Евгений Сухов - Госпожа трех гаремов Страница 70

Уланы возвратились неожиданно скоро. Сотник спешился с коня и прошел в просторный шатер Девлет-Гирея.

Крымский хан не терял время даже в походах, и в этом он подражал своему великому господину. Девлет-Гирея развлекало полдюжины юных наложниц, подставляя под алчные глаза повелителя обнаженные бедра. Хан гордился красотой своих наложниц так же, как ювелир гордится умело ограненным алмазом. Девлет-Гирей не упускал случая, чтобы не похвастаться красавицами перед послами или визирями султана, охотно показывал женщин даже подданным.

Перед глазами сотника мелькали красивые женские тела. Девлет-Гирей умел создать себе на земле рай, что же тогда его ожидает в джанне — саду благодати?

Хан давно заметил сотника, но не спешил подзывать его, он с интересом наблюдал за выражением глаз слуги. Тот тоже молчал, не смел отрывать хана от важного дела.

Сполна насладившись замешательством улана, Девлет-Гирей сделал короткий жест, и свирель тотчас умолкла, а девушки пугливой стайкой спрятались за большим цветочным ковром.

— Подать улану шербета! — распорядился хан.

Сотник, поклонившись, взял угощение.

— Чем ты обрадуешь меня? — спросил господин, удобно облокотившись о мягкие подушки.

— Плененный урус оказался прав. Мы перехватили трех лазутчиков, и они сказали то же самое. Царя Ивана под Казанью нет, он — в Коломне!

— Вот как. — Хан вспомнил, что обещал пленнику жизнь. — Пусть урус идет, куда пожелает. Именно так поступил бы великий Сулейман.

— Слушаюсь.

— Позови ко мне всех эмиров.

— Будет исполнено, — покорно отозвался сотник.

Едва пригубив шербет, он поставил блюдо на поднос, после чего вышел из шатра.

— Ступай, ты нам больше не нужен. — Улан срезал веревки на руках станичника. — И поблагодари хана за милосердие.

Детина не слишком удивился своему освобождению, поддел носком сапога обрывок пут и изрек:

— Дошла спасительная молитва до Господа.

Через час мурзы собрались в шатре крымского хана.

— Царь Иван в Коломне. Это совсем недалеко от Рязани, и скоро он будет здесь. Нас не так много, чтобы противостоять его многотысячному войску. Я решил: нам нужно возвращаться в Бахчэ-Сарай.

— Но что на это скажет султан? — спросил Хаким, старейший из мурз. — Сулейман не привык, когда нарушаются его распоряжения. Вспомни про участь своего дяди.

Этот ответ неприятно поразил Девлет-Гирея. Эмиры заметили, как зло блеснули глаза хана. Однако мурзу Хакима не беспокоил недобрый взгляд повелителя. Он знал, что от самых непредвиденных бед его спасет покровительство самого Сулеймана. Хаким был глазами и ушами султана.

И мурза продолжил:

— Ты не только покроешь позором свое имя, но заставишь усомниться других в доблести янычар Сулеймана. — Хаким доброжелательно улыбнулся: — Разве наш хан не получил сообщение от светлейшего султана, что к нему на помощь идет большой отряд янычар?

Все переглянулись: «Где это видано, чтобы мурза, пусть даже самый именитый и могущественный, знал такую новость раньше своего господина? А если это так, значит, султан Сулейман уже больше не доверяет крымскому хану!»

— О да! Я получил уже об этом фирман, — солгал Девлет-Гирей. Чтобы завоевать расположение хозяина, нужно порой угождать и его слугам. — Я думаю, мурза прав, нам не стоит пугаться урусов. Тем более что с нами будут непобедимые янычары Сулеймана. Что ты предлагаешь, мурза Хаким?

Тот перевел взгляд на остальных мурз. Пусть все собравшиеся убедятся в его могуществе. Еще не известно, кто истинный господин в Крымском ханстве — этот едва оперившийся юнец или он, мурза Хаким, — глаза и уши Сулеймана Великолепного.

— Если не хочешь покрыть свою голову стыдом, то нужно идти на Тулу, — со значением произнес Хаким.

— Где находится этот город?

— Он расположен посредине степи и спрятан от Коломны лесами. Прежде чем царь узнает, что мы у Тулы, пройдет очень много времени. Мы же успеем вернуться в Крым с богатой добычей. Решай, Девлет-Гирей! — Хаким опять улыбнулся.

Этот покровительственный тон не укрылся от остальных мурз, и они опустили глаза, не смея встретиться взглядом с повелителем.

— Хорошо, — произнес хан. — Я поступлю так, как ты мне советуешь. А теперь пускай барабанщики бьют сбор, мы выступаем немедленно!

Когда мурзы вышли, Девлет-Гирей подозвал к себе самого преданного своего слугу.

— Ты все слышал, что говорил Хаким?

— Да, мой господин, — потупил взор хаджи.

— Ты слышал, как он унижал твоего хана перед всеми собравшимися?

— Слышал, мой повелитель.

— Ты слышал, Якуб, как он разговаривал со мной? Он вел себя так, будто был рожден от самой Хавы. Он цедил слова сквозь зубы, словно я его слуга.

— О да, мой господин, — хаджи не смел взглянуть в рассерженные глаза молодого повелителя.

— Ты знаешь, Якуб, как следует поступать с обидчиками хана?

Хаджи наконец осмелился поднять глаза на Девлет-Гирея и произнес твердо:

— Да, мой господин. Он умрет сегодня же ночью, и об этом не будет знать никто. Султан Сулейман не сможет тебя заподозрить ни в чем!

— Хорошо, — согласно кивнул Девлет-Гирей, — ты правильно меня понял.

Мурза Хаким остался один.

Сегодня он преподал хороший урок зарвавшемуся мальчишке, который именует себя крымским ханом. Все эти многочисленные отпрыски Чингисхана непременно мнят себя его наследниками. Пусть же Девлет-Гирей не забывает своего места. Пусть же он навсегда запомнит, что все происходящее на этой земле свершается по велению Сулеймана Великолепного!

В шатер неслышно вошел посланник ханской воли, только он единственный мог появиться в шатре незваным.

— Чего тебе? — не скрывая раздражения, спросил Хаким.

Посланник отвесил поклон, а потом произнес:

— Мурза, тебя желает видеть хан.

— Вот как! Скажи хану, что я буду у него завтра, — отвернулся Хаким от посланника.

Якуб наклонился еще ниже:

— Хан велел явиться немедленно.

«Немедленно? Что это за тон! Видно, этому мальчишке мало одного урока. И вообще, нужно отписать султану, что он ошибся в выборе хана. Пришло время, чтобы поменять его».

— Иду, — мурза накинул на плечи халат и вышел вслед за посланником.

Хаким не сделал даже нескольких шагов, как рот его заткнули грубым шерстяным полотенцем, а на голову набросили пахнущий навозом мешок. Никто в стане крымского хана не заметил, как трое огланов перекинули большой тюк через седло коня и повели жеребца к высокому береговому склону.

Внизу неслышно текла речка. Ночь была безмятежной и тихой, и только редкие звезды отражались на ровной водной гдади.

Якуб отвязал мешок от седла, а потом, поднатужившись, огланы спихнули грузное тело мурзы в воду.

Река с громким хлюпаньем приняла дань, пустив огромные круги, и отраженные звезды закачались на острых гребнях.

Гонцы, гонцы…

Утром государь отобедал в селе Коломенском, а после обедни многотысячное русское воинство отправилось дальше на восток по казанской дороге. Карета Ивана Васильевича, запряженная тройкой белогривых лошадок, слегка подпрыгивала на ухабах, ненадолго прерывая чуткий сон государя. По обе стороны дружину обступал нетронутый лес, лишь иногда появлялись деревеньки, в которых могли поживать только лешаки с лешачихами.

Была страда. Бабы жали рожь. Они отступали от снопов и, замерев в поклоне, провожали карету государя, распрямляя натруженные спины лишь тогда, когда Иван Васильевич скрывался из виду.

— Государь едет! — надрывали глотки мужики.

Поглазеть на московское воинство сбегались и малые дети. Чумазые, в коротких рубашонках, без портов, они выстраивались вдоль дороги и, тыча перстами в походную карету, весело вторили взрослым:

— Иван Васильевич едет!

Московский князь выглядывал в оконце, и в это мгновение ликованию не видно было конца. «Велика держава, — думал государь. — Сколько едем, а ей конца-краю не видно. А как богата — зверя и птицы без счета!»

— Государь! — осадил своего скакуна рядом с каретой князь Курбский. — Здесь к тебе один гонец с вестью из Путивля послан.

— Зови, — зевнул великий князь.

К царской карете подвели оробевшего станичника. Картуз сбился на ухо, сапоги забрызганы глиной, а глаз нехороший, бесшабашный. Видать, детина из тех, что по дорогам в ночи шастает.

Станичник освободился от опеки боярских детей, которые строгой стражей застыли от него по обе стороны, сделал шаг навстречу, а потом плюхнулся самодержцу в ноги.

— Беда, государь Иван Васильевич, от самого Путивля тороплюсь. С коня не схожу. С вестью я к тебе от воеводы нашего. Глава наказ велел передать, что к украйне многие крымские люди идут, а с ними поклажа великая, много лошадей да верблюдов груженых.