Робин Янг - Реквием Страница 8

— А если они его поддержат? — рискнул предположить Ногаре.

— Тогда мне придется срочно искать деньги для завершения строительства флота и пересмотреть сроки вторжения в Англию. — Филипп взглянул на Ногаре. — Отправляйтесь в Лондон. Немедленно. Опередите Жака де Моле. Выясните цели этой встречи.

— Но, сир, там есть наши люди, — возразил Ногаре, оскорбленный тем, что его, министра, в прошлом профессора одного из лучших университетов Франции, посылают в Лондон как обычного шпиона. Он сверлил взглядом Флоте. Не он ли это предложил? Но первый министр смотрел в сторону. — Любой из них лучше справится с такой задачей.

— Нет. — Голос Филиппа звучал твердо. — Я желаю получить ответ быстро. При дворе скажете, будто посланы навестить мою тещу, привезли письмо от ее дочери. Впрочем, сомневаюсь, что там кто-нибудь знает, кто вы такой, и станет в чем-то подозревать. Пусть она выяснит что сможет.

— Но ее супруг сейчас в Байонне, командует английским войском.

— Она живет в королевском дворце в Вестминстере и определенно узнает новости не только от своего супруга.[2]

Ответить Ногаре помешал стук в дверь. Появился придворный.

— Сир, шотландские посланники готовятся отбыть.

— Я скоро к ним выйду.

— Шотландские посланники? — удивился Ногаре, когда придворный закрыл дверь.

— Они прибыли в ваше отсутствие. Предлагают союз против Эдуарда. Он намерен захватить их королевство. Два месяца назад я подписал с ними договор о помощи.

— Сир, но шотландцы варвары. — Ногаре высокомерно скривил губы. — Живут в грязных хижинах и вечно спорят друг с другом, кто у них главный.

— Возможно, шотландцы таковы, но они враги Эдуарда, а значит, мои союзники. Шотландцы будут сдерживать его войско на своих границах, а я продолжу бить англичан здесь. Посмотрим, хватит ли у него сил удержать Гасконию. Разумеется, Эдуард уже знает о нашем союзе, поэтому, наверное, и устраивает встречу с тамплиерами. Вот почему я вызвал вас из Бордо. — Филипп вздохнул. — А теперь удалитесь оба. Я желаю переодеться перед выходом к моим друзьям варварам.

Филипп дождался ухода министров, затем направился к серебряному зеркалу в полный рост. Снял с головы золотой венец, положил его на стол, следом медленно расстегнул тисненый серебром пояс, стягивающий на талии темно-красную мантию, снял и повесил ее на подлокотник дивана. Все это время он не отводил глаз от слепящей поверхности зеркала, наблюдая свое отражение с холодной отстраненностью, словно перед ним стоял кто-то другой. Под мантией Филипп носил власяницу, сшитую из грубой козлиной шерсти с длинным ворсом. От нее исходил противный запах, особенно когда он потел. Филипп заметил, что ворс в некоторых местах свалялся, и напомнил себе повелеть портному сшить новую. Он носил власяницу почти постоянно, со временем она теряла жесткость, и приходилось менять. Филипп развязал кожаные ремешки власяницы и с невероятным облегчением сбросил ее. Положил рядом с мантией. Затем принялся изучать в зеркале результаты сегодняшнего укрощения плоти. Кожа была раздражена, став бордово-красной. Он повернулся в одну сторону, затем в другую. Осмотрел узор царапин на спине. Старые, серебристо-белые, и свежие с бусинками засохшей крови. Следы самоистязания заканчивались у лопаток. Дальше кожа Филиппа оставалась белой и ровной, как и на его великолепном лице. Поразительный контраст. Как будто лицо и торс принадлежали разным людям.

На полминуты он позволил себе удовольствие постоять у окна с голой грудью. Морозный воздух приятно холодил тело. Его взгляд блуждал по саду, где работали слуги. Ему нравилось за ними наблюдать. Взойдя на трон в семнадцать лет, Филипп сильно тревожился, что челядь при дворе не будет его почитать, как отца или тем более деда. И даже сейчас, спустя десять лет, это его по-прежнему немного волновало.

Внимание Филиппа привлекла девушка, направлявшаяся через двор к калитке для слуг. Она шла быстро, подобрав рукой юбки, чтобы они не волочились по земле. Девушка на минуту исчезла за высокой внешней стеной, затем снова появилась на берегу реки. Здесь она сняла чепец, распустив по плечам рыжевато-каштановые волосы. Филипп уже собирался отвести взгляд, но нахмурился, увидев, что у кромки воды ее ждет мужчина. Он приблизился к девушке, и они обнялись. Когда она отстранилась, повернув лицо в сторону дворца, острые глаза Филиппа разглядели ее черты. Он в гневе отвернулся. Надо приказать дворецкому прогнать служанку. Нарушающий правила слуга сеет семена непослушания среди челяди. Этому учил Филиппа отец. Он был слабовольный, не имевший цели человек, но кое-что из его поучений запало Филиппу в сердце. Королевская челядь должна быть безупречной, и ни один слуга не смеет порочить внука Людовика Святого. Филипп направился к дивану, взял власяницу. Подержал пару секунд, а потом, чуть морщась от боли, свирепо натянул на себя и туго завязал ремешки.

Набережная Сены, Париж 21 декабря 1295 года от Р.Х.

Минуло больше часа, как Уилл прошел по Большому мосту на остров Сите. Передал ли слуга записку? Он окинул взглядом холодно взирающие на него дворцовые окна. Здесь кое-что изменилось. По бокам ворот появились две новые башни, за стенами рядом с серыми королевскими апартаментами вздымалось несколько строений, украшенных башенками с разноцветными флагами. В дальнем конце виднелась величественная часовня Сент-Шапель, построенная Людовиком IX для хранения фрагмента тернового венца Христа. Весь дворцовый комплекс сейчас показался Уиллу больше похожим на крепость, чем когда-либо прежде.

Наконец вдалеке появилась девушка. Она шла в его сторону по слякотной дорожке. У него перехватило дыхание. Надетая поверх льняного платья облегающая белая туника подчеркивала ее рост и стройность фигуры. Ветер с реки трепал золотистые волосы, и она быстрым нетерпеливым движением откидывала их назад. Рельефные скулы на бледном лице подчеркивали крепкий подбородок, прямой, правильной формы нос и глаза, эти замечательные глаза. Облик дочери поражал Уилла своей знакомостью и одновременно незнакомостью. У него защемило сердце.

— Роуз!

Она резко остановилась. Он подбежал к ней, прижал к себе. Ее волосы пахли дымом камина. В последний раз Уилл обнимал дочь два года назад, но ему казалось, что много раньше.

— Я начал бояться, что ты не придешь.

— У меня были дела. — Она отстранилась, посмотрела на дворец.

Уилл молча разглядывал дочь. Он не ожидал, что она бросится к нему со всех ног и упадет в объятия. Нет. Их расставание было трудным, и за время скитаний у него не было возможности послать ей весть.

— Как ты? — произнес он нарочито бодрым тоном и немедленно пожалел, что задал такой скучный вопрос.

Роуз напряженно пожала плечами.

— Андреас заверил меня, что тебе здесь будет хорошо. Что королева тебя пристроит. — Уилл опустил глаза, не в силах смотреть на застывшее лицо дочери.

— Вот и прекрасно! — резко ответила Роуз.

Ветер поднял ее волосы, и она снова откинула их назад. В этот момент Уилл увидел на ее руке шрам от ожога. Она поймала его взгляд и быстро опустила руку.

— Тебе действительно хорошо здесь? — спросил он, сознавая, как беспомощно звучат его слова.

Она зло усмехнулась:

— Да, хорошо. Так что больше можешь об этом не думать. — Ее темно-голубые глаза зажглись гневом. — И не мучиться виной.

Превозмогая страдание, он положил ей на плечи руки. Как она выросла! Сколько ей сейчас? Семнадцать? Нет, в прошлом месяце исполнилось восемнадцать.

— Я знаю, тебе пришлось нелегко, но…

— Как только мы высадились на Кипре, ты меня оставил. И с тех пор мы почти не виделись.

— А что я мог сделать? — тихо произнес Уилл. — На корабле все считали, будто ты сирота, которую я спас, но на Кипре у меня не осталось выхода. — Он вгляделся в медленно несущую свои воды зеленую Сену. — Пришлось передать тебя на попечение рабби. — Уилл перевел взгляд на нее. — Мне грозило изгнание из ордена, если бы обнаружилось, что ты моя дочь. Это тебе известно.

Она снова усмехнулась.

Лицо Уилла отвердело.

— Я сделал все, что мог. У рабби тебе было хорошо.

— Да! А потом ты заставил меня приехать в Париж!

— Опять же вместе с рабби. Он собрался ехать, и тут ничего нельзя было поделать. К тому же великий магистр де Моле сразу, как его избрали, начал готовиться к поездке по странам Запада. Как я мог оставить тебя в Лимасоле одну. Париж — это совсем не плохо. Я знал, что Андреас, поставщик королевского двора, найдет для тебя достойную работу. — Уилл покачал головой. — Многим детям, потерявшим в Акре родителей, пришлось просить милостыню на улицах. Или хуже.

— Я их понимаю. Ведь я тоже потеряла родителей.

Уилл отшатнулся как от пощечины. Роуз стояла потупившись, с порозовевшими щеками. Он хотел промолчать, но не смог.