Вулф Том - Мужчина в полный рост (A Man in Full) Страница 15

— С чем-чем определиться? — переспросил Крокер.

— С кактусом.

— Кактусом? — не понял Крокер.

— Да, — ответил Спец. — Так что будем очень признательны, если вы некоторое время побудете за пределами зала для переговоров.

— Вы хотите сказать со статусом?! — прорычал Крокер.

— Нет, с кактусом, — с беспечной улыбкой заверил его Спец. — А всех колючек, — тут он со значением подмигнул, — попросим удалиться.

Спец вовсю улыбался, как озорной мальчишка, который дурачится в школьной раздевалке. «Великий правитель» смотрел, не отрываясь; Пипкасу еще не доводилось видеть такого взбешенного лица. Спец же все улыбался, так ни разу и не моргнув. Мысленно Крокер наверняка уже казнил наглеца всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Ничего не сказав, он медленно поднялся, а с ним Магнус Струк и вся свита. Длинноногая красотка Анжелика, вставшая вместе с боссом, теперь смотрела на его рубашку. Похоже, Крокер впервые заметал, до чего взмок. Он угрюмо глянул на свои седельные вьюки, подхватил пиджак и пошел к выходу.

Крокер сделал шаг, другой, и все его огромное тело как будто согнулось и завалилось вправо, он даже не успел выпрямиться. Снова шаг-другой, и все повторилось. Видимо, что-то было не так с правым коленом или бедром. Все в зале для переговоров смотрели на него. Крокер так и шел к двери: делал нормальный шаг, а потом заваливался, снова нормальный шаг и снова заваливался. Будто устроенная Спецом публичная порка каким-то чудовищным образом сказалась на физическом состоянии Крокера.

Вдруг Крокер остановился, медленно развернувшись. Он злобно уставился, но не на Зейла, а на Пипкаса, и громко прошипел:

— Задница!

Пипкас понял, что теперь с обоих концов стола смотрят на него, и только на него, ожидая ответной реакции. Но Пипкаса как оглушило, у него не было слов. И он… боялся. Что можно ответить этому взбешенному быку? Совсем недавно он, Пипкас, ликовал — Спец ловко обработал «великого правителя», и тот превратился в потного, бессвязно лопочущего и хромого засранца! Совсем недавно он, Пипкас, чувствовал себя в безопасности — Спец взял реванш над Крокером и его саблезубыми тиграми! И вот теперь он стоит, как парализованный, и осознание собственного бессилия волной обдает череп, обжигая: «Я не могу принять его вызов! Не могу даже ответить! Не могу, хотя оскорбительное „задница“ бросили мне прямо в лицо, на виду у подчиненных!» И Пипкас стоял, не в силах даже пикнуть — лицо полыхало, а сердце гулко колотилось.

Крокер презрительно покачал головой, повернулся и продолжил отступление, припадая на одну ногу — шаг и крен вправо, шаг и крен вправо, шаг и крен вправо…

Пипкас стоял молча, не шелохнувшись; он боялся встретиться с кем-нибудь взглядом.

ГЛАВА 3. Терпмтин

В полдень Чарли Крокер уже сидел в своем любимом кресле в носовой части «Гольфстрима»; два мощных двигателя производства «БМВ» и «Роллс-Ройс» взревели, и самолет оторвался от полосы.

Внутри у Чарли все прямо клокотало от гнева, да еще и колено ныло. Было жарко, но он не скинул пиджак: не хотел, чтобы Магнус Струк, единственный, кроме него самого, пассажир на борту, пялился на рубашку. «Седельные вьюки!» — громко, на всю комнату прошептал Пипкас; теперь до Чарли дошел смысл оскорбительной остроты. Он все еще чувствовал, как влажно у него под мышками и на ребрах — седельные вьюки никак не исчезали.

Магнус Струк сидел напротив. Их разделяла столешница, — предмет гордости Чарли, — сделанная на заказ из цельного куска ниссы с плантации Терпмтин и прикрепленная к стене стальными нержавеющими кронштейнами. Магу, этому кудеснику от мира финансов, было всего тридцать два — поджарый, худощавая шея, щеки впалые, а скулы выпирают, как у скелета. Каждый божий день парень вскакивал до рассвета и пробегал шесть миль по улицам Перепелиной гряды, микрорайона в округе Данвуди. Прямоугольные титановые оправы очков делали глаза Мага похожими на пару сканеров, считывающих штрих-код. Сейчас эти сканеры были направлены на иллюминатор — похоже, Маг с увлечением следил за отрывом самолета, а может, рассматривал четкие линии крыла, вздернутый конец которого напоминал рулевое перо птицы. Но Чарли видел, что на самом деле молодой финансовый директор смущается в присутствии босса, боясь оскорбить того прямым взглядом. Судя по всему, в «ГранПланнерсБанке» он, Чарли, выглядел хуже некуда.

Крокер все также лицезрел профиль Мага, хотя сканеры того и метнулись на мгновение в его сторону. Чарли решил разрядить обстановку.

— Ну как, Маг, есть идеи? — громко спросил он, стараясь перекричать шум моторов.

Маг посмотрел прямо на босса и открыл рот, но не произнес ни слова. Только приложил руку к уху, показывая, что ничего не слышит, и снова отвернулся.

Чарли тоже отвернулся и, стараясь отвлечься, подумал о том великолепии, что его окружает: о «Гольфстриме» и чудесных приложениях к самолету. В салоне было десять огромных сидений, обитых восхитительной кожей цвета темного загара, расставленных без оглядки на экономию пространства, как кресла в гостиной клуба. На занавесках и ковровом покрытии был выткан логотип «Крокер Глобал» — в виде синего с золотым глобуса; на дверцах дорогих шкафчиков имелся тот же логотип, только рельефный, врезанный так глубоко, что гостей на борту прямо тянуло провести пальцами по его очертаниям. Из любого кресла были видны экраны радиолокационной станции: крошечный белый самолетик перемещался по электронной карте, точно указывая их координаты в любой точке мира.

Но что по-настоящему изумляло гостей, так это столешница. Цельный кусок древесины дюймов в пять толщиной был выстроган из широкой части ниссы с болота Джукер; дерево нависало прямо над водой. Прихотливые изгибы и неровные края сохранились, но тщательно отполированная поверхность напоминала стекло, а узелки тканей складывались в причудливый узор. Столешница была детищем Рональда Вайна, нью-йоркского дизайнера; Серена настояла, чтобы салон отделывал именно он. Однако Чарли до того полюбилась эта столешница, что временами он нисколько не сомневался — изначальная идея, импульс вдохновения исходили все-таки от него. Он так полюбил эту столешницу, что попросил Рональда, которым к тому времени уже восхищался, сделать для охотничьего домика в Терпмтине точно такой же обеденный стол, только больших размеров. Охотничий домик, или Оружейную, Рональд спроектировал и построил в прошлом году; в конечном счете, постройка эта обошлась («Крокер Глобал Фудз») в три миллиона шестьсот тысяч. В салоне «Гольфстрима» Рональд все той же ниссой отделал переборки. Нисса была теплого, светлого оттенка и нисколько не походила на модное красное дерево, придававшее обстановке излишнюю помпезность. На переборке напротив Чарли, той самой, рядом с которой сидел Маг, Рональд повесил витиеватую золотую раму. В раме находилось величайшее произведение искусства всех времен и народов — так, по крайней мере, считал Чарли.

Художник Уайет[7] изобразил лидера техасских повстанцев, Джима Буи, привставшего со смертного одра, готовясь сразиться с напавшими на миссию Аламо мексиканцами. Уайет написал картину в красных, оранжевых, рыжевато-коричневых, черных и белых тонах — совсем как на обложке «Одинокой звезды»[8], детской книги по истории штата Техас. Той единственной книги, вспомнилось Чарли, которая была в доме его родителей. В восемьдесят шестом году он купил картину за сто девяносто тысяч на аукционе Сотбис в Нью-Йорке — то был самый счастливый день в его жизни.

А день сегодняшний оказался самым паршивым, хотя вообще-то он и закончиться-то еще не успел. Какое унижение… Ладно, посмотрим фактам в лицо. Унизительным было все — от начала и до конца. Этот сукин сын Зелл… или Зейл… как там его… этот нахал с большим подбородком унизил Крокера публично, при всех, включая одиннадцать человек подчиненных. Показал ему средний палец! Обозвал колючкой! Сравнил с набравшимся фигляром, поливающим улицы мочой во время разгульного Фрикника черных. А ему, Чарли, приходилось молча проглатывать эти оскорбления!

Когда он, прихрамывая, шел к выходу, в уме один за другим возникали способы изничтожения этого Зелла или Зейла. Спускаясь в лифте, Чарли представлял, как делает отвлекающий выпад в сторону этого сукина сына. Тот вскидывает руки вверх, защищая лицо, а он, Чарли, хватает его поперек медвежьей хваткой и стискивает изо всех сил, напрягая широкую спину — «спина как у джерсийского быка», — пока у сукина сына не захрустят кости и он не взмолится о пощаде…

«Говоришь, простился с четырьмя пальцами на войне? Ах ты, пугало огородное, гомик, пидор! Дошутишься у меня — простишься с самой жизнью…»

Пока Чарли шел через мраморный мавзолей вестибюля к машине, припаркованной в гараже банка, он успел уничтожить сукина сына несколькими способами. И все при помощи одних только рук, не прибегая ни к каким ухищрениям. Уничтожал, пока не иссякла фантазия. Да уж, если бы сукин сын в самом деле попал Чарли сейчас под горячую руку, ему бы точно не поздоровилось.