Ядерная зима. Что будет, когда нас не будет? - Вернер Гейзенберг Страница 77

Тем временем на Холме, несмотря на отъезд Теллера, близилось к концу создание первой супербомбы. Осенью Маршалл Холлоуэй, руководитель последней стадии работ, закончил отладку некоторых новых приборов, в которые с 1945 г. было вложено четверть миллиарда долларов. Эта новая техника практически сводила к нулю риск при выполнении наиболее опасной части работ — определении критической массы внутри бомбы. Теперь эксперименты уже не проводились такими примитивными средствами, как во времена Луиса Слотина. Теперь все делалось с помощью точной аппаратуры с дистанционным управлением. Аппаратура помещалась за массивной защитой в двух зданиях с плоскими крышами. Уровень радиации в этих зданиях был настолько высок, что входить туда можно было только после принятия соответствующих мер предосторожности. Пульт управления аппаратурой находился в главной лаборатории, расположенной примерно в полукилометре от опасной зоны. Все, что делалось внутри «горячих» помещений, можно было наблюдать только с помощью телевизионных экранов. В начале октября 1952 г. несколько тысяч ученых, инженеров-испытателей, механиков, солдат и моряков собрались в месте, предназначенном для ядерных испытаний. «Это был атолл Эниветок (один из Маршалльских островов — территория, подопечная Объединенным Нациям, мандат на управление которой передали Соединенным Штатам). Перед испытанием чудовища, которое окрестили «Майком», Ванневар Буш (руководитель исследовательских работ в Америке во время второй мировой войны) попытался убедить правительство начать переговоры с русскими, прежде чем сделать «этот ужасный шаг». Однако его совет отклонили. Устройство в большом защитном сооружении установили на островке Элугелаб.

В ночь с 31 октября на 1 ноября 1952 г, произвели последнюю перекличку персонала. Ответственный за безопасность Рой Рейдер настоял на том, чтобы эвакуировать всех с острова. Население взяли на борт обслуживающих операцию кораблей. За исключением небольшой группы специалистов, все были удалены от места предполагаемого взрыва по меньшей мере на семьдесят пять километров. На Элугелабе оставались еще специалисты, чтобы перед рассветом перевести механизм бомбы на боевой взвод. Рейдер рассказывает, что эти люди «были одиноки, как группа прокаженных, хотя они ни на одно мгновение не оставались без связи со штабом, находившимся в тылу, в контрольном центре». Как только и этих людей вывезли в безопасное место, начался отсчет минут и секунд через корабельные громкоговорители. Все глаза были устремлены на то место, где должен был появиться блеск первой сделанной человеком «звезды». Эдвард Теллер получил официальное приглашение от Брэдбюри присутствовать при испытании супербомбы в Тихом океане. Но он по понятным причинам от этого уклонился. Примерно за четверть часа до великого события — на западном побережье Соединенных Штатов это было как раз перед самым полднем — он шел неторопливо, с опущенной головой по узенькой дорожке через парк Калифорнийского университета в Беркли, направляясь к Хаверленд-холлу, зданию, в глубоком подвале которого был установлен один из самых чувствительных сейсмографов в мире. Здесь он рассчитывал уловить колебания почвы от толчка, вызванного экспериментальным взрывом за девять тысяч километров отсюда. Врезанное в скалу маленькое помещение, где находился сейсмограф, освещалось единственной красной лампочкой. Теллера оставили наедине с громко тикающими часами и записывающим аппаратом, который узеньким лучом света, всего в миллиметр толщиной, регистрировал на фотопластинке малейшие колебания. Теллер рассказывает:

«После того как мои глаза привыкли к темноте, я заметил, что световое пятнышко весьма неустойчиво, причем неустойчиво в гораздо большей степени, чем можно было ожидать, вследствие непрерывных колебаний земли — «микроскопических землетрясений», возникающих из-за ударов океанских волн о берега континента. Наблюдая за световым пятнышком, я вскоре почувствовал, что у меня возникло ощущение, будто бы я нахожусь на борту корабля, который совершает тихие и неравномерные движения. Тогда я положил на боковую стенку прибора карандаш и держал его острие близко к световому пятну. Теперь оно казалось неподвижным, и я почувствовал себя так, как будто я снова оказался на твердой земле. Наступил момент взрыва. Ничего не произошло, да и не могло произойти. Требовалось около четверти часа, чтобы ударная волна, двигаясь в Тихом океане, достигла берегов Калифорнии. Я с нетерпением ждал. Каждую минуту сейсмограф делал отклонение, служившее отметкой времени. Наконец подошла та отметка времени, за которой должен был следовать толчок от взрыва, и мне показалось, что так и произошло: световое пятнышко запрыгало быстро и беспорядочно. А может быть, это только карандаш, который я держал, задрожал вместе с рукой? Я уже почти убедил себя в том, что ошибся, и то, что я видел, было на самом деле дрожанием моей собственной руки, а не сигналом от взрыва первой водородной бомбы. Но когда пленку с вычерченным световым следом проявили и отпечатали, все стало ясно. Теперь я уже не сомневался, что отклонение было сделано волной сжатия, которая пропутешествовала тысячи миль и донесла до нас ясное подтверждение того, что дело с «Майком» завершилось успехом».

В результате взрыва на морском дне образовался кратер шириной около двух километров и глубиной более пятидесяти метров. Как только исчез огненный шар первой супербомбы, а пламенеющий купол (почти в шесть с половиной километров в диаметре) и гигантское грибообразное облако дыма взвились в небо, наблюдатели обнаружили, что остров Элугелаб исчез. Взрыв, высвободивший энергию, эквивалентную взрыву трех мегатонн (трех миллионов тонн) тринитротолуола, превзошел все ожидания.

Успешные испытания подтвердили прежде всего возможность осуществления на земле процессов, происходивших, как предполагали, только на солнце. «Чудовище» еще не было бомбой, которую можно было бы поднять на самолете. Поэтому, с точки зрения гонки вооружений, этот замечательный технический успех не принес американским ученым полного удовлетворения. Поэтому они решили, не сбавляя темпов, начать разработку бомбы «сухого» типа с изотопом лития вместо трития, что позволило бы обойтись без рефрижераторной аппаратуры. И когда в Лос-Аламосе и Ливерморе еще трудились над изготовлением такой новой бомбы, известной под названием «Сосэдж» («Сосиска»), новости из Советского Союза поразили ученых всего мира.

8 августа 1953 г. правительство Советского Союза заявило о том, что «Соединенные Штаты не обладают монополией на производство водородной бомбы». Через четыре дня после этого авиационный патруль обнаружил в небе над Азией следы взрыва новой советской бомбы. Образцы радиоактивных частиц подвергли лабораторному анализу. В результате исследований радиохимики сообщили, что русские уже владеют сухой «бомбой». Подобное сообщение вызвался невиданное возбуждение в соответствующих кругах Соединенных Штатов. Но американское правительство скрыло эти факты от населения[43].

Ситуация, которой так долго