Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли Страница 89

– Министерство безопасности дядя возглавит сам, – вспомнил подросток, – через пятнадцать лет ему еще не исполнится семидесяти. Можно не сомневаться, что он избавит Германию от левых и жидов…  – Адольфу предстояло познакомиться с кузиной, а в будущем и его женой, Фредерикой. Подросток не хотел спорить с дядей:

– Фредерика его дочь, он о ней волнуется. Дядя лучше знает, какая жена фюрера придется по душе немцам. Клара только мой друг…  – Адольф скрыл вздох, – хотя именно Клара мне и нравится…  – он услышал робкий голос Герберта:

– Может быть, сходим в это заведение…  – приятель помахал листком, – вроде выглядит прилично…  – Адольф отозвался:

– В этом заведении ты останешься без штанов, дорогой Штрайбль и я имею в виду не только времяпровождение, – юноша добавил:

– Мы поищем тихое местечко, без толп туристов…  – Адольф понимал, почему приятель сам не свой:

– У него это случится в первый раз, – хмыкнул Адольф, – как у меня прошлым летом в Саудовской Аравии. Но дядя мне все объяснил, в этом нет ничего сложного…  – пальцы с алым маникюром постучали по стеклу. Девушка в облегающем платье улыбнулась щедро накрашенным ртом:

– Давайте к нам, ребята. Только сегодня у нас две выпивки по цене одной…  – Адольф сунул шоферу купюру:

– Здесь нас в покое не оставят. Выпьем кофе и решим, куда идти…  – он обернулся к Герберту:

– Иначе мы всю ночь простоим в пробке. Здесь, кажется, приличное кафе, я угощаю…

Напротив станции метро «Сан-Паули», под полосатыми маркизами, расставили кованые столики. Выпрыгнув на тротуар, подростки нырнули под вывеску: «Моя Италия. Кофе, мороженое, сладости».

Пышная молочная пенка возвышалась над картонным стаканчиком с трехцветной надписью «Моя Италия». Второй стакан пока закрывала пластиковая крышка.

Дешевый пансион занимал комнаты бывшей буржуазной квартиры в сером доме начала века напротив метро «Сан-Паули». Комнаты снабдили электрическими чайниками и пакетиками скверного, растворимого порошка. Портье заметил, что новая постоялица, скромная женщина с обезображенным шрамами лицом, приносит кофе из итальянской забегаловки неподалеку. Паспортов в пансионе не спрашивали. Жилица с небольшим саквояжем заплатила за три дня постоя:

– Наверное, жертва пожара, – решил портье, – жаль, фигура у нее хорошая. С ее лицом и не скажешь, сколько ей лет. Но она в возрасте, у нее седина в волосах…

В отличие от обычных патронов пансиона, моряков и студентов, постоялица вела себя тихо, как мышка. Она первой шмыгала в столовую, с расшатанными стульями и столами, где с шести утра накрывали завтрак. Женщина выпивала две чашки горького кофе, съедала вареное яйцо с толикой хлеба, и была такова:

– Она избегает многолюдных мест, – понял портье, – я бы тоже избегал с таким лицом…  – он понятия не имел, где постоялица проводит дни. Женщина возвращалась в пансион в сумерках, с бумажным пакетом из ближнего магазина и стаканчиками кофе:

– Но какая разница…  – портье зевал, провожая глазами ее бежевый плащ, – она безобидная женщина. Не пьет, не включает рок на всю громкость, не водит к себе мужчин. Да и кто на нее польстится…

Дни Лаура проводила на гамбургском вокзале. Разобравшись в расписании поездов, купив подробную карту, она набросала в блокноте план операции:

– Ближайшая станция к ферме, Нибюлль…  – Лаура задумалась, – судя по досье, оттуда десять километров до «Озерного приюта»…  – эсэсовка Моллер назвала свои владения с обычной для немцев сентиментальностью:

– Она выросла на ферме в Шварцвальде, – Лаура раздула ноздри, – в Нойенгамме она пичкала нас медом из собственного улья. Немцы и в концлагере разыгрывали пасторальную идиллию, мерзавцы…  – Лаура запретила себе ездить в Нойенгамме:

– Ничего не случилось, – она боролась с желанием разодрать до крови чешущиеся ладони, – отродье дьявола родилось мертвым. Эмма вынесла труп из барака, выбросила его в протоку. Ничего не случилось, я ничего не делала…  – ночью Лауре опять чудился далекий, детский голос:

– Потому, что я в Гамбурге…  – твердо сказала она себе, – когда я уеду отсюда, все прекратится…  – сын звал ее по имени, горько, обиженно плача:

– Все прекратится…  – она ворочалась на продавленной кровати, – кровь за кровь, жизнь за жизнь. Моллер ответит за свои преступления, ее отродья тоже сдохнут и все прекратится…  – в подробном досье на Моллер, полученном Лаурой в Париже от якобы работника Штази, упоминалось, что муж Моллер директорствует в начальной школе в Нибюлле. Лаура решила не пользоваться железной дорогой:

– Нибюлль дыра, где каждый человек на примете. Я доберусь на поезде до Фленсбурга, где возьму напрокат машину…  – кроме досье, немец снабдил Лауру ключом от ячейки автоматической камеры хранения на гамбургском вокзале. Внутри она нашла внушительную сумму денег и записку:

– Если вам понадобится транспорт, обратитесь по этому телефону…  – справившись в телефонной книге, Лаура поняла, что номер принадлежит автомеханику во Фленсбурге:

– Наверняка, бывший эсэсовец, – скривилась женщина, – но мне все равно…  – Лаура предполагала, что получит, как говорили они до войны, одноразовый транспорт:

– После акции я не вернусь во Фленсбург. Машина сгорит с фермой, а я пешком дойду до датской границы, там пара десятков километров…

В саквояже Лауры хранился вещевой мешок крепкого брезента, без опознавательных знаков, штаны цвета хаки и свитер образца тех, что носили британские коммандо. Купив вещи в неприметной лавке, в дальнем районе Парижа, она расплатилась наличными:

– Еще десантный нож, котелок и фонарик…  – Лаура хотела зарыть вещи в лесу, миновав неохраняемую датскую границу, – в Копенгагене я появлюсь, как мадам де Лу…

Не желая рисковать, она не звонила и не отправляла телеграмм в Париж:

– С мальчиками все в порядке, – сказала себе Лаура, – через неделю я окажусь дома. Пистолет отправится в банковское хранилище…  – пока браунинг Джо надежно прятался в тайнике, в подкладке ее сумки, – никто ничего не узнает. Дети считают, что я во Франции, пусть считают и дальше…  – Лаура приехала в Гамбург на пароме из Роттердама. На пароме же она хотела покинуть и Копенгаген:

– Сначала направлюсь в Мальме, а потом обратно в Роттердам, надо запутать следы …  – она не собиралась ходить на первое представление «Волшебной флейты». Город увешали оперными афишами:

– Генрик здесь вместе с Аделью…  – афиши концертного зала сообщали о выступлении маэстро Авербаха, – и Сабина тоже приехала…  – в газетах Лаура прочла о волшебной вечеринке, как именовали прием светские страницы:

– Даже на галерке мне появляться опасно, – хмыкнула женщина, – да и что мне там делать? Брунсов я увижу в уединении «Озерного приюта»…  – Лаура не сомневалась, что автомеханик во Фленсбурге снабдит ее керосином и всем остальным, необходимым для акции. Отпив кофе, она склонилась над досье Моллер:

– Ферма не ее, а Брунса. Девочка, кстати, у нее не от мужа…  – в папку вложили копии метрик детей Моллер. В документах Магдалены, родившейся в феврале сорок шестого года в Шварцвальде, на месте имени отца стоял прочерк:

– Она нагуляла девку от какого-нибудь эсэсовца в конце войны…  – поморщилась Лаура, – впрочем, им все равно не жить. Но сначала Моллер признается мужу и детям, кто она такая на самом деле…  – при нацистах герр Брунс провел десять лет в лагерях, как социал-демократ:

– Он будет рад узнать об истинном лице жены, – усмехнулась Лаура, – ради спасения своей шкуры, Моллер все, что угодно расскажет. Но никакого снисхождения, она не дождется…  – в досье упоминалось, что Моллер, не пройдя денацификацию, получила от британцев новые документы:

– Она предала кого-то из высокопоставленных нацистов, – Лаура затянулась сигаретой, – ее провели по программе защиты свидетелей… – в папке она нашла машинописные отчеты со знакомой, размашистой подписью. Лаура поняла, кого ей напоминает сын Моллер:

– Здесь он тоже отметился, развратник, – зло подумала женщина, – он бросил меня до войны, а я ждала его предложения, надеялась на свадьбу… Ничего, в этом Моллер тоже признается мужу…  – Лаура не намеревалась оставлять Иоганна, как звали сына Моллер, в живых: