Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи Страница 77

Я в ужасе зажмурилась и сделала еще один шаг назад. Занавески за моей спиной разошлись, и я оказалась в комнате, в которой восхитительно пахло сигарным дымом, вином, цветами и льняной олифой. На мгновение мне показалось, что я перенеслась в мастерскую Сесилии Корнаро в Венеции.

Открыв глаза, я увидела девушку, небрежно раскинувшуюся на элегантной оттоманке. Ее лицо было мне знакомо. Несколько раз я встречалась с ней в трапезной. В противном случае я никогда бы не подумала, что она может быть монахиней. Она курила сигару с выражением сосредоточенного блаженства на лице. Вместо монашеского облачения на ней было небрежно запахнутое утреннее платье, из-под которого виднелась не слишком чистая нижняя юбка. На плечи она набросила шелковую шаль. Волосы ее ниспадали на спину двумя пышными косами, а ноги обтягивали восхитительно грязные шелковые чулки, один из которых спустился почти до самой лодыжки. Мое неожиданное появление ничуть не смутило девушку, и она лишь широко улыбнулась:

– A, la Veneciana! Будь так любезна, закрой дверь.

Я просунула руку сквозь занавески, ухватилась за дверную ручку и потянула ее на себя. Не успела я вновь повернуться к ней, как она поинтересовалась, лениво растягивая слова:

– Ну что, хочешь полюбоваться на пошлые картинки?

И она собрала в колоду рассыпанные по ее груди маленькие карты, на каждой из которых был изображен почти полностью обнаженный святой Себастьян.

Мингуилло Фазан

Мое безупречное с методической точки зрения расследование не помогло мне обнаружить похитителя завещания. Но, покончив с тягостными расспросами, я испытал нечто вроде облегчения. Я обрушил на своих домашних целый океан страха, но ничто не всплыло на поверхность. И я смог в очередной раз хотя бы попытаться убедить себя в том, что вора более нет в живых и что возможность навредить мне похоронена вместе с ним.

Тем не менее чувство неудовлетворенности не покидало меня. Новым объектом поругания стала моя супруга Амалия. Она никак не могла родить мне сына.

Это становилось уже неприятным. Я хотел мальчика, чтобы он сидел у меня на коленях, хотел одевать его так, чтобы он выглядел моей миниатюрной копией, хотел научить его стрелять так же хорошо, как я сам, хотел познакомить его со всеми закоулками Палаццо Эспаньол. Отчаянное желание иметь сына охватывало меня всякий раз, стоило мне увидеть на улице хнычущего малыша. У меня начинался жар, я чувствовал себя временным постояльцем в собственном доме, так что вынужден был бросаться в ближайшую таверну и прижимать к пылающему лбу прохладную бутылку.

Подобно Адаму, я во всем винил свою супругу.

Раздражительный читатель вправе поинтересоваться, к чему я все это рассказываю?

Читатель должен успокоиться и отбросить всяческие подозрения.

Если и есть что-либо такое, чего автор делать никак не должен и за что его следует подвергнуть уничижительной критике, так это за попытку отвлечь внимание и увести повествование и сторону от главной темы. Такой автор рискует лишиться своих читателей.

Доктор Санто Альдобрандини

Единственное, что я наотрез отказался делать для Испанской мадам, – это убивать детей в утробе ее девушек. Я наблюдал беременных до самых родов и принимал новорожденных так ласково, как только мог. Затем я пытался найти для них новый дом среди своих пациентов, тех, кто хотел, но не мог обзавестись собственными детьми. Я просто не мог позволить ни одному малышу отправиться в приют, которым руководили бывшие монахини. Скорее я согласился бы ходить по улицам с ребенком на руках до тех пор, пока не найду кого-нибудь, кто вызвался ou взять его просто из чувства любви и сострадания.

Большие и состоятельные семейства чаще страдают от стерильности и разочарования в своих отпрысках, если те оказываются женского пола. Так что вряд ли можно найти преуспевающую повитуху-акушерку, которая не хвасталась бы тем, что способна предсказать, мальчик родится или девочка. Гиппократ утверждает, что женщина, вынашивающая мальчика, обладает здоровым цветом кожи и сохраняет веселое расположение духа в течение всего периода беременности. Плод мужского пола, добавляет он, предпочитает лежать в правой стороне утробы, тогда как женский склоняется к левой стороне. Поэтому у матери, ждущей сына, правая грудь обыкновенно тяжелее, и правая нога у нее сильнее. Другие знатоки уверяют, что пол будущего ребенка можно предсказать по тому, какие продукты во время беременности предпочитает мать. Английская акушерка, мистрис Джейн Шарп, заключает, что «некоторые беременные женщины мечтают о том, чтобы укусить своего мужа за ягодицы», а это является верным признаком того, что в материнской утробе развивается мальчик.

Я делаю все от меня зависящее, дабы пресечь подобные разговоры среди своих пациентов. Эти глупости таят в себе опасность как для матери, так и для ребенка. Есть такие отцы, которые согласны иметь только сына и которые готовы зайти настолько далеко, чтобы умертвить нерожденного малыша насилием либо ядом, если эти выдуманные признаки указывают на приближающееся появление на свет нежеланной дочери.

Постоянный приток монет отныне вызывал у меня улыбку. Я отправился в доки, чтобы разузнать насчет стоимости проезда в Перу. Еще несколько месяцев работы на износ и жесткой экономии, и это путешествие станет для меня реальностью.

Марчелла Фазан

Эта девушка с изображениями святого Себастьяна была знаменитой Рафаэлей, которую обожали и которой восхищались как самой нечестивой и озорной монахиней в монастыре.

– Откуда у вас… Кто разрешил вам…

– Нет, милочка. Никто мне ничего не разрешал.

– Но откуда у вас…

– Я их не купила, а нарисовала.

– Вы нарисовали их сами?

– И мне бы очень хотелось услышать мнение бывшей гражданки Города Искусств о моем умении владеть кистью, так что прошу тебя, не стесняйся.

Я оглянулась через плечо, дрожа при этом. Можно было не сомневаться, что один только разговор с этой девицей, пользующейся скандальной репутацией, может принести мне нешуточные неприятности. А смотреть на ее святых Себастьянов – вообще тяжкое преступление. Vicaria могла унюхать меня в любой момент. Эта келья располагалась в опасной близости от купальни, где, возможно, прямо сейчас она называла какую-нибудь бедную послушницу.

Девушка, кажется, с легкостью прочла мои мысли.

– Ведьма не посмеет сунуть сюда ту штуку, которую она называет своим лицом. Мы с ней понимаем друг друга.

Когда она произносила эти слова, на ее лице появилось выражение невыносимой горечи. Но потом она встряхнулась, как кошка, улыбнулась и потребовала:

– А теперь серьезно, скажи-ка мне, что ты думаешь о моей мазне.

Она разложила их на столе перед hornacina. Ее келья была обставлена с невиданной роскошью, на полу лежал великолепный персидский ковер, а на подоконнике благоухала целая гора пирожных из лучшей в городе пекарни, все еще завернутых в промасленную бумагу.

Ее скрещенные на груди руки и твердо сомкнутые губы не оставили мне выбора. Впрочем, мне не хотелось хромая выйти отсюда и угодить прямо в лапы vicaria. Поэтому я принялась перебирать маленькие карты на столе.

Они были нарисованы мастерски, в них чувствовалась опытная рука, и я не преминула сказать ей об этом.

– Но… вам позволяют рисовать? – спросила я.

Рафаэла показала на мольберт. Там был изображен святой с мертвенно-бледным лицом, на котором отражалось столь жестокое страдание, что vicaria наверняка осталась бы довольна. Детали были выписаны тщательно и реалистично, с соблюдением необходимого баланса, chiaroscuro.[149] Sfumatura[150]лица была безупречной, и я подумала, что лучше не смогла бы нарисовать и сама Сесилия Корнаро.

– А теперь переверни его, – приказала она, – и подними первый слой холста. Все мои картины имеют двойное дно.

На обороте был изображен святой Себастьян, прекрасный, как восходящее солнце. Жалкий обрывок фигового листочка скорее привлекал внимание к его бедрам, нежели скрывал их.

– Святой Боже! – прошептала я.

– Я работаю на заказ, – с гордостью заявила Рафаэла. – Остальные монахини желают иметь у себя исключительно святых Себастьянов. Или младенцев. Ты и представить себе не можешь, сколько бледно-розовой краски мы здесь тратим!

И она показала на особенно страшное изображение святой Розы из Лимы, сохнущее на подоконнике. Я подняла ее и осторожно перевернула, чтобы взглянуть на рисунок на обороте. Там красовался прелестный ребенок, настоящий херувим, тянущий к зрителю ручонки. Я буквально слышала, как он пускает пузыри своим розовым ротиком.

Учитывая свое физическое состояние, я и не мечтала о том, чтобы стать матерью, даже когда меня поцеловал Санто; ну, впрочем, разве что на мгновение. Но, глядя на нарисованного Рафаэлой малыша, я вдруг поняла, чего лишены здешние монахини, да и вообще любые монахини. Судьба жестоко подшутила над бедными девушками! Их призвание состояло в том, чтобы обожествлять образ ребенка, олицетворяющего собой желание, радость и спасение для всего человечества: маленький, розовый, симпатичный малыш с пухленькими ручками и мудрыми глазенками. Тем не менее настоящий, живой ребенок был тем единственным, что им не позволяли иметь или хотя бы держать на руках.