Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие Страница 14

— Он уже принял душ, мадам. Его помыли за казенный счет.

— Фиппс, — сказала Адела, — вы свободны.

— Слушаюсь, мадам.

— Ты бы поднялась наверх, Кей, и приглядела за ним, — посоветовала Билл. — У него наверняка сейчас рука неверна.

Кей как завороженная смотрела на Аделу, которая невидящим взглядом уставилась в пустоту. Ноздри ее угрожающе раздувались.

— Билл, сделай что-нибудь. Она сама себя не помнит.

— Ничего, — ответила Билл. — Когда ее обуревают чувства, Адела напоминает жрецов бога Ваала, которые пыряют себя ножами. Не беспокойся. Я о ней позабочусь.

— За тобой — как за каменной стеной, Билл.

— Да уж! Я — старая, верная.

— Бог тебе в помощь.

Кей заторопилась наверх, а Билл обернулась к Аделе, которая принялась скрежетать зубами.

— А теперь, Адела, — сухо скомандовала она, — утихомирься. Выпустила пар, и будет.

— Заткнись!

— Только об этом и мечтаю. Меня уже тошнит от тебя.

— Кому сказано!

Билл, закаленная в сестринских баталиях, уходящих корнями в седую древность, возвысила голос. Настал один из тех моментов, в которые она благодарила Провидение, даровавшее ей крепкие голосовые связки. С такой ситуацией справиться могла только женщина, не страдающая от слабости легких.

— Повторяю, меня от тебя тошнит. Того и гляди, кишки выпустишь из бедняги Смидли. Ты просто исчадие ада. Обожаешь тиранить ближних. Я всегда подозревала, что ты сама укокошила старину Корка.

Адела поспешила отвести от себя это обвинение.

— Мой муж попал под колеса туристского автобуса. Билл кивнула. В этой реплике безусловно была доля правды.

— Этот факт имел место, — согласилась она, — но его спровоцировало то, что бедняга был женат на тебе. Впрочем, обсуждать это бессмысленно, — смягчилась Билл. — Прости, если я была чересчур резка.

— Ты всегда резка чересчур.

— На этот раз больше, чем обычно. Дело в том, что я люблю Смидли. Я люблю его еще с тех пор, когда он был пятнадцатилетним прыщавым отроком. Я любила его в лучшие его годы, когда он швырял деньги на бродвейских дурочек. И я люблю его сейчас. Видно, в этом проявляется моя умственная неполноценность. Может, мне надо к психоаналитику наведаться. Как бы то ни было, факт остается фактом. Потому прошу тебя сбавить обороты и обращаться с ним помягче.

Адела взметнула брови.

— Уж я ли не мягко с ним обходилась! Пять лет он сидел у меня на шее. Это было очень нелегкое бремя.

— Выбирай выражения! Бремя!

— Ты обещала не грубить.

— Да, конечно. Но как прикажешь реагировать, когда ты держишь меня за идиотку, прикидываясь бедной овечкой, вынужденной откармливать ненасытного волчару? Бремя! Да ты бы без труда могла содержать целую дюжину таких как Смидли. Эл Корк оставил тебе столько денег, что черт на печь не вскинет, не говоря уж о том, что он завещал тебе не оставлять Смидли. И все то, что ты на него тратила, сторицей возмещалось — ты тешила свои садистские наклонности, держа его под каблуком. Ну что, я опять нагрубила?

— Да уж!

— Этого я и хотела. Ну ладно, хватит. Но не забывай, что милосердие несовместимо с понятием бремени. Меня учили, что оно — благословенная влага, орошающая сухую землю.

— Что за чушь!

— Не богохульствуй.

— Я…

Слова замерли на устах Аделы. Она превратилась в пантеру, завидевшую свою жертву. В комнату, сопровождаемый Кей, входил Смидли.

— А! — воскликнула она.

Смидли, всегда живой и подтянутый, выглядел изможденным и помятым, как римский император, слишком засидевшийся над фалернским. При всем старании полицейские, препроводившие его из ночного клуба в кутузку, не могли не испортить ему вид. Костюм, приобретенный в Палм Бич, выглядел так, будто его утюжили автобусом. Но для человека с криминальным прошлым, одетого наподобие профессионального бродяги, Смидли вошел в гостиную довольно бодро и без всяких следов робости на лице. Подбородок его — оба его подбородка — были подняты вверх, подбитый глаз глядел победно, будто Смидли черпал кураж и решимость из какого-то одному ему ведомого источника.

Адела напряглась.

— Итак, Смидли? — вопросила она.

— Что — итак?

— Отвечай на вопрос, — сказала Билл.

Смидли моргнул. Ему нелегко было сосредоточиться на предмете.

— А, привет, Билл!

— Привет, старый дружище.

— Я тебя не заметил. Я что-то с утра не прогляделся. Плывет перед глазами. А ты вроде пожелтела.

— Это тебе мерещится. У меня отличный цвет лица.

Адела, усевшаяся за письменный стол, повелительно постукивала по нему костяшками пальцев. Сейчас ей бы больше приличествовал судейский молоток, но, как и Фиппсу, обходившемуся в своей предыдущей профессии без подручных инструментов, для выражения чувств ей вполне довольно было и своих костяшек.

— Не время обсуждать внешность Вильгельмины, — постановила она. — Я жду объяснений.

Билл подняла брови.

— Ты полагаешь, что нужно объяснять, с какой стати он пырнул вилкой конферансье? Что ж тут необыкновенного! Дело житейское. Мне было бы интересно узнать, почему ты не в тюрьме, Смидли. Фиппс дал нам понять, что тебя заточили в узилище с сырыми стенами, кишащее крысами. Что же случилось? Дочь тюремщика передала тебе напильник в пироге?

— Меня выпустили с извинениями.

— Вот видишь, — торжествующе воскликнула Билл, — нет предела милосердию! Значит, я была опять права.

Адела испустила сдавленный стон, стон страдалицы, призывающей небеса в свидетели совершаемой против нее несправедливости. Голос ее дрожал, как дрожал бы во дни ее экранного триумфа, не будь тогда ее страдания выписаны в титрах белым по черному.

— Какой позор! — выкрикнула она. — Деверь Аделы Шэннон сидит в тюряге с лос-анджелесским отребьем!

Кей перехватила взгляд тети.

— От сумы да от тюрьмы не зарекайся. Там всякие люди попадаются.

— И все, наверное, общаются запросто, — прибавила Билл.

— Черного галстука довольно, белый необязателен.

— Прошу вас! — взмолилась Адела.

И снова обратила взор к недавнему узнику.

— Итак, Смидли? Я все еще жду объяснений.

— Скажи ей, что бедное сердце никогда не утешится.

— Вильгельмина, прошу тебя!

— Это же правда, — возразила Билл. — Кого хочешь спроси.

— У тебя есть объяснение?

Неловкое шевеленье верхней части туловища указывало на то, что Смидли намерен распрямить плечи.

— Разумеется, у меня есть объяснение. Полное и удовлетворительное объяснение. Я праздновал.

— Праздновал? Что праздновал?

— Самую замечательную удачу, которая только может свалиться на заслуживающего ее человека. Я как раз говорил об этом Кей наверху.

Кей кивнула.

— Очень романтическая история, — подтвердила она. — Как раз для фильма категории «Б».

Билл нахмурилась.

— Не упоминай в моем присутствии фильмы категории «Б», крошка. Не поворачивай нож в ране.

— Прости, Билл.

— Ничего, дитя мое. Ты просто брякнула не подумав. Продолжай, Смидли.

Смидли выпятил грудь. Настал его момент. Нечасто ему удавалось быть объектом внимания в домашнем кругу. У него в запасе накопилось множество историй, но Адела всегда обрывала его на первой фразе. Впервые за последние пять лет ему предоставлялась возможность взять слово.

— Ну так вот, — начал он. — Как справедливо заметила Кей, это очень романтическая история. Вчера вечером я сидел на террасе, размышляя о том о сем, и вдруг мой ангел-хранитель шепнул мне на ушко…

— Давай без предисловий, — сурово прервала его Адела. Смидли бросил в ее сторону укоризненный взгляд.

— Без предисловий нельзя.

— Правда, — вмешалась Кей. — Вы непременно должны услышать про ангела-хранителя.

— Мне всегда интересно послушать про ангелов-хранителей, — подбодрила его Билл. — Так что же он тебе такое шепнул?

— Он прошептал: «Смидли, старина, загляни-ка на гардероб».

Адела смежила веки. Она что-то говорила про себя. Возможно, то была молитва. Хотя, скорее всего, что-то другое.

— Это невыносимо.

— А мне, напротив, ужасно интересно, — сказала Билл. — Так бы и слушала. Продолжай, Смидли. Что за гардероб? Где?

— Тот, что в спальне Аделы.

Адела затряслась. В этом не было ничего удивительного. Представьте себя на месте женщины, в чье спальное уединение столь бесцеремонно врываются. Сперва Фиппс, потом Смидли. В конце концов, это ее спальня или перрон Центрального вокзала в Нью-Йорке?

Она пронзила оратора взглядом.

— Ты шарил в моей комнате?

— Да, я туда на минутку заглянул. В поисках того, что ищу. Билл осенило.

— Ба! — воскликнула она. — Неужто дневник?

— Он самый.

— Ты его искал?

— Да.

— И нашел?