Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров) Страница 88

Наступило молчание, потом первый голос раздался вновь, только тише:

— А мне кажется, что атаман из-под Каменца на Ямполь пойдет.

Заглоба затаил дыхание.

— Молчи ты, если тебе голова дорога! — послышался ответ.

Опять воцарилось молчание, только с другой стороны долетал

— Повсюду разместились, стерегут! — проворчал Заглоба и пошел к другой стене.

Здесь стояли лошади, а казаки, вероятно, лежали на земле, потому что голоса слышались снизу.

— Мы сюда скакали сломя голову, — говорил один, — не спали, не ели, коней не кормили, чтоб не попасть в руки Еремы.

— Значит, правда, что он здесь?

— Люди, что убежали из Ярмолинца, видели его, как я тебя теперь вижу. Страх, что говорят: большой он, как сосна, во лбу у него две горящие головни, а конь под ним не конь, а змей.

— Господи, помилуй!

— Нам нужно этого ляха с солдатами забрать и бежать.

— Как бежать? Кони и так чуть не падают.

— Плохо, братцы родные. Если б я был атаманом, я бы отрубил ляху голову и в Каменец хоть бы пешком возвратился.

— Его в Каменец повезут. Там наши атаманы поиграют им.

— Прежде вами черти поиграют! — сказал тихо Заглоба.

Из страха перед Богуном, а может быть, вследствие этого страха, он поклялся, что живым не даст себя взять. Он свободен от уз, у него в руках сабля, он будет защищаться. Убьют его так убьют, только живым не возьмут.

Топот и фырканье лошадей заглушили дальнейший разговор и, вместе с тем, внушили пану Заглобе одну мысль.

"Если б я мог пробраться сквозь эту стену и незаметно вскочить на лошадь! — думал он. — Теперь ночь; прежде чем меня заметят, я ушел бы у них из виду. По этим оврагам и лощинам и днем-то гнаться трудно, а ночью… вот, если бы Бог послал!"

Но как это сделать? Нужно было или повалить стену, а у пана Заглобы не было силы Подбипенты, или подкопаться внизу. Но и в том и в другом случае услышат, увидят и схватят беглеца за шиворот, прежде чем он успеет поставить ногу в стремя.

В голове пана Заглобы теснились тысячи планов, одинаково неудобоисполнимых.

"Нет, придется, верно, заплатить собственной шкурой", — подумал он и пошел к третьей стене.

Вдруг он ударился головой обо что-то твердое и начал ощупывать: то была лестница. Хлев служил для содержания быков. Над половиною всего строения тянулся чердак, где были сложены сено и солома. Пан Заглоба без малейшего колебания полез наверх.

Там он сел, отдохнул и начал медленно тащить к себе лестницу.

"Ну, вот я и в крепости! Даже если и другую лестницу найдут, нескоро сюда доберутся. Если я не разобью голову первому, кто сюда полезет, то позволю прокоптить себя на ветчину. О, черт их возьми, именно, они меня могут не только прокоптить здесь, но и изжарить. Ну да пускай! Хотят хлев сжечь — хорошо; живьем меня тем более не возьмут, а мне все равно, сырого меня расклюют вороны, или жареного. Только бы мне уйти от разбойничьих рук, а о дальнейшем я не забочусь. Посмотрим еще, что будет".

Пан Заглоба легко переходил от полного отчаяния к надежде. И теперь он чувствовал себя, как в обозе князя Еремии, хотя его положение почти не улучшилось. Он сидел на чердаке и, держа в руках саблю, действительно, долго мог сопротивляться, вот и все. Но с чердака до свободы дорога длинная, тем более, что внизу его ждали сабли и копья казаков, стерегущих его.

"Посмотрим, что будет!" — повторил пан Заглоба и, подойдя к крыше, начал вытаскивать из нее солому, чтобы устроить себе окно на Божий свет.

Дело шло успешно; казаки все болтали под стеною, к тому же поднялся сильный ветер и заглушал шум соломы.

Скоро отверстие было готово; пан Заглоба просунул голову и начал оглядываться вокруг.

Ночь близилась к концу; на восточной стороне небосклона загоралась заря. При бледном ее свете пан Заглоба увидел, что весь двор полон лошадей, что перед хатой вповалку на земле спят сотни казаков и около колодца тоже валяются люди, а возле них, с саблями наголо, стоят несколько запорожцев.

— То мои люди… их всех перевязали, — сказал пан Заглоба. — Да! Хорошо, если б они были мои, а то княжеские. Хорошим я был начальником, нечего сказать! Завел их прямо в пасть к черту. И глаза стыдно будет показать, если Бог возвратит мне свободу. А все это отчего? Все шашни да пьянство. Что мне за дело, что крестьяне женятся? А тут еще этот проклятый мед, который больше действует на ноги, чем на голову. Все зло на свете от пьянства, потому что, если б на нас напали на трезвых, то я живо одержал бы победу и сам бы запер Богуна в хлев.

Тут взор пана Заглобы упал на хату, где спал атаман, И остановился на ее замкнутых дверях.

"О, спи, злодей, спи! Пусть тебе снится, что с тебя черти шкуру сдирают… авось, когда-нибудь это случится. Ты хотел из моей шкуры чепрак сделать; попробуй-ка влезть сюда ко мне, посмотришь, не продырявлю ли я твою так, что она собаке на обувь не пригодится? Если б мне только вырваться отсюда, если б только вырваться! Но как?"

Действительно, задача представлялась совершенно неразрешимой. Весь двор был так запружен людьми и лошадьми, что если б пану Заглобе удалось выйти из хлева, даже если бы он сумел прыгнуть прямо на одну из верховых лошадей, то и тогда ему не добраться до ворот.

Однако ему казалось, что он наполовину достиг своей цели: он был свободен, вооружен и сидел под крышей, как в крепости.

"Что за чертовщина! — думал он. — Разве я для того освободился от веревок, чтоб потом повеситься на них?"

И снова множество планов зароилось в его голове.

На дворе все более яснело. Окрестности хаты начали выступать из мрака; теперь пан Заглоба мог свободно различать группы людей на площадке: вот красные одежды его людей, вот бараньи тулупы, под которыми спят казаки около хаты.

Вдруг кто-то из спящих встал и медленным шагом пошел по направлению к хлеву. Сначала пан Заглоба подумал, что это Богун, потому что стража относилась к нему с великим почтением.

— Эх! — сказал он. — Будь у меня ружье, научил бы я тебя дрыгать ногами.

В это время идущий поднял голову; то был не Богун, а сотник Голода, которого пан Заглоба отлично знал в Чигирине.

— Молодцы, — сказал Голода, — не спите?

— Нет, батька, а спать смерть как хочется. Пора бы сменить нас.

— Сейчас вас сменят. А сучий сын не убежал?

— Разве душа из него убежала, а сам он не пошевельнулся.

— Хитрая лисица! Посмотрите, однако, что с ним делается, а то он сумеет и в землю спрятаться.

— Сейчас, — и несколько казаков приблизились к дверям хлева.

— Да, кстати, и сена возьмите с чердака. Как солнце взойдет, поедем.

— Хорошо, батька.

Пан Заглоба тотчас же оставил свой наблюдательный пост и перебрался ко входу на чердак. Вот скрипнули деревянные засовы, вот солома зашумела под ногами казаков. Сердце пана Заглобы тревожно забилось, он стиснул в руках саблю и повторил свою клятву, что скорее позволить сжечь себя вместе с хлевом, изрубить в куски, но живым не дастся. Он предполагал, что казаки вот-вот подымут своих, но ошибся. Одно время было слышно, как они расхаживали по хлеву, наконец, один из них заговорил:

— Куда девался этот черт? Никак его не найдешь! Мы его вот здесь бросили.

— Колдун он, что ли? Высеки огня, Василий, тут темно, как в лесу.

Настало молчание; Василий, очевидно, искал трут и огниво, а другой казак начал потихоньку вызывать пана Заглобу:

— Пан шляхтич, где вы тут?

— Как же, нашел дурака! — прошептал Заглоба.

Наконец, Василий разыскал свое огниво. Поток искр осветил темный хлев и головы казаков в шапках, затем все вновь потонуло во мраке.

— Нет его! Нет! — шептали тревожные голоса. Один из казаков подбежал к дверям.

— Батька Голода! Батька Голода!

— Что такое? — отозвался сотник.

— Ляха здесь нет!

— Как нет?

— Словно в землю провалился! Нет нигде. О, Господи, помилуй! Мы огонь высекали — нету!

— Не может быть! Ой, и достанется вам от атамана! Убежал, что ли? Вы заснули?

— Нет, батька, мы не спали. Из хлева он не мог уйти с нашей стороны. —

— Тише! Не будите атамана! Если лях не вышел, то, должно быть, где-нибудь прячется. А вы везде смотрели?

— Везде смотрели.

— А на чердаке?

— Куда ему было на чердак влезть, когда он связан?

— Дурак! Если б он не развязался, то был бы здесь. Искать его на сеновале! Зажечь огонь!

Искры посыпались снова. В хлев собралась вся стража. Поднялась страшная суматоха. Один советовал одно, другой другое.

— На чердак! На чердак!

— Смотри снаружи!

— Не будите атамана, а то беда!

— Лестницы нету!

— Принести другую!

— Нигде нету!

— Беги в хату, нет ли там.

— О, проклятый лях!

— Лезь по углу на крышу, через крышу можно войти.

— Не выйдет, карниз обит досками.

— Принести копья! — загремел голос Голоды.