Александр Листовский - Солнце над Бабатагом Страница 8

«Что-то случилось», — подумал Лихарев. Он приказал Алеше пойти узнать, чем вызвана остановка…

Алеша долго не возвращался. Лихарев хотел было сам направиться в голову поезда, но тут позади пронесся заливистый гудок паровоза. Потом послышались все приближающиеся глухие звуки. Лихарев прислушался. Да, несомненно, их нагонял поезд.

Недоумевая, Лихарев приоткрыл противоположную дверь. Мимо него в облаке дыма и гари прогремел паровоз, покатились товарные вагоны. В открытых дверях мелькали смуглые вооруженные люди в чалмах, тюбетейках, суконных шлемах. Меж ними виднелись конские морды в уздечках с блестящими бляхами. Мелькнула платформа с двумя горными пушками. И снова потянулись вагоны с бойцами в малиновых бескозырках какого-то полка туркестанской конницы.

С железным грохотом пронесся последний вагон, и поезд, все уменьшаясь, скрылся за поворотом пути.

Придерживая шашку согнутой в локте рукой, подбежал Алеша.

— Ну что? — спросил Лихарев.

— Басмачи, товарищ комбриг! На Каттакурган напали, — отвечал ординарец с тревожным выражением на своем скуластом лице с чуть приплюснутым носом. — Хорошо, оттуда милиционер прискакал, поезд остановил, а то бы в самую гущу влетели. Чисто беда!.. Эшелон туда прошел с войсками.

— Я видел, — спокойно сказал Лихарев. — А ну, влезай! — Он подал руку Алеше и помог ему забраться в вагон.

Прошло много времени, пока поезд с частыми остановками, словно крадучись, подошел к Каттакургану.

Небольшое здание станции с выбитыми окнами казалось покинутым. Всюду были видны следы разрушения. На перроне блестели груды битого стекла. Пахло гарью. Сиротливо валялся сорванный колокол. У главного входа лежал уже прибранный труп железнодорожника с обрезанными ушами. В стороне хлопкового завода стояло густое облако черного дыма…

…На следующее утро поезд наконец прибыл в Карши. В этот же день Лихарев с Алешей и Мухтаром выехали в Гузар.

Комбриг Мелькумов оказался коренастым человеком кавказского типа с открытым смелым лицом.

Широкие, стрелками к вискам, черные брови и подстриженные к углам рта усы придавали ему решительный вид. Сбитая на затылок папаха, с проломом посредине, обнажала его лоб, широкий и чистый.

Лихарев вошел к нему как раз в ту минуту, когда Мелькумов гонял лошадь на корде, а сейчас он стоял перед Лихаревым и, заложив руки за спину, смотрел на него твердым взглядом темно-карих, казалось, немигающих глаз.

Лихарев доложил о прибытии.

— Очен хорошо! — сказал Мелькумов, не выговаривая мягкого знака. — В самый раз прибыли. Собственно говоря, я уже предупрежден о вашем назначении.

Он провел Лихарева к себе, усадил в кресло, неизвестно как попавшее сюда, и стал знакомить его с последними событиями.

Лихарев узнал, что Энвер-паша с главными силами расположился в кишлаке Каферуне, что под Байсуном, и, видимо, готовится к наступлению. Им созданы базы огневых припасов в ряде пунктов так называемой военной дороги, идущей из Каршей в Душанбе. Армия укомплектована турецкими офицерами — эмигрантами, бежавшими из Турции после свержения султана. Ходят слухи, что Энвер-паша ждет какую-то тяжелую артиллерию на слонах, обещанную ему эмиром бухарским.

— Собственно говоря, в эту слоновую артиллерию Я не верю, — засмеялся Мелькумов. — Видимо, Энвер взял курс на устрашение.

— Как бы то ни было, товарищ комбриг, но противник серьезный, — сказал Лихарев. — Возьмем хотя бы соотношение сил.

— Это конечно, — согласился Мелькумов, — Соотношение примерно один к десяти. Моя бригада с мусульманским отрядом — тысяча восемьсот сабел. Третья стрелковая дивизия пойдет левой колонной, полторы тысячи штыков. У Энвер-паши одиннадцать тысяч, у Ибрагима — пять. Преимущество в артиллерии. У меня две батареи.

Он взял стул, присел напротив Лихарева и стал расспрашивать его, что происходит в Фергане.

Лихарев отвечал со свойственной ему сдержанностью. Слушая его, Мелькумов скользил взглядом по приятному лицу нового командира полка с серыми спокойными глазами. Отдельные слова он произносил с некоторой запинкой, но это обстоятельство отнюдь не портило произношения, а, наоборот, придавало его речи какой-то особый оттенок.

— А у меня тут случай был, — сказал Мелькумов, когда его собеседник ответил на последний вопрос, — Вы помните: Княз Курбский от царского гнева бежал, С ним Васка Шибанов стремянный…

— Помню, — отвечал Лихарев, несколько пораженчный подобным вопросом. — Это у Алексея Толстого.

— Так вот у меня на днях Курбский был.

— Однофамилец?

— Прямой потомок. Бывший ротмистр. Кавалергард.

— Удивительно! — Лихарев развел руками. — Как же он сюда попал?

— А кто его знает! Приходит вместе с женой. Оба такие высокие… А физиономии византийские, иконописные. Ничего не скажешь — красивый народ. Вот он мне записку подает. Начальник штаба фронта пишет, не смогу ли я использовать подателя товарища Курбского? А где его исползоват? Эскадрон дат? Значит, надо кого-то снимат с эскадрона. А у меня, знаете, какие комэски! Что будешь делат? И говорю ему: «Вам бы лучше в штабе устроиться». А он: «Нет, я, говорит, строевой».

— Ну и как же вы с ним, товарищ комбриг?

— Отправил обратно. Дал им на дорогу хлеба, консервов. Собственно говоря, я мог бы его устроит, но лучше уж как-нибуд без князей повоюю…

В дверь постучали.

— Войдите! — сказал Мелькумов.

Вошедший адъютант подал телефонограмму, которую комбриг тут же прочел. Командующий фронтом приказывал Первой кавалерийской бригаде немедленно выступать под Байсун…

Энвер-паша находился в плохом расположении духа. На днях у него было столкновение с Ибрагим-беком. Локаец открыто выступал против турка и за глаза ругал его самыми скверными славами.

— Какой он правоверный мусульманин?! — запальчиво говорил Ибрагим-бек своим курбаши. — Разве вы не слышите, как скрипят его сапоги? В них зашита свиная щетина! И такой человек хочет командовать священными войсками ислама!

Слова эти были услужливо переданы Энвер-паше.

— Хорошо, — сказал тот, — в таком случае пусть рассудит афганский хан, кому из нас командовать мусульманской армией. И если он отдаст предпочтение Ибрагим-беку, то я немедленно покину Восточную Бухару.

Прошло уже несколько дней со времени посылки делегации в Афганистан. Возвращение ее ожидалось с часу на час.

В эту минуту Энвер-паша, сидя в юрте, был занят просмотром списков только что прибывших из Турции офицеров. В большинстве они были бывшими офицерами 1-й гвардейской дивизии, оказавшими жестокое сопротивление мятежникам при свержении султана. На них можно было целиком положиться. Терять им было нечего. Удача их была тесно связана с удачей Энвер-паши.

Тут же в юрте находился Даньяр-бек, плотный, бравого вида лезгин лет сорока, с черной бородкой. Ранее он командовал мусульманским отрядом, но изменил и, с коварной внезапностью разоружив батальон стоявшего в Душанбе стрелкового полка Красной Армии, перешел к Энвер-паше. Теперь он пользовался особенным благорасположением турка.

Энвер-паша знал многих из прибывших к нему офицеров по мировой войне. Он взял карандаш и, делая пометки в списке, стал распределять офицеров по полкам и отрядам.

Занятие это было прервано сообщением о возвращении мирзы Мумина, главы посланной в Афганистан делегации.

Мирза Мумин был тот самый полный человек с пухлым лицом, который передсборищем в Бабатаге ездил на свидание с эмиром бухарским и привез его фармон.

Он появился в юрте вместе с двумя сопровождавшими его делегатами.

Энвер-паша послал за Ибрагим-беком. Но тот, видимо, стоял за стеной, уже ожидая этого приглашения, и тут же вошел. Войдя, он едва кивнул Энвер-паше и, скрестив руки и закинув голову, стал молча ждать оглашения послания Амануллы-хана, эмира афганского.

Юрта наполнялась албаями и старшими чинами штаба. Пришел Селим-паша, дядя Энвера, старик-генерал с завесом орденов на груди. Следом за ним вошли албай Ахмет-бей, высокий сухой человек, исполнявший при Энвер-паше обязанности начальника штаба, и Оман-бей — квартирмейстер. Последним пришел поддерживаемый под руки, считавшийся святым старик Исахан.

Теперь все были в сборе.

Энвер-паша подал знак мирзе Мумину.

Мирза не спеша надел очки, достал из полевой сумки бумагу и стал читать ее вслух.

Без обычной на Востоке витиеватости Аманулла-хан отвечал на общее послание Энвер-паши и Ибрагим-бека.

Он писал, что знает Энвер-пашу как образованного человека, а Ибрагим-бек вообще ему не известен.

— Но скажите, во имя чего вы воюете? — читал мирза Мумин. — Разве может муха воевать со слоном? Мы дружим с русскими и не будем оказывать вам ни прямой, ни косвенной помощи…

Мирза Мумин снял очки и обвел выжидающим взглядом собравшихся.