Сестра самозванца - Владимир Александрович Андриенко Страница 72

– Твой брат милостив, Елена, ибо он приказал тебя убить. Это милость. Но я не милостив, Елена. Я дарю тебе проклятие жизни.

– Не понимаю!

– Это скоро придет.

– Твои слова пугают. Когда я стану свободна?

– Как только царевич въедет в Москву. Тогда в закрытой карете тебя вывезут через иные ворота.

– А я уеду отсюда одна?

– В сопровождении мох слуг.

– Я не о том, боярин. Шляхтич Ян Нильский поедет со мной?

– Нет.

– Нет? Но почему?

– А ты уверена, что он захочет следовать за тобой?

– Ян мой верный рыцарь. Он не сможет меня забыть.

– Он не сможет забыть Елену. Но ты больше не будешь Еленой.

– Что это значит? Мне сменить имя?

– Что есть имя, красавица? Это мелочь. Тебе придется сменить жизнь…

***

Кромы.

Военный лагерь армии Федора Годунова.

Мятеж.

18 мая 1605 года.

Стрелецкий десятник Ерема Новик получил от боярина Пушкина новую бархатную шапку с высоким колпаком и меховым околышем. Также был и ему выдан польский кафтан с золочеными пуговицами, цветными петлицами из шнура с кистями, да новые сапоги тисненой кожи красного цвета, какие были приняты в их полку.

– Ай, и нарядный сегодни, Ерема!

– Дак коли выбор верный сделаете, то все тако нарядитесь. Мне боярин от Димитрия Ивановича десять монет пожаловал да одежу, да саблю добрую. Глядите!

Ерема показал новую булатную, прорезную с золотой насечкой саблю.

– Али ты видал человека от царевича? – спросили его.

– Видал. Боярин был от Димитрия Ивановича. Прислал он нам грамотку.

– И чего там?

– Чего в грамотке-то, Еремка?

– Где она?

Ерема ответил:

– Той грамотки при мне нет. Я ведь читать не умею. Но мне боярин чел её. Призвал нас царевич истинный стать под его хоругви. И будут от того всем стрельцам от Димитрия Ивановича награды разные. Всех неправедных начальных людей царевич смерти предаст. Тех, кто стрельцов забижал.

– А не берешь, Еремка?

– А чего мне брехать? Сроду не брехал! Я Еремка Новик! Кто скажет, что Еремка брехун? Я не пойду супротив государя законного!

– Чего? – спросил его пожилой стрелец Распопов.

– А того! Сколь жалования не видали? Бориска сколь утеснений нам чинил? Про то забыли?

– Дак рази забудешь!

– Полковники все себе гребут. Про нас никто не думает.

Новик сказал:

–А царевич приказал по чести все делать. Жалование стрельцам выплатит. Воров-полковников показнит. А нам за тех живоглотов жизни класть?

– И то верно! Но как станешь делать?

– Не идти супротив государя!

– А коли нас за те разговоры повесят?

– А греха не боишься супротив царя идти? Того царя, что от бога дан! Это те не годуновский выкормыш!

– Станем все за царевича!

– Станем!

Стрельцы похватали бердыши с мушкетами, и стали строиться. Воевода Басманов и боярин Пушкин знали, кого следует одарить в первую очередь…

***

И такие разговоры вели многие стрельцы и дворяне.

Рязанские полки ополчения дворян с утра стали выкрикивать слова против Годунова.

– Не станем против царевича воевать!

– Кто сие прикажет?

– Измена!

– Бояре годуновские совсем обнаглели!

Боярин Басманов одобрил это решение дворян и заявил:

–В том я с вами, дворяне! Я сам поведу полки нашей храброй кавалерии против врагов государя истинного! Можно ли поднимать сабли на царское семя?

Дворяне закричали:

– Нет!

– Не станем!

– Бог нам не простит того!

– Слава Димитрию Ивановичу!

– Веди нас, воевода!

– Готовьте коней и оружие! – приказал воевода.

Боярин Пушкин встретил Басманова у шатра.

– Видал, как все пошло, воевода? Я тебе говорил.

– Не сильно радуйся, боярин. Это лишь мои полки, да передовые сотни. Основная армия там, за рекой.

– И там все ладно будет.

– Посмотрим! Нам теперь иного пути нет.

***

Воевода Басманов призвал полковников стрелецких приказов в личный шатер. Это были 15 человек, на которых он мог положиться. Он много воевал с ними, и они знали его как доброго воеводу.

– Господа полковники! – обратился он к собравшимся. – Я не раз водил вас в бой, и вы знаете, что не выдавал я своих людей на расправы.

Все согласились, что это так. Всегда воевода был верен своим людям.

– Вот и ныне я не хочу вам зла, но хочу добра. Вам и всей Руси. И потому я дал слово служить царевичу Димитрию Ивановичу!

Полковники переглянулись.

Что говорит боярин? Перейти на сторону самозванца? Но еще недавно они вместе под Новгородом-Северским сражались против воинства царевича.

Басманов ожидал такой реакции.

– Понимаю, что вы удивлены, господа. Воевода Телятьевский ныне объявил поход против воров. Но дядька царевича Богдан Бельский признал в нем сына Ивана Грозного! Я не подниму оружия на царскую кровь. Хоть и обидел царь Иван род Басмановых, но он наш государь, и служить его сыну наш долг!

– Оно так! – вынуждены были согласиться начальные люди.

В шатер к Басманову вошел воевода передового полка князь Василий Голицын. Он также переметнулся к самозванцу.

– Всё сделано, воевода! – весело сказал Голицын. – Мои стрельцы связали воевод Ивана Годунова, Михайлу Салтыкова да Захарку Сабурова. Все они вороги царевичу.

Затем Голицын доложил, что поднялся мятеж в стане дворянского ополчения. 200 рязанцев и 700 боярских детей из Тулы отказались служить Федору Годунову.

– А что иные командиры твоего полка, князь? – спросил Басманов.

– Князь Щербатый согласен служить царевичу.

Басманов снова посмотрел на своих полковников.

– Итак, кто идет со мной?

Те стали отвечать:

– Я с тобой боярин!

– И я с тобой!

– Да все мы с тобой, воевода! Не один пуд соли вместе съели.

– Коли ты решил идти к царевичу, то так тому и быть!

Так часть войска сразу перешла на сторону царевича. Но это была еще не победа…

***

Не всё пошло так гладко как думал Пушкин. Захватить всех воевод, которые стояли за Годунова мятежники не смогли. Первого воеводу князя Телятьевского взять не удалось.

Стрельцы там не отозвались на призывы мятежных посланников. Они зарубили троих из них саблями, остальных связали и выдали воеводе Телятьевскому.

Тот приказал мятежников повесить тут же при собрании войска. Но часть стрелецких полков посмотрела на казнь неодобрительно.

Первый воевода испугался распространения мятежа и вместе с воеводой князем Катыревым-Ростовским и окольничим Морозовым отошёл ближе лагерю кавалерии из боярских детей Владимира, Костромы, Можайска. Эти стояли за Федора Годунова.

Верным остался и думный дворянин Сукнин командовавший нарядом (артиллерией).

Воевода Телятьевский обратился к войскам:

– Все нам надобно твердо стоять за государя Федора Борисовича! Не можно изменить своему государю! Не нарушайте крестного целования!

Войска кричали славу царю Федору.

Телятьевский подозвал к себе воевод. Они вместе удалились в шатер.

– Итак, в стане мятеж! – сказал Телятьевский. – Голицын и Басманов изменили государю. С ними больше шести тысяч войска.

– Они находятся в стороне от основного лагеря. Передовой полк Голицына в неудобном месте, – сказал князь Катырев-Ростовский. – Если они подойдут, то можно легко отогнать их залпами из пушек.

– Это так, – согласился воевода. – Но что, если по нам со спины ударит немецкая дружина фон Розена?

– Фон Розен не может изменить присяге! – сказал Морозов.

– И Басманов не мог! Кто сказал бы на него? Я сам верил ему как себе. Но он изменил. Нельзя принимать решения, пока мы не знаем, что там происходит.

В шатер вбежал сотник Иванов.

– Воеводы! Басманов