Жан Жионо - Гусар на крыше Страница 15

Как только в кустах снова послышался легкий шорох, Анджело остановился и громко спросил: «Есть тут кто-нибудь?» Ответа не последовало, но мягкий ковер из сосновых иголок скрипнул под чьими-то шагами. «Могу я здесь быть кому-нибудь полезен?» — повторил Анджело спокойным голосом, звучавшим небесной музыкой для попавших в беду людей. Шум шагов стих, и через некоторое время женский голос ответил: «Да, сударь».

Анджело тотчас же зажег огниво, и из леса вышла женщина. Она держала за руки двоих детей. Она приблизилась, щуря глаза, потому что Анджело машинально светил ей прямо в лицо. Она была молода и так неожиданно элегантно одета, что показалась почти нереальной среди стволов сосен, освещенных огнивом Анджело. Дети выглядели не менее фантастично: мальчик одиннадцати-двенадцати лет в костюме итонца и каскетке с кисточкой и девочка, примерно того же возраста, в белых батистовых панталончиках, выглядывавших из-под платья и спускавшихся густыми кружевными оборками на ее лаковые туфельки.

Молодая женщина объяснила, что она гувернантка обоих детей, что они прибыли всего лишь шесть дней назад из Парижа в замок Обиньоск, на неделю опередив госпожу и господина де Шамбон, которые выехали поездом в Авиньон, где, вероятно, и находятся сейчас у своей родственницы баронессы Монтанари-Ревест, не имея возможности добраться до замка Обиньоск, потому что все дороги перекрыты. Она сказала, что холера свирепствует в Комта и что никого не пропускают. Сначала она хотела остаться с детьми в Обиньоске. Но эпидемия в два дня опустошила эту крохотную деревушку: там не осталось в живых и десяти человек. Тогда она с детьми уехала, надеясь через Экс-ан-Прованс, где, как говорили, было относительно спокойно, добраться до Авиньона. Из-за отсутствия какого бы то ни было транспорта («Мы приехали дилижансом, а его не пропускают») она решила добраться до Шато-Арну (лесом это не больше одного лье), там нанять кабриолет и спуститься в долину Дюранс. Но когда вчера около шести часов вечера они прибыли в Шато-Арну, то наткнулись на заставы и вынуждены были скрыться в лесу. Здесь есть еще человек двадцать из разных мест, которые также пытаются добраться до Экса. Среди них есть один господин из Лиона, прибывший из Систерона, где он продавал стальные кастрюли различным скобяным лавкам. Он очень ее выручил, дав две плитки шоколада и бутылочку мятной воды. Это очень остроумный человек, решительный и благоразумный. Вместе с этим господином и еще двумя дамами они попытались обойти стороной Шато-Арну. Но когда они добрались до холмов, торговец кастрюлями заболел, а обе дамы бежали, как безумные, но ей удалось благодаря мальчику, который хорошо ориентируется в лесу, выбраться на проезжую дорогу, где они и сидели в ожидании рассвета. Услышав цокот копыт, они решили, что это патруль из Шато-Арну, где их грозили запереть в карантине, и, когда Анджело подъехал, они бросились в лес, чтобы там скрыться.

Анджело задал им кучу вопросов, желая узнать, где находятся заставы и какие дороги они перекрывают. Он был возмущен жестокостью людей, загонявших в леса женщин и детей. При слове «карантин» он навострил уши. «Это мне совсем не нравится, — подумал он. — У меня нет ни малейшего желания быть запертым в каком-нибудь вонючем стойле. Берегись! Страх ломает человека и безжалостно убивает его. Фокус с каторжником на баррикаде из бочек тут не пройдет. Как жаль, что у меня в пистолетах только два патрона, а главное, что у меня нет сабли; я бы им показал, что великодушие — это нечто пострашнее, чем холера».

Он расспросил мальчика, который выглядел весьма уверенным в себе, каким путем можно обойти заставы.

— Ну что ж, — сказал Анджело, — значит, мы пройдем через лес, который, как вы утверждаете, не слишком велик. Этих барышень мы потом посадим на лошадь — она очень смирная, — а я поведу ее за повод. Вы будете указывать дорогу. Я тоже еду в сторону Экса и не брошу вас, пока вы не будете в безопасности. Я полковник гусарского полка, — добавил он, — и можете быть уверены, что так просто с нами не справятся. — Он чувствовал, что нужно их подбодрить и внушить им доверие к себе, несмотря на свой, как он полагал, вульгарный и подлый вид. А потому упоминание воинского звания было, как он справедливо полагал, весьма кстати. Он совершенно упустил из виду, что было темно и они не могли его видеть, а только слышали его любезный голос.

Они свернули с дороги и углубились в лес. По выходе из леса Анджело усадил молодую женщину и девочку на лошадь, и они двинулись через каменистые холмы, где было уже немного светлее, чем в глубине долины.

Мальчик очень уверенно шагал рядом с Анджело, без колебаний указывая дорогу. У молодой женщины оказались часы. Было три часа утра.

Светать начало к четырем. Занимающийся день осветил холмистую местность. «Тем лучше, — сказал себе Анджело, — здесь мы можем идти спокойно. Дорога, очевидно, осталась слева, вон в той ложбине, залитой сонным туманом. Надо ни о чем не беспокоиться и идти вперед. Главное сейчас найти какую-нибудь ферму, где бы мы все четверо могли немного перекусить». Он очень серьезно поблагодарил мальчика; он знал, что дети бывают смелее и решительнее взрослых, если только их принимают всерьез. Было очень важно, чтобы мальчик не утратил бодрости. Впрочем, мальчик действительно был очень мил. Анджело было за что благодарить его: в течение всей ночи малыш совершенно безошибочно указывал дорогу.

Однако сам Анджело, заросший трехдневной щетиной, с лицом, измазанным струйками засохшего пота, в разорванной колючками рубашке, явно не внушал особого доверия своим спутникам. Он понял это, случайно перехватив взгляд молодой женщины. К счастью, у него были прекрасные летние сапоги от Супо из мягкой, хотя и лакированной кожи, так ладно облегавшие его ноги, что невозможно было себе представить, что он их украл. «Ведь не зря же я заплатил за них сто франков, — подумал Анджело. — Пусть теперь служат мне удостоверением личности. Но не могу же я ни с того, ни с сего заговорить с ней о сапогах». Однако он попытался. Но не придумал ничего лучше, как сказать, что ему жаль портить такие прекрасные сапоги об острые камни на холмах, на что молодая женщина тотчас же предложила вернуть ему его лошадь.

— Я — идиот, — сказал он. — Ради Бога, сидите. Я просто пытался убедить вас, что я не менее достойный человек, чем ваш торговец кастрюлями. Но я, как всегда, перестарался. Вы бы и без моих сапог догадались, что я всего лишь хочу помочь вам, и вы бы первая посмеялись над тем недоверием, которое я прочел в ваших глазах, когда при свете дня вы увидели, в каком я плачевном виде. Моя беда в излишней искренности. И в девяти случаях из десяти меня принимают не за того, кто я есть. Но это не шутка, я действительно полковник. Только я, как и вы, вот уже три дня пытаюсь выбраться из этих проклятых мест, где полно и храбрецов, и трусов, и неизвестно, кто из них опаснее. И я уже попадал в весьма неприятные переделки.

Молодая женщина, у которой хороши были большие зеленые глаза, улыбнулась и сказала, что не боится. Было, однако, совершенно очевидно, что в полковника она не поверила. Ее милая улыбка говорила, что сейчас для нее есть вещи поважнее, чем верить или не верить в его полковничий чин, и она, как мадонна, прижимала к груди заснувшую девочку.

Когда солнце окончательно взошло, они заметили ферму, приютившуюся среди холмов между тремя террасами маслин и большим полем люцерны.

Анджело остановил свой отряд под вечнозеленым дубом. Девочка так крепко спала, что только на секунду приоткрыла глаза, когда ее сняли с лошади и положили на землю.

— Нам повезло, — сказал Анджело. — Из трубы первого дома идет дым. Оставайтесь здесь, а я за хорошую плату попробую купить у них что-нибудь съестное. Не беспокойтесь, деньги у меня есть.

Дом был заперт, кажется, даже забаррикадирован; если бы не дым, он мог бы показаться покинутым. Анджело позвал. Окно открылось, и мужчина, прицелившись в Анджело из охотничьего ружья, сказал:

— Идите своей дорогой.

— Я наверняка не болен, — сказал Анджело. — А вон там под деревом моя жена и двое детей. Они уже два дня ничего не ели. Продайте мне немного хлеба и сыра. Я заплачу, сколько скажете.

— Мне нечего продавать, — ответил мужчина. — Не один вы с женой и детьми. Уходите, и побыстрее…

«Стрелять он не будет», — подумал Анджело и невозмутимо пошел вперед. Мужчина прицелился. Анджело продолжал двигаться, он был на верху блаженства. Наконец одним прыжком он очутился под прикрытием дверного ставня.

— Будьте благоразумны, — сказал он, — вы же видите, что я готов на все. Одним выстрелом я могу сбить ваш замок. А как только я окажусь в доме, шансы у нас будут равные. Бросьте мне из окна хлеб и четыре головки козьего сыра, а я вам подсуну под дверь монету в двадцать франков. Золото не бывает больным, ну а если вы все-таки опасаетесь, то возьмите ее щипцами и бросьте в стакан с уксусом. Действуйте, но только быстро, я решился на все.