Александр Листовский - Солнце над Бабатагом Страница 9

Мирза Мумин снял очки и обвел выжидающим взглядом собравшихся.

— И это все? — спросил Энвер-паша.

— Да, господин.

На каменном лице Энвер-паши выразилась озабоченность. Задумавшись, он опустил голову, но тут же поднял ее. Во всяком случае, в послании афганского хана предпочтение отдавалось ему. «Что-то скажет теперь Ибрагим-бек?» Долго сдерживаемое раздражение прорвалось в нем. Бледнея» от волнения, он повернулся в ту сторону, где раньше стоял Ибрагим-бек, но того уже не было в юрте.

Снаружи послышались дробные звуки конских копыт. Потом покрывало, заменявшее дверь, приоткрылось, и вбежавший в юрту нукер упал к ногам Энвер-паши.

— Встань! — сказал тот. — Говори!

Нукер поднялся, приложил руки к груди и, не смея поднять глаз, сказал, что к Байсуну подошел Якуб-командир с большим войском.

Это сообщение несколько озадачило Энвер-пашу. Через своих лазутчиков он знал, что еще два дня тому назад бригада Мелькумова стояла в Гузаре, проводя учебные стрельбы. Ничто не говорило о предполагающемся выступлении. И вот она уже в непосредственной близости. А еще не все отряды подошли к Каферуну. Надо было выиграть время для сосредоточения сил. Решение, как всегда, пришло неожиданно. Энвер-паша приказал собравшимся, кроме Даньяр-бека, оставить его, потому что он хочет молиться богу.

В действительности это было не совсем так. Оставшись с Даньяр-беком, он расстегнул френч, снял с груди медальон и вынул из него крошечный, величиной о усеченную спичечную коробку, александрийский коран. Там же находилась такая же маленькая лупа. Коран можно было читать только через нее.

Энвер-паша, изредка поднимая глаза к потолку, мельком прочел одну суру из корана и убрал все на место.

Даньяр-бек тоже сделал вид, что помолился; он пошептал что-то и провел руками по лицу, соединяя пальцы внизу бороды.

Когда начальник штаба албай Ахмет-бей, удивленный наступившим в юрте молчанием, заглянул в шелку, он увидел, что Энвер-паша, поджав ноги, писал что-то в блокноте. Рядом с ним сидел на ковре Даньяр-бек.

В кибигке было душно. Лихарев лежал на кошме, разостланной на глинобитном полу. Мысли, теснившиеся у него в голове, не давали ему спокойно заснуть. Он принял полк на походе и еще не вполне ознакомился с ним, но то, что ему пришлось узнать и увидеть, произвело на него хорошее впечатление. Комиссар оказался общительным человеком, с которым будет приятно служить. Понравились ему и рядовые бойцы — здоровые, коренастые оренбургские казаки.

И вот он лежал и то погружался в дремоту, то просыпался, то опять начинал дремать и ворочаться.

«Нет, так я, пожалуй, совсем не засну, — подумал он, — нужно выйти на воздух».

Он поднялся с кошмы и надел шашку.

Мухтар и Алеша, казалось, крепко спали. Но едва Лихарев переступил через них, как юноша поднял голову.

— Куда, товарищ командир? — спросил он.

Лихарев сказал, что хочет пройтись по расположению полка.

— Можно с вами? — попросил Мухтар.

Лихареву хотелось идти одному, но, чувствуя, что этот скромный, неразговорчивый юноша уже привязался к нему, и не желая огорчать его, он согласился взять его к собой.

Они вышли, на воздух.

Вокруг лежала тяжелая влажная мгла. Обычно ярко сиявщие звезды еле светились. Стояла тишина. Только слышно было, как на коновязях жевали сено и фыркали лошади. Неподалеку, где чернел камыш, то вспыхивал, то угасал огонек. Мухтару показалось, что злой! Азраил, страшный дух ночи, подмигивает ему из темноты. Он, шепча заклинания, схватился за талисман, пришиты к чапану.

Тьма все больше сгущалась. Над горами всходила оранжевая луна. И мертвая луна, и стоявший без движения камыш, и черневшее впереди большое пятно, и продолжавший мигать огонек — все это придавало какую-то таинственность ночи.

Вдруг Мухтар выхватил шашку и, как кошка, прыгнул вперед. Послышался свист клинка и сдавленный возглас.

— Ты что? — спросил Лихарев.

Юноша ничего не ответил. Он подошел к командиру и поднес к его глазам что-то похожее на черную плеть.

— Змея, — сказал он.

Лихарев невольно вздрогнул. Это была кобра. Подивившись на острое зрение юноши, Лихарев направился по утоптанной тропинке. Во тьме мелькнула какая-то тень.

— Человек! — предупредил Мухтар.

Лихарев не видел человека, не слышал шагов его и поэтому почти столкнулся с ним.

— Кто идет? — спросил из темноты знакомый голос Мелькумова.

— Я, Лихарев, товарищ комбриг!

— Что, не спится? — заговорил Мелькумов, видимо довольный встречей с командиром полка, — Пойдемте вместе на провод. Главком вызывает.

То, что Мухтар принял за мигавший ему глаз Азраила, оказалось плошкой с плавающим в ней фитильком, поставленной на окно кибитки, где расположился полевой телеграф.

Кроме телеграфиста, молодого красноармейца в летнем шлеме, в кибитке находился комиссар бригады Ратников, высокий белокурый человек лет тридцати, с чисто выбритым лицом.

— Давай скорей, Яков Аркадьевич, — произнес он, освобождая место у аппарата. — Главком уже два раза тебя спрашивал. Он в Кагане.

Мелькумов присел к аппарату.

— А ну, постучите в Каган, — сказал он телеграфисту. — Скажите, что комбриг Первой кавбригады у провода.

Положив руку на ключ, красноармеец начал тихонько постукивать. Белая узкая лента ползла из-под аппарата и, свертываясь кольцами, падала на пол.

— У провода главком Каменев. Здравствуйте, товарищ Мелькумов, — читал он вполголоса. — Доложите, где Энвер-паша… что делает… подошла ли наша левая колонна… прием…

Мелькумов доложил, что, но только что полученным сведениям, Энвер-паша укрепился в кишлаке Каферуне, видимо в ожидании подхода всех своих сил. Что же касается левой колонны, то таковая к назначенному часу не подошла и сведений о ее местонахождении нет. Передавая это, Мелькумов еще не знал, что Ибрагим-бек, стоявший восточнее Каферуна, тайком от Энвер-паши снялся с расположения и увел свои пять тысяч всадников в глубь Восточной Бухары.

После некоторого молчания аппарат вновь застучал.

— «Командиру Первой отдельной туркестанской кавбригады Мелькумову, — читал телеграфист. — Приказываю вам с рассветом атаковать Энвер-пашу. Каменев».

— Ясно, — сказал Мелькумов. — Будем атаковат. А пока пройдем в штаб и подумаем, как это лучше сделат.

Когда Мелькумов, отпустивший Лихарева, вместе с комиссаром вошел в штаб бригады, помещавшийся в просторной кибитке кишлачного аксакала, адъютант доложил, что в их отсутствие поступило письмо на имя командира бригады. Письмо это привез местный житель, и оно уже переведено на русский язык бригадными переводчиками.

— Письмо? — удивился Мелькумов. — От кого?

— От Энвер-паши, — сказал адъютант.

— Черт те что! — Ратников пожал плечами. — А ну, давайте посмотрим.

Адъютант подал письмо.

— Та-ак, — протянул комиссар, начиная читать, — Ну, вначале, как и положено, дипломатические тонкости, свидетельствующие полное уважение генералу Мелькумову. — Он усмехнулся. — А вот тут… Постой, постой… Ого! Да он в политику пустился! Слушай: «Вы говорите, что предоставляете самоопределение малым народностям. Так почему же вы не даете им самоопределиться? Зачем вы пришли сюда?»— прочел Ратников. — Слышишь, куда загибает? — Собственно говоря, это то, что можно было ждать от него, — сказал Мелькумов. — Он не успел собрать все свои силы и теперь хочет затеять переписку, чтобы выиграть время.

— Верно! — согласился Ратников. — Энвер-паша затеял бумажную войну, Что ж, я не возражаю ответить ему, — Он взял лист бумаги и начал писать:

— «Энвер-паше.

Да, мы предоставляем самоопределение всем народам и, в частности, народам Средней Азии. Но, чтобы они могли самоопределиться, помогаем им сначала избавиться от эмиратских прислужников и…»— Он поднял голову и вопросительно посмотрел на командира бригады.

— И их английских хозяев! — твердо добавил Мелькумов с решительным видом.

— Не слишком ли резко? — Ратников задержал карандаш на весу.

— А что с ними церемониться? Ведь это же правда, — возразил Мелькумов, — Ну ладно, смягчим, — продолжал он, увидев по выражению лица комиссара, что тот не вполне одобряет его. — Напишем так; «и от их иностранных приспешников».

— Хорошо. — Ратников подписал письмо и передал его адъютанту для перевода.

Мелькумов посмотрел на часы. Было половина второго.

— Ну, а теперь давайте решим, как нам лучше разбит Энвера, — сказал он, помолчав.

— А ты сам ничего еще не придумал? — спросил комиссар.

— Нет, почему, у меля, собственно говоря, есть некоторые соображения, — начал Мелькумов. — Главком предоставил нам инициативу действий, не указав точного часа наступления… Когда светает?

— В половине четвертого.