальности.

Что поделаешь, если бедному Шилкину такого рода таланты не даны. Глупо на него обижаться, так же как нелепо предъявлять претензии природе.

Ну бывают такие приват-доценты, что размышляют о трансцендентном, а видят - не дальше своего носа!

Однажды Баруздина нарисовала Лютика в египетском одеянии. Так сказать, приобщила дочку своей приятельницы к их братству.

Оказалось, экзотические одежды Лютику очень идут. Впрочем, и в простых платьях, сшитых в мастерских Ленхлоппрома или Леншвейтрикотажсоюза, она тоже выглядела отлично.

Вообще-то Египет интересовал ее постольку-поскольку. Вполне хватало запаха цикламенов, чтобы она ощутила себя не здесь, а там.

Но если есть такой, увидеть полечуЕго во сне и буду помнить свято,Как Божьею рукой ткань лепестков измятаИ свет какой дан лунному лучу.Поклонник красоты, и влюбчивый, и пылкий,Поставь подобие таких цветов в альков,Гляди на линии склоненных стебельковИ тонких лепестков трепещущие жилки…А мне пока их видеть сужденоЗа стеклами цветочных магазиновили в кафе, где стебелек резинов,Но ярок, как старинное вино.Не знала за собой к цветам подобной страсти,И яркий сон оставил грустный след.Когда мне будет девятнадцать лет,Вы цикламенами мою весну украсьте.

Конечно, эти стихи - чудо. Этакий цветок, распускающийся у нас на глазах. Постепенно и исподволь демонстрирующий свою прелесть.

Безусловно, ее восторженность и впечатлительность - тоже чудо. Так ждать девятнадцати лет! Заранее называть весною все, что вскоре должно начаться!

У каждого поколения свои способы перевоплощения. Старшим требуется нечто запредельное - какой-нибудь Древний Египет, а младшим - всего ничего.

Правда, результаты у младших удивительнее. Вроде сочиняла Лютик для себя, ни на какую известность не рассчитывала, а оказалась предшественницей!

Непонятным образом ей удалось вспомнить строчки, к этому времени еще не написанные.

Вчитаемся вновь, удивимся «странным сближениям».

Не напоминает ли вам что-то этот явный перебор? Это настойчивое желание определить одно через другое?

Фиалки прожила и проводила в старостьуменье медуниц изображать закат.Черемухе моей и той не проболталась,под пыткой божества и под его диктант.

Год не двадцать первый, а восемьдесят первый. Поэтесса Белла Ахмадулина пытается разгадать тайну «чудного цветенья».

Это стихотворение, подобно цветку, тоже проживает не первую жизнь. В нем повторена чужая, неизвестно как залетевшая, интонация.

Как теперь не поверить обитателям квартиры! Тем более, что считать Баруздину египтянкой у них были все основания.

Уж очень хорошо она исполняла танец жрицы!

Особенно впечатлял один жест Варвары Матвеевны. Когда танец подходил к этому моменту - соседи буквально вскакивали: да, это было так! именно так!

Мрачных людей, пришедших с обыском, ожидала еще одна странность.

Только они удивились девушке с белочкой, как из раскрывшейся дверцы платяного шкафа появлялось улыбчивое лицо. Это художница Баруздина, отвоевавшая для себя пространство у носильных вещей, интересовалась неожиданными посетителями.

Места в доме горбатая художница занимала столько же, сколько ее мольберт. Ростом она была с большую куклу. Не будь шкафа - ей подошли бы игрушечный грот или барсучья нора.

Когда в шкаф провели электричество, то он превратился почти что в комнату. Здесь Варваре Матвеевне удавалось не только читать, но даже рисовать.

Представим эту картину. В кругу горящей лампы светятся наброски, лежит в тени том рисунков Микеланджело… Каждый свой шаг Баруздина сверяла с великим итальянцем: нарисует светотень, а затем смотрит, как это делал он.

Микеланджело только показывает пример, а Павел Петрович Чистяков еще и возьмет ее руку в свою и проведет по холсту кистью. Бывало ему достаточно двух-трех касаний, чтобы уточнить направление работы.

Павел Петрович ей родной дядя, но во время сеансов они только учитель и ученица. Впрочем, иногда он может позволить не очень педагогичные похвалы. Среди тех, кто смог усвоить его уроки, он называет Серова, Савинского и ее.

Эта женщина, обитавшая в шкафу, как Диоген в бочке, на все смотрела просто. Поэтому ей были непонятны не только взрослые, но даже некоторые дети.

Однажды она придумала сказку, а знакомую девочку рассмешило странное имя героини. Баруздина замолчала и сразу оборвала разговор.

Отчего-то людям проще понимать сложное, нежели самое немудреное. Им, видите ли, Демон ближе, чем сосед по лестничной площадке!

Когда-то она тоже увлекалась Демоном, но сумела вовремя себя остановить.

А вот ее соученик Михаил Врубель запутался в отношениях с потусторонним, не выдержал и сошел с ума.

После смерти Лютика Баруздина окончательно перебралась в Царское Село. На даче Павла Петровича Чистякова ей принадлежала комнатка не намного больше шкафа в квартире на Таврической.

Вообще Царское - место, небезразличное для бывших египтян. Ну хотя бы потому, что тут находятся Египетские ворота. Сейчас ворота служат украшению и лицезрению, а прежде здесь располагались караульные службы.

Варвара Матвеевна еще застала те времена, когда из печных труб над караулками поднимался дым. Картина открывалась поистине праздничная: внизу мерзнут на морозце священные жуки-скарабеи, а наверху, как над какой-нибудь избушкой на курьих ножках, стелется по небу белый шлейф…

Зимой сорок первого - сорок второго года о дыме над Египетскими воротами можно было только вспоминать. Да и сами ворота отодвинулись куда-то далеко-далеко, едва ли не в область мечтаний. В Царском находились немцы и передвигаться по городу стало небезопасно.

Вот почему, когда Баруздина умерла, родственники не решились везти ее на кладбище. Похоронили восьмидесятилетнюю художницу рядом с розовым кустом под окнами дядиной мастерской.

Картины у Варвары Матвеевны - реалистические, отборные образцы чистяковской школы, а в судьбе чувствуется безуминка. То - этот шкаф, то - могила в саду.