Итало Звево - Дряхлость Страница 10

Стороны разошлись. Он делал ей предложение, хотя и используя риторическую фигуру, хотел бы видеть её своей, а она не принимала его предложение. Эмилио остался действительно огорчённым!

— Конечно! — сказал он с горькой иронией, — там наверху было бы некому дарить тебе фотографии и не нашлось бы людей на улице, которые бы останавливались и глядели на тебя.

Анджолина почувствовала горечь, но не обиделась на эту иронию, потому что ей показалось, что она права, и принялась спорить. Там, высоко в горах, холодно, а она не любит холод, зимой она не чувствует себя счастливой даже в городе. И потом, в этом мире мы живём только один раз, и там, наверху, есть опасность прожить более короткую жизнь, так как там жить хуже, и ей не дано понять, что это очень занимательно видеть проносящиеся мимо облака, пусть даже и под ногами.

Анджолина была действительно права, но как же она холодна и не умна! Эмилио не стал больше спорить, потому что как можно было убедить её? Он подумал, что мог сделать ещё. Можно было сказать ей что-нибудь неприятное, чтобы отомстить и успокоиться. Но он промолчал, оглядываясь в ночи. Свет уже исчез с тёмного полуострова, потом его не стало и в башне, возносившейся у входа в Арсенал, а над деревьями в синеве повисла неподвижная тень, которая казалась случайной комбинацией слабых оттенков разных цветов.

— Я не говорю «нет», — сказала Анджолина, чтобы подбодрить его, — это было бы замечательно, но…

Она замолчала. Подумала, что после того, как он так хотел видеть её обрадованной жизнью с ним на этой горе, которую они конечно же никогда не увидят, будет глупостью не подыграть ему:

— Это было бы просто сказочно, — и она повторила фразу с нарастающим энтузиазмом.

Но он не отрывал взгляда от синевы воздуха, обиженный ещё больше этим явным притворством, показавшимся ему шуткой, пока она не притянула его к себе:

— Если хочешь доказательства, то завтра же уедем и я буду жить с тобой одна навсегда.

С состоянием души, как у пробуждающегося утра, Эмилио вновь подумал о Балли:

— Скульптор Балли хочет познакомиться с тобой.

— Правда? — спросила Анджолина загадочно, — я тоже не против!

Показалось, что ей захотелось сразу побежать искать Балли.

— Мне о нём много рассказывала одна синьорина, которая его очень любила, и я давно хотела с ним познакомиться. Где он меня видел, раз захотел познакомиться?

Это был не первый раз, когда Анджолина в его присутствии проявляла интерес к другим мужчинам, но как же это было больно!

— Он даже не знал о твоём существовании! — сказал Эмилио грубо, — он узнал только, когда я ему рассказал.

Он надеялся огорчить её, но она, напротив, была только благодарна ему за то, что он рассказал о ней.

— Кто знает, — сказала Анджолина с комичным оттенком подозрительности, — что ты ему сказал обо мне.

— Я ему сказал, что ты предательница, — ответил Эмилио смеясь.

Эти слова заставили их обоих смеяться от души и вернули им хорошее настроение и гармонию. Они ещё долго обнимались, и взволнованная Анджолина вдруг шепнула ему на ухо:

— Жё тэм боку.

Эмилио повторил на этот раз грустно:

— Предательница.

Анджолина опять громко рассмеялась, но потом придумала кое-что получше. Целуя его, она говорила ему прямо в губы, и с грацией, которую он больше не забывал, сладким, меняющим тембр молящим голосом спросила его несколько раз:

— Это же неправда, что это я — та, которую ты так назвал?

Поэтому даже окончание вечера было восхитительным. Хватило одного удачного жеста Анджолины, чтобы свести на нет все печали и сомнения.

Когда они возвращались, Эмилио вспомнилось, что Балли должен был принять у себя женщину, и он поспешил поговорить с Анджолиной об этом. Ему не показалось, что ей неприятна эта новость, но потом, однако, она осведомилась с безразличным видом, который не мог быть наигранным, любит ли Балли эту женщину.

— Не думаю, — ответил Эмилио искренне, радуясь её безразличию, — у Балли странная манера любить женщин. Он очень любит их, но всех одинаково, когда они ему нравятся.

— Наверное, их у него было много? — спросила задумчиво Анджолина.

И здесь Эмилио подумал, что должен соврать:

— Не думаю.

В ближайший вечер они должны были встретиться в Городском парке вчетвером. Первыми на место явились Анджолина и Эмилио. Им было не особенно приятно ждать на открытом воздухе, потому что мог пойти дождь, да и так земля была влажной от сирокко[4]. Анджолина пыталась скрыть своё нетерпение под видом дурного настроения, но ей не удалось обмануть Эмилио, которого обуяло желание завоевать эту женщину, потому что он не чувствовал ее больше своей. Это было очень грустно, а она не приминула заставить его поверить в свои мысли ещё больше. Сжав её руку, Эмилио спросил Анджолину:

— Ты хотя бы вчера вечером меня любила?

— Да! — ответила она грубо, — но это не то, о чём стоит говорить на каждом шагу.

Балли появился из Акведука под руку с женщиной, которая была такой же высокой, как и он сам.

— Какая она длинная! — сказала Анджолина, делая сразу единственное заключение об этой женщине, которое только могла сделать на таком расстоянии.

Приблизившись, Балли представил:

— Маргарита! Анже!

Он попытался в темноте разглядеть Анджолину и приблизился так, что если бы вытянул губы, то мог бы поцеловать ее.

— Действительно Анже?

Всё ещё не удовлетворённый, Балли зажёг спичку и осветил ею её розовое и очень серьёзное лицо. Теперь он-увидел её прекрасные черты: чистые глаза, в которые жёлтый свет спички проникал, как сквозь прозрачнейшую воду; глаза эти блестели и были весёлыми и большими. Не смущаясь, Балли осветил лицо Маргариты, лицо бледное, чистое, с двумя большими и яркими тёмно-синими глазищами, у неё был орлиный нос, а её маленькая голова была богата каштановыми волосами. На её лице можно было заметить кричащее противоречие между дерзкими глазами плутовки и серьёзными чертами страждущей Мадонны. Она приблизилась, пытаясь с любопытством разглядеть Эмилио, затем, видя, что пламя ещё не гаснет, потушила спичку, задув её.

— Теперь вы знаете друг друга. А этого типа, — сказал Балли, намекая на Эмилио, — его вы разглядите на свету.

Балли и Маргарита пошли впереди под руку. Такая высокая и худая фигура Маргариты не могла быть красивой, её шаги были неуверенные и маленькие, учитывая её рост. На ней был жакет ярко-красного цвета, но на её скромной, жалкой, немного кривой спине он терял свою броскость и казался единообразной одеждой подростка; в то время как рядом с Анджолиной даже самые блёклые цвета оживали.

— Как жаль! — пробормотала Анджолина с глубоким сожалением, — её красивая голова нанизана на этот шест.

Эмилио захотел что-то сказать. Он догнал Балли и сказал ему:

— Какие красивые глаза у твоей синьорины! Хотелось бы узнать твоё мнение о глазах моей.

— Глаза неплохие, — заявил Балли, — но нос слеплен не идеально, я увидел недостаток в нижней линии, её можно было бы выполнить и получше.

— Правда?! — вмешалась Анджолина.

— Хотя, возможно, я ошибаюсь, — сказал Балли очень серьёзно, — скоро при свете мы всё увидим.

Когда Анджолина посчитала, что она уже достаточно далека от своего ужасного критика, сказала сердитым голосом:

— Как будто его хромая совершенна.

В «Новом Свете» они вошли в продолговатую комнату, огороженную с одной стороны перегородкой, а с другой, ближе к пивной, витражом. При их появлении вышел официант — юноша, одетый по-деревенски и с соответствующим поведением. Он поднялся на стул и зажёг две газовые горелки, которые скудно осветили большую комнату; официант остался наверху, потирая себе заспанные глаза, пока Стефано не напомнил, покрикивая, что ему не позволено спать. Крестьянин, опираясь на скульптора, спустился со стула и быстро удалился, находясь в превосходнейшем настроении.

У Маргариты болела нога, и она сразу присела. Балли окружил её заботой и предложил стянуть с неё сапог. Но она этого не захотела, заявив:

— Пусть уж он останется на ноге. Я его почти не чувствую.

Как же отличалась от Анджолины эта женщина. Она признавалась в любви, не говоря этого, любящая и чистая, в то время как другая, когда хотела подчеркнуть свою чувствительность, заводилась, как машина, которой для приведения в действие требовалась подготовка.

Но Балли не успокаивался. Он сказал, что она должна снять сапог, и настаивал на этом до тех пор, пока она не заявила, что готова снять и оба сапога, только ей это не поможет, потому что не в них причина боли. В течение вечера Маргарита была вынуждена несколько раз продемонстрировать своё подчинение Балли, так как он хотел показать свою систему в отношениях с женщинами. Маргарита соглашалась с этим и исполняла роль великолепно; много смеялась, но подчинялась. В её словах чувствовалась некая склонность размышлять, что делало её подчинение в данном случае естественным.