Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 85 Страница 14

Ваше недовольство собой, сознаніе несоотвѣтственности жизни съ требованіями сердца я знаю по себѣ, и одно, что прошу васъ — не говорить объ этомъ, не думать объ этомъ самому съ собой. Это все равно, что путешественнику, идущему къ Іерусалиму, постоянно думать о томъ, какъ онъ мало прошелъ и какъ много остается. Эти мысли могутъ только ослабить его энергію. Думать надо о ближайшей верстѣ, если уже нужно думать о будущемъ. Само собой разумѣется, это относится къ тѣмъ, кот[орые] точно идутъ. Если бы даже случилось, чтобъ я заблудился и очутился на томъ же мѣстѣ, съ кот[ораго] вышелъ, то это никакъ не должно обезкураживать меня. Лучше узнаю дорогу и все таки пойду. Китайская мудрость, кот[орою] я занимаюсь, говоритъ: Возобновляй самъ себя каждый день сначала и опять сначала и всегда сначала. Мнѣ это очень нравится. И я стараюсь это дѣлать, и мнѣ довольно знать, что, оглянувшись назадъ, я вижу, что я иду впередъ, а не назадъ, чтобы бодро жить съ увѣренностью, что я иду по настоящ[ей] дорогѣ. Сколько я прохожу въ день, это другой вопросъ. Стараюсь больше, и радуюсь, когда пройду больше, и часто случается, что перейду лишнее и теряю время, отдыхаю, и часто отдыхаю и стою, когда могъ бы итти. Не скучайте на спячку — она иногда должна быть, какъ сонъ. — Страшно только сомнѣніе въ пути, въ радости пути. У меня теперь этого, слава Богу, не бываетъ. Если бываетъ, то на самое короткое время, на полчаса, и то въ полгода разъ, и то въ такія минуты, когда я ясно вижу, что я во временно затуманенномъ положеніи, и я въ глубинѣ души не вѣрю этому сомнѣнію. Все равно, какъ на пути нашло заблужденіе, что я назадъ иду; но заблужденіе такъ слабо, что продолжаешь итти. — Я послѣднее время очень счастливъ и спокоенъ и именно этой увѣренностью, что путь мой вѣренъ и что благо въ томъ, чтобы мнѣ итти по немъ, и что я иду. Желалъ бы, чтобы вы испытывали тоже. Напишите, как вы?

Иногда я пишу вамъ, какъ предпослѣдній разъ, съ оглядкой на себя, и тогда мнѣ хочется, чтобы вы уничтожили письма. Когда это случится, я буду писать: уничтожьте.

Ужасно сочувствую Шпенглеру.4 Дай Богъ ему выдержки. Претерпѣвый до конца спасенъ будетъ.5 Только бы онъ выдержалъ, у него будетъ награда огромная.

Полностью письмо публикуется впервые. Отрывок с значительными искажениями был напечатан в СК, стр. 128. Подписи Толстого на этом письме, как и на многих последующих его письмах к Черткову, не имеется. На письме — пометка рукой Черткова: в левом углу «18 март 84», в правом углу — «21 март 84», соответствующие, вероятно, почтовым штемпелям отправления и получения. Основания для нашей датировки: письмо по содержанию является ответом на письмо Черткова от 13 марта, получение которого Толстой отмечает в Дневнике от 16 марта словами: «Письмо прекрасное от Черткова»; в Дневнике же от 17 марта он говорит: «Написал письмо Черткову».

В письме от 13 марта, на которое отвечает здесь Толстой, Чертков говорит: «Ваше опасение о том, хорошо ли внушать человеку, что надо исполнять учение Христа, потому что он бог, я понимаю, хотя, правду сказать, не вполне разделяю. Моему пониманию доступны только два мотива для исполнения чьей-либо воли: или сознание, что исполнение его воли доставит мне благо, другими словами будет для меня выгодно, или же — признание за ним такого авторитета, что исполнение его воли для меня обязательно... Для меня напр. учение Христа представляется более обязательным, чем выгодным. Само учение непосредственно вызывает во мне отзывчивость всего, что сознаю в себе лучшего и высшего. Поэтому признаю̀ учение божеским... Следовательно, другими словами, — нужно исполнять учение Христа, потому что он бог. Но, составляя книгу для простого люда, в которой обнаруживался бы ясно прямой смысл учения Христа, разве представляется необходимость упирать именно преимущественно на авторитетность Христа? — Не толкование, а обнаружение смысла, напр. нагорной проповеди, написанное в доступной форме, — такая книга именно и содействовала бы облегчению того, чтобы, как вы говорите, весь смысл учения проник в сердце. Такая книга была бы не учительскою, а представляла бы только сообщение другим вашего понимания учения Христа, такое же сообщение, как и ваша последняя книга, только в форме, доступной массе. Масса же нуждается в такой книге, почва готова. Если вы имели что сказать, то почему сказали это только людям развитым?.. — Употребляя слова о проникании в сердце всего смысла учения Христа — относительно других людей — и оглядываясь затем на себя, прихожу к ужасному диаметрально противоположному этим словам состоянию, в котором я сам нахожусь. В теории все обстоит благополучно, и головные убеждения так чисты и высоки, что возбуждают даже язвительность со стороны людей, сравнительно кротких. Но действительное наличное настроение не имеет ничего похожего на головные убеждения. Там всё Христос, бескорыстное служение богу, прямое понимание учения, отсутствие компромисса и т. д., здесь — апатия, спячка, мелочность, раздражительность, эгоизм, постоянная готовность на самый крайний разврат... Боже мой, помоги мне хоть понемногу, но отделаться-таки наконец от себя. Вы опасаетесь, что я не тверд. Да, разумеется, я не тверд... — Письма ваши, Лев Николаевич, обещаюсь уничтожать, если вы еще раз подтвердите ваше желание после того, как узнаете, что мне очень больно их рвать, так как они мне дороги в смысле справок для себя лично и для возобновления и проверки возбужденных мыслей и затронутых убеждений. Я от времени до времени их пересматриваю, и это очень помогает мне приводить в систему свои убеждения и постепенно разрешать открытые еще вопросы. Вы можете быть уверены, что кроме меня никто их не будет у меня читать... — Был у Спенглера. Он усердно работает с 15 детьми, получает с ребенка 60 коп. в месяц и платит 2 р. 60 к. ва квартиру и продовольствие. Следовательно довольствуется наименьшим возможным. Крестьяне его села не настоящие крестьяне, а бывшие содержатели постоялых дворов, следовательно, подходят к типу кулаков. У него были с ними неприятные стычки. Один сделал ему выговор за то, что он недостаточно наказывает детей, другой обещался бить его зa то, что он не прервал занятий, когда тот вошел в школу. Вообще он не падает духом, но по вечерам несколько тоскует за полным отсутствием развитого общества... Он еще очень молод и сам нуждается в ободряющем элементе, как впрочем, кажется, и все люди».

1 Повидимому, Толстой говорит здесь о книжке Д. Д. Голохвастова «Письма из деревни о Письмах из деревни г-на Энгельгардта», М. 1884. В Дневнике от 15 марта Толстой говорит о ней: «Книжка Голохвастова против Энгельгардта, кое что хорошо, но как ужасна полемическая злость. Это урок для меня, и мне противна злость моей последней статьи. Надо бы написать то же понятно и кротко».

2 Очевидно, речь идет о статье «В чем моя вера», так как в цитированной записи Дневника от 15 марта (см. предыдущее прим.) Толстой говорит в этом же смысле о своей последней, т. е. недавно законченной статье.

3 Гр. Сергей Николаевич Толстой (1824—1904). В молодости был военным. После женитьбы на цыганке московского хора, Марии Михайловне Шишкиной, жил в своем имении Пирогово Тульской губ. Несмотря на разность взглядов был и в последние годы жизни душевно связан с Толстым, который, по его собственному признанию в Дневниках 1847—1854 гг. (т. 46), восхищался старшим братом.

4 Ф. Э. Спенглеру. Толстой так живо интересовался Спенглером, что Чертков в кратком не приведенном здесь письме от 11 марта переслал ему полученное от Спенглера письмо, что было отмечено Толстым в Дневнике его от 15 марта словами: «Письмо от Черткова с милым письмом Шпенглера».

5 Слова из Евангелия от Матфея, гл. 10-я, ст. 22.

10.

1884 г. Марта 27. Москва.

... Про себя напишу: хотѣлось бы сказать, что я бодръ и счастливь, и не могу. Не несчастливъ я — далекъ отъ этого и не ослабѣлъ еще — болѣе далекъ отъ этого. Но мнѣ тяжело. У меня нѣтъ работы, которая поглощала бы меня всего, заставляя работать до одуренія и съ сознаніемъ того, что это мое дѣло, и потому я чутокъ къ жизни, окружающей меня, и къ своей жизни, и жизнь эта отвратительна.

Вчера ночью я пошелъ гулять. Возвращаюсь, вижу на Дѣвичьемъ полѣ что-то барахтается, и слышу, городовой кричитъ: «Дядя Касимъ, веди же». Я спросилъ — что? — Забрали дѣвокъ изъ Проточнаго переулка: трехъ провели, а одна пьяная отстала. Я подождалъ. Дворникъ съ ней поровнялся съ фонаремъ: дѣвочка по сложенью какъ моя 13-лѣтняя Маша,1 въ одномъ платьѣ грязномъ и разорванномъ — голосъ хриплый, пьяный; она не шла и закуривала папироску. «Я тебя, собачья дочь, въ шею», кричалъ городовой. Я взглянулъ въ лицо, курносое, сѣрое, старое, дикое лицо. Я спросилъ: сколько ей лѣтъ, она сказала: 16-ый. И ее увели. (Да, я спросилъ, есть ли отецъ и мать; она сказала, мать есть). Ее увели, а я не привелъ ее къ себѣ въ домъ, не посадилъ за свой столъ, не взялъ ее совсѣмъ — а я полюбилъ ее. Ее увели въ полицію сидѣть до утра въ сибиркѣ, а потомъ къ врачу свидѣтельствовать. Я пошелъ на чистую покойную постель спать и читать книжки (и заѣдать воду смоквой). Что же это такое? Утромъ я рѣшилъ, что пойду к ней. Я пришелъ въ полицію, ее уже увели. Полицейскій съ недовѣріемъ отвѣчалъ на мои вопросы и объяснилъ, какъ они поступаютъ съ такими. Это ихъ обычное дѣло. Когда я сказалъ, что меня поразила ея молодость, онъ сказалъ: «Много и моложе есть».