Виктор Гюго - Ган Исландец Страница 14

Эти четыре человѣка, находясь вмѣстѣ, не могли говорить, именно потому, что имѣли многое сказать другъ другу наединѣ. Такимъ образомъ, за исключеніемъ радушныхъ, смущенныхъ взглядовъ, Орденеръ встрѣтилъ совершенно молчаливый пріемъ.

Поручикъ расхохотался.

— Клянусь шлейфомъ королевской мантіи, любезный посѣтитель, наше молчаніе ужасно походитъ на молчаніе галльскихъ сенаторовъ, когда римлянинъ Бреннъ… Право, не помню хорошенько, кто былъ римлянинъ, кто галлъ, кто сенаторъ и кто полководецъ. Но все равно! Такъ какъ вы здѣсь, помогите мнѣ сообщить этому почтенному старику самыя послѣднія новости. До вашего неожиданнаго появленія на сцену, я началъ разсказывать о блестящемъ бракѣ, занимающемъ въ настоящее время мидянъ и персовъ.

— О какомъ бракѣ? — спросили въ одинъ голосъ Орденеръ и Шумахеръ.

— При взглядѣ на вашъ костюмъ, господинъ иностранецъ, — вскричалъ поручикъ, всплеснувъ руками: — я уже предчувствовалъ, что вы явились изъ какой-то невѣдомой страны. Вашъ вопросъ вполнѣ подтверждаетъ мое предположеніе. По всей вѣроятности, вы вчера сошли на берегахъ Ниддера съ колесницы феи, влекомой двумя крылатыми грифами, такъ какъ вы не могли проѣхать по Норвегіи, не услышавъ о блистательномъ союзѣ сына вице-короля съ дочерью великаго канцлера.

Шумахеръ обернулся къ поручику.

— Какъ! Орденеръ Гульденлью женится на Ульрикѣ Алефельдъ?

— Вотъ именно, — отвѣтилъ офицеръ: — и свадьба будетъ сыграна раньше, чѣмъ французскія фижмы выйдутъ изъ моды въ Копенгагенѣ.

— Сыну Фредерика должно быть теперь около двадцати двухъ лѣтъ, такъ какъ я провелъ уже годъ въ Коненгагенской крѣпости, когда дошелъ до меня слухъ о его рожденіи. Пусть лучше женится въ молодости, — продолжалъ Шумахеръ съ горькой улыбкой: — когда попадетъ въ немилость, по крайней мѣрѣ, его не станутъ упрекать въ домогательствѣ кардинальской шапки.

Старый временщикъ намекалъ на свои собственныя несчастія, но поручикъ не понялъ его.

— Конечно нѣтъ, — возразилъ онъ, расхохотавшись: — баронъ Орденеръ получитъ графскій титулъ, цѣпь ордена Слона и аксельбанты полковника, что ничуть не похоже на кардинальскую шапку.

— Тѣмъ лучше, — замѣтилъ Шумахеръ.

Затѣмъ, помолчавъ съ минуту, онъ добавилъ, качая головой, какъ будто уже видѣлъ предъ собою мщеніе:

— А черезъ нѣсколько дней, быть можетъ, почетную цѣпь превратятъ въ желѣзный ошейникъ, графскую корону разобьютъ на его лбу, ударятъ по щекамъ полковничьими аксельбантами.

Орденеръ схватилъ руку старика.

— Ради вашей ненависти, не проклинайте счастія врага, не убѣдившись прежде, дѣйствительно ли онъ счастливъ.

— Э! Что за дѣло барону Торвику до проклятій старика, — сказалъ поручикъ.

— Поручикъ! — вскричалъ Орденеръ: — Какъ знать… можетъ быть, они важнѣе для него, чѣмъ вы думаете. И при томъ, — добавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія: — вашъ блистательный союзъ совсѣмъ не такъ вѣренъ, какъ вы предполагаете.

Fiаt quod ѵіs, отвѣчалъ поручикъ съ ироническимъ поклономъ: — Хотя король, вице-король, великій канцлеръ все приготовили къ этому браку, хотя они одобрили и желаютъ его, но такъ какъ онъ не нравится господину незнакомцу, то что значатъ великій канцлеръ, вице-король и король!

— Быть можетъ, вы правы, — серьезно замѣтилъ Орденеръ.

— О! Клянусь честью, — вскричалъ поручикъ, покатившись со смѣху: — это черезчуръ комично! Мнѣ ужасно хотѣлось бы, чтобы баронъ Торвикъ пришелъ сюда послушать колдуна, который такъ отлично угадываетъ будущее, что можетъ предрѣшить его судьбу. Повѣрьте мнѣ, мудрый пророкъ, ваша борода еще слишкомъ коротка для хорошаго колдуна.

— Господинъ поручикъ, — холодно возразилъ Орденеръ: — я не думаю, чтобы Орденеръ Гульденлью могъ жениться на дѣвушкѣ, не любя ея.

— Э! э! Вотъ мудрое изрѣченіе. Да кто же это вамъ сказалъ, господинъ въ зеленомъ плащѣ, что баронъ не любитъ Ульрики Алефельдъ?

— Но въ такомъ случаѣ, позвольте узнать, кто вамъ сказалъ, что онъ ее любитъ?

Тутъ поручикъ, какъ обыковенно бываетъ въ пылу разговора, принялся утверждать то, въ чемъ самъ не былъ хорошенько увѣренъ.

— Кто мнѣ сказалъ, что онъ ее любитъ? Смѣшной вопросъ! Мнѣ жаль вашихъ прорицаній; всѣмъ извѣстно, что этотъ бракъ столько же по страсти, сколько и по разсчету.

— За исключеніемъ, по крайней мѣрѣ, меня, — сказалъ Орденеръ серьезнымъ тономъ.

— Пожалуй, за исключеніемъ васъ. Но что за бѣда! Вы не можете воспрепятствовать сыну вице-короля быть влюбленнымъ въ дочь канцлера!

— Влюбленнымъ?

— До безумія!

— Дѣйствительно, ему надо быть безумнымъ, чтобы влюбиться.

— Что! Не забывайте, кому вы это говорите. Право можно подумать, что сынъ вице-короля не посмѣетъ влюбиться безъ одобренія этого вахлака.

Съ этими словами офицеръ поднялся съ своего мѣста.

Этель, примѣтивъ вспыхнувшіе взоры Орденера, бросилась къ нему.

— Ради Бога, — вскричала она: — успокойтесь, не обращайте вниманія на эти оскорбленія. Что намъ за дѣло, любитъ-ли сынъ вице-короля дочь канцлера, или нѣтъ.

Эта нѣжная ручка, положенная на сердце молодаго человѣка, утишила въ немъ бурю; взоръ его съ упоеніемъ остановился на Этели, онъ не слушалъ болѣе поручика, который, снова предавшись веселости, вскричалъ:

— Дѣвица съ замѣчательной граціей исполняетъ роль сабинянокъ между ихъ отцами и мужьями. Я выразился нѣсколько неосторожно и забылъ, — продолжалъ онъ, обращаясь къ Орденеру: — что между нами заключенъ союзъ братства, что мы не имѣемъ болѣе права вызывать другъ друга. Рыцарь, вотъ вамъ моя рука. Признайтесь съ своей стороны, что вы забыли, что говорите о сынѣ вице-короля его будущему шурину, поручику Алефельду.

При этомъ имени Шумахеръ, который до сихъ поръ то равнодушно, то нетерпѣливо наблюдалъ за обоими, вскочилъ со скалы, испустивъ крикъ негодованія.

— Алефельдъ! Одинъ изъ Алефельдовъ передо мною! Змѣя! Какъ это въ сынѣ не узналъ я гнуснаго отца? Оставьте меня въ покоѣ въ моей тюрьмѣ, я не былъ приговоренъ къ наказанію видѣть васъ. Теперь недостаетъ только, чтобы возлѣ сына Алефельда я увидѣлъ сына Гульденлью… Низкіе предатели! Зачѣмъ не явятся они сюда сами издѣваться надъ моими слезами изступленія и бѣшенства? Отродье! Проклятое отродье Алефельда, оставь меня!

Офицеръ, ошеломленный сперва пылкостью проклятій, вскорѣ вернулъ къ себѣ самообладаніе и гнѣвно вскричалъ:

— Молчи, старый безумецъ! Скоро ли ты кончишь свои демонскія заклинанія?

— Оставь, оставь меня, — продолжалъ старикъ: — неси съ собой мое проклятіе твоему роду и презрѣнному роду Гульденлью.

— Чортъ возьми, — вскричалъ офицеръ съ бѣшенствомъ: — ты наносишь мнѣ двойное оскорбленіе!..

Орденеръ остановилъ поручика, который вышелъ изъ себя.

— Не забывайте уваженія къ возрасту даже въ своемъ врагѣ, поручикъ. У насъ есть съ вами счеты и я дамъ вамъ удовлетвореніе за обиды, нанесенныя узникомъ.

— Все равно, — отвѣчалъ Алефельдъ: — если вы берете на себя двойную отвѣтственность. Поединокъ нашъ будетъ не на животъ, а на смерть, такъ какъ мнѣ придется отмстить и за самого себя и за моего зятя. Не забудьте, что поднявъ мою перчатку, вы въ то же время подняли перчатку Орденера Гульденлью.

— Поручикъ Алефельдъ, — отвѣтилъ Орденеръ: — вы заступаетесь за отсутствующихъ съ жаромъ, свидѣтельствующимъ о вашей великодушной натурѣ. Отчего же вы такъ мало имѣете состраданія къ злополучному старцу, которому несчастія даютъ нѣкоторое право быть несправедливымъ?

Алефельдъ обладалъ одной изъ тѣхъ натуръ, добрыя качества которыхъ пробуждаются похвалой. Пожавъ руку Орденера, онъ подошелъ къ Шумахеру, который, обезсиленный своей страстной вспышкой, упалъ на утесъ въ объятія плачущей Этели.

— Господинъ Шумахеръ, — сказалъ офицеръ: — вы употребили во зло вашу старость, а я, быть можетъ, употребилъ бы во зло мою молодость, если бы вы не нашли себѣ защитника. Въ это утро я въ послѣдній разъ зашелъ въ вашу тюрьму, чтобы объявить вамъ, что отнынѣ, по особенному приказанію вице-короля, вы будете свободны и безъ надзора въ этой башнѣ. Примите эту добрую вѣсть изъ устъ врага.

— Уйдите, — сказалъ старый узникъ глухимъ голосомъ.

Поручикъ поклонился и ушелъ, внутренно довольный одобрительнымъ взглядомъ Орденера.

Нѣсколько минутъ Шумахеръ, потупивъ голову и, скрестивъ руки на груди, оставался погруженнымъ въ глубокую задумчивость; и потомъ вдругъ устремилъ взоръ свой на Орденера, который молча стоялъ передъ нимъ.

— Ну-съ, — сказалъ онъ.

— Графъ, Диспольсенъ былъ убитъ.

Голова старика снова упала на грудь. Орденеръ продолжалъ:

— Его убійца знаменитый разбойникъ Ганъ Исландецъ.

— Ганъ Исландецъ! — вскричалъ Шумахеръ.

— Ганъ Исландецъ! — повторила Этель.