Хаджи-Мурат Мугуев - Буйный Терек. Книга 1 Страница 94

Шамиль сделал движение и поднял руку, но Гази-Магомед остановил его.

— Да, Шамиль, я это знаю. Три раза подряд вижу один и тот же сон. — Он вытянул руку над бурно бежавшей рекой. — Мы стоим с тобой над Койсу. Река бурлит, бьет пеной и брызгами взлетает над камнями. Мы стоим на берегу с тобой, Шамиль. Я бросаю палку в поток, он стремительно уносит ее вниз, ты бросаешь свою, И волна выбрасывает ее на берег.

— Но, имам, это же сон, случайность…

— Нет, Шамиль. Этот сон я вижу в третий раз, и все одно и то же. Мою палку Койсу уносит вдаль, твою поток выбрасывает на берег. Ты будешь жить и ты будешь имамом.

— Но я же молод, и народ не доверит мне такого великого дела! Есть более достойные. Гоцатлинский Гамзат. Он умен…

— Но ты и умней и спокойнее его, Шамиль, — прервал Гази-Магомед, — и умру я не скоро. Блеск наших шашек еще долго будет ослеплять глаза русских, но я умру, и тогда тебе, Шамиль, надо стать имамом. Готовься к этому.

— Мне тяжело слышать от тебя это, Гази-Магомед, — сказал Шамиль.

— И все-таки это правда. Вспомни, как во сне аллах говорил с пророком. Разве он не открывал ему будущее в вещих снах? Мужайся, сын отваги, все мы смертны!

Шамиль снял папаху, тяжело вздохнул и, омочив ладонь в воде, провел ею по голове.

Гази-Магомед с доброй усмешкой смотрел на него.

— Шамиль, мы с тобой дети Дагестана, и отвага родилась с нами. Нам ли бояться смерти во имя аллаха! Садись рядом и слушай.

Шамиль сел на камень. Аул в стороне жил своей обычной жизнью. Дымок вился над ним, солнце сияло над горами, стада овец и коз рассыпались по утесам. Койсу ревел и бесновался у ног сидевших, и холодные сверкающие брызги долетали до их лиц.

— Шамиль, ты будешь имамом, а, значит, и властителем Дагестана. Сейчас народ верит нам. Мы уничтожаем разврат и лень, обещаем новую жизнь тем, кто идет за нами. Если бы мы призвали народ к газавату только во имя пророка, за нами пошли бы немногие. Но уже сейчас я вижу, как трудно быть имамом, от которого люди, как от всемогущего бога, ждут решения всех вопросов жизни. Тебе, Шамиль, будет еще труднее.

— Почему, учитель?

— Уже теперь мюриды и шихи, которые идут с нами, начинают считать себя начальниками над народом. Посмотри на старшин, которых назначили мы по аулам. Некоторые из них задрали носы и уже не считаются с людьми. В Дженгутае я выгнал мюрида, который всего три месяца назад был лучшим среди других. Власть испортила его, Шамиль, и он стал вести себя еще хуже, чем старшина Булач, бывший до него. И это сейчас, когда мы только-только начинаем наше дело!

— Понимаю, имам. Не тревожь себя мыслями. Я, если позволит аллах, буду иным.

— Не обещай. Жизнь сильнее нас, и ты, если забудешь народ и эту беседу, станешь для всех хуже ханов и тяжелей, чем русские генералы.

— Ты обижаешь меня!

— В нашей беседе участвует аллах, и только один он может обидеть нас, Шамиль! — тихо и грустно сказал Гази-Магомед. — Ты не обижайся, ты лучший, самый умный и честный среди остальных. Подумай и пойми, что с тобой говорит не ничтожный и маленький житель Гимр Гази-Магомед, а имам, который и после своей земной жизни оттуда, — он поднял вверх руку, — из обиталищ аллаха, с тревогой и болью будет наблюдать за делом, которое начал я и которое продолжишь ты, Шамиль!

Лицо Гази-Магомеда было бледным, глаза горели фанатическим, трепетным огнем.

Шамиль поднялся.

— Имам, земные страсти и гордыня не овладеют мной!

Гази-Магомед, казалось, не слышал его. Он смотрел вдаль немигающими, полными веры глазами, губы его шептали молитву.

Шамиль растроганно смотрел на имама. Совершив омовение, они долго молились над потоком, который шумно и однообразно бил по камням, низвергаясь в долину.

Глава 7

Утром из армянского селения Чардахлу к Мадатову пришли старшина Лалаянц и начальник самообороны деревни Смбат Баграмян. Они были вооружены, смотрели смело и держались свободно и непринужденно. Они сообщили, что невдалеке за Дигамом находится десятитысячный отряд сына Аббаса-Мирзы царевича Мамеда.

— Наверное, будет сражение. Вас, ага-генерал, немного, но одно только наше селение может выставить двести крепких бойцов, а ведь вокруг еще армянские села. Прикажи, и мы вместе с вами пойдем на кизилбашей!

— Спасибо, братья, вы нам будете очень нужны, но не в момент боя, а когда мы разобьем персов, вот тогда вы догоняйте кизилбашей и уничтожайте их.

Русский лагерь начал сниматься с места.

Конная сотня грузин на галопе влетела в Дигам. Он был пуст. За селом чернели группы отошедших к горе персов. Дав залп с коней, грузины остановились.

Сзади подходил отряд. Пыль обволокла дорогу, блестели штыки солдат, колыхались пики казаков.

Солдаты развели огонь, запахло жареным мясом. Кони были напоены и накормлены ячменем, брошенным ускакавшей иранской кавалерией. Солдаты и казаки поочередно купались в реке Шамхор. Грузинские дозоры и казачьи разъезды прошли верст на восемь вперед, но персов не было, одни лишь конные дозоры маячили на горизонте.

Вечером из Тифлиса прибыл курьер. Обеспокоенный малочисленностью мадатовского отряда и зная пылкий характер князя, Ермолов писал:

«Остерегайся, почтенный князь, вступать в дело с главными силами персов. По сведениям, полученным от лазутчиков, большой персидский отряд под командованием Мамеда-Мирзы и под личным руководством сардара Амир-хана надвигается на тебя. У них предовольно артиллерии, сарбазов и конницы. Командует ими генерал Амир-хан, как я извещен, наиболее способный и дельный из всех персидских командиров. Помни, что и сам Суворов иногда предпочитал отступления, называя их «прогулкой». Прогуляйся и ты, если натолкнешься на весьма большие силы врага. Стыда в оном нет, а польза делу будет».

Мадатов засмеялся и написал приказ по отряду:

«Завтра, славные кавказские орлы, мы нападем на персов. Генерал Ермолов уже поздравляет нас с победой. Не подведем его. Исполним свой долг и штыками запишем этот день в историю Кавказа!»

Утром русский отряд вышел из Дигама и подошел к переправе через Шамхор. Здесь уже стояла трехтысячная иранская конница, поджидая русских.

Грузины, казаки и татарская милиция с ходу атаковали персов. Князь Эристов врубился в гущу врагов, а две сотни карталинской конницы, сбив левый фланг иранцев, загнали их за реку. Донцы ударом в пики рассеяли правый фланг персов, и вся трехтысячная масса противника обратилась в бегство.

Пехота русских с артиллерией только подходила к реке, когда персы бежали с поля боя. Но это был лишь первый момент сражения. За горой Бахчи-Даг ударили барабаны, завыли рожки, поднялась густая пыль, и десятитысячная армия Мамеда-Мирзы под равномерный грохот барабанов показалась в долине. С горы спускалась кавалерия, отряд верблюжьей артиллерии зембуреков[108] и несколько пушек двигались по дороге. Не дойдя полуверсты до реки, армия Мамеда-Мирзы развернулась вправо и влево, фланги образованного этим маневром полумесяца придвинулись к реке. Дорога и переправа оказались под ударом обоих крыльев иранской дуги. Посреди была пушка, по флангам — фальконеты; шахская гвардия и шесть батальонов отборной пехоты сарбазов образовали центр.

— Видно, действительно этот сардар Амир-хан один из лучших военачальников Персии, — глядя на быстро и умело разворачивавшиеся батальоны, сказал Мадатов.

— Недаром Аббас-Мирза послал его в помощь своему сыну. И идут хорошо, и маневр делают отлично, — заметил командир Ширванского полка Абхазов.

— А что, Александр-джан, пошел бы в штыки на их гвардию? — указывая на джанбазов, опросил Мадатов.

— Если нужно, пошел бы. А маневр они действительно делают умело, — похвалил Небольсин.

— Ну, друзья, а теперь давайте покажем им наш маневр. Все по местам! — крикнул Мадатов. — Кавалерия, вперед, пехота, в атаку! Без выстрела, только штыком бейте перса! Батареи, огонь!!

Мадатов тронул коня и медленно поехал вперед. Забили русские барабаны, пеня воду, рванулась вперед конница. Обгоняя друг друга, сверкая обнаженными клинками, понеслись грузины, милиция и донцы. Удар был столь стремителен, что левый фланг иранской дуги дрогнул. Началась рубка. Стена на стену, лава на лаву неслись и рубились конники. Русская артиллерия открыла беглый огонь по центру и резервам иранской армии.

Непрерывно и сильно били иранские орудия и фальконеты. Русская пехота под их огнем по пояс в воде, подняв ружья над головой, переходила реку.

Солдаты с ходу ударили в штыки. Мадатов выхватил из ножен саблю и с криком «ура» поскакал. Русские роты врезались в гущу иранской пехоты, смяли спешившие ей на помощь резервы. Первой не выдержала конница персов. Под натиском грузин и донцов она показала тыл и понеслась вспять. Ее обезумевшие от страха всадники налетели на собственные резервы и подавили их. Грузины рубили, казаки кололи, резервные татарские и армянские сотни, дождавшиеся своего часа, ударили по бегущим персиянам.