Ахим Арним - Немецкая романтическая повесть. Том II Страница 15

С этими словами эрцгерцог вышел из комнаты, а малыш, который постепенно протрезвлялся и мог уже видеть окружающие предметы, лежал на своей постели с блаженным ощущением спасенного от смерти, которому жизнь становится особенно мила; он взял руку Беллы, пожал ее и сказал, что мысль о смерти только из-за разлуки с ней была так тяжела ему. Он был так кроток и нежен, что прежнее материнское чувство к нему не позволило Белле поделиться с ним своей новой любовью и своим новым счастьем. Он целовал ее, как привык это делать, что привело в ярость эрцгерцога, который в это время опять подсматривал за ними в пробуравленное отверстие двери, потому что он снова вообразил себя обманутым, вдвойне обманутым, ибо в своей наивной доверчивости к Белле он держал себя непростительно ребячливо и благодушно.

Малыш теперь уже сделал попытку слезть с постели, и обнаружил, что может и ходить и стоять; приведя в порядок свой костюм, он сказал Белле, чтобы она приготовилась получше встретить эрцгерцога, которого он к ней приведет, и, если тот будет в хорошем настроении, она должна попросить для него место капитана и быть как можно предупредительнее, — ведь счастье его жизни зависит от этого; и тогда уж он непременно на ней женится. Белла молчала в смущении, а малыш за своими воинскими планами настолько забыл о своей болезни и опьянении, что принялся важно расхаживать взад и вперед по комнате, словно перед толпой народа, и даже выставил Браку за дверь, когда та натолкнулась на него, неся горячую воду. Таковы почти все маленькие люди: сердце у них помещается так близко к голове, что когда оно начинает кипеть, то пары туманят им голову.

Наш корневой человечек больше уже не мог терпеть и стал чиститься и справа и слева; он решил немедленно засвидетельствовать эрцгерцогу свое почтение и появился в его комнате как раз в тот момент, когда в припадке жесточайшей ревности он проклинал день и час своей встречи с Беллой. Не успел он изложить свою просьбу, как эрцгерцог осыпал его проклятиями, обозвал его смехотворным маленьким корешком-мужичком, фальшивомонетчиком, мандрагоркой, так что малыш совершенно опешил от изумления, каким образом мог он узнать историю его происхождения, и бросился вон из комнаты, растерянно крича: — Милостивейший государь, откуда вам это известно?

Возвратившись во-свояси, он не проронил ни слова об оказанном ему приеме, но от глаз Браки не укрылся его крайне обескураженный вид. Он сказал только, что не застал эрцгерцога и что хочет поскорее уехать из этого места, где каждую минуту ему грозит опасность снова заразиться чумой; тут же он осведомился, не присылал ли ему чего доктор. Брака, чтобы успокоить его, сходила сама напротив в лавку странствующего доктора-еврея, купила крепчайший эликсир, который вернул к жизни немало умирающих, и принесла его малышу под видом средства, оставленного для него в доме хваленым его врачом. Чуть только малыш глотнул этого адского снадобья, как к нему вернулась вся его прежняя храбрость. Он клокотал от ярости, что не ответил достойным образом эрцгерцогу; ему приходило в голову столько всяких едких слов, что только ради того, чтобы хорошенько выместить свою злобу на эрцгерцоге или на ком-нибудь из его свиты, он дал без труда себя уговорить остаться еще на день в Бёйке.

Теперь настало самое горячее время праздника. Начались скачки на неоседланных лошадях, причем призом служил гусь, подвешенный к канату на веревке, которую требовалось на всем скаку перерезать ножницами; ржание лошадей, смех толпы над поверженными в прах самоуверенными смельчаками — влекли всех к месту состязаний; повел на это зрелище своих дам и наш малыш. Не успел он туда притти, как в своем увлечении забыл о спутницах и потерял их из виду, и Брака могла без помехи расспросить свою воспитанницу о происшедшем. Белла сообщила ей, что эрцгерцог желает на ней жениться; Брака нашла, что в этом есть своя дурная сторона и дело может кончиться тюрьмой, Белла же должна прямо и без обиняков дать ему понять, что хочет иметь от него ребенка, который принесет счастье ее народу, и все тогда устроится само собой без всяких обрядов. Белла обещала сделать все по ее указанию, как только представится случай.

Такой случай не замедлил представиться довольно странным образом, и поводом к тому послужил гнев эрцгерцога. Без всякого отлагательства он поведал другу Ценрио о своих бешеных муках ревности, и тому сразу же пришла в голову замечательная идея. В ярмарочном райке повстречался он снова с одним ученым польским евреем, который уже ранее немало забавлял его своим искусством мастерить големов. Эти големы представляют собой глиняные фигурки, воспроизводящие какого-нибудь определенного человека; над ними произносятся таинственные и чудодейственные заклинания, а на лбу у них пишется слово эмет, что значит истина, после чего они оживают и могли бы быть использованы для разных дел, если бы они не вырастали с такой быстротой, что скоро начинают превосходить силой своих создателей. Но покуда можно достать до их лба, их ничего не стоит умертвить: нужно только стереть со лба первое э, тогда останется лишь мэт, что означает мертвец, и големы мгновенно распадаются как сухая глина.

Старый еврей был приведен к эрцгерцогу, и тот потребовал, чтобы он сделал ему такой слепок прекрасной Беллы, за что обещал вознаградить его по-княжески. Еврей предупредил его, что нужно быть осторожным с таким слепком, ибо на его родине с ними бывало немало всяких бед: у его двоюродного брата, например, голем, который выполнял для него разную домашнюю работу, так высоко вырос, что тот уже не мог достать ему до лба, чтобы стереть букву э; тогда он приказал ему стащить с него сапоги и, когда голем наклонился для этого, изловчился и стер у него со лба э; но глина всей тяжестью упала на несчастного и раздавила его. Эрцгерцог поклялся, что такой неудачи с его заказчиком не произойдет, но трудность заключается в том, как сделать слепок похожим на прекрасную Беллу. Еврей сказал, что надо только, чтобы она разок взглянула в его волшебное зеркало, и образ ее в нем сохранится, как отпечатанный. Волшебное зеркало находилось в райке, и вся задача была лишь в том, чтобы завлечь в него Беллу. Ценрио, знакомый уже с корневым человечком, взял на себя заботу о том, чтобы привести его с его красавицей посмотреть на раек, а переодетый эрцгерцог в это время должен был спрятаться за райком; все поспешили по местам.

Ценрио застал малыша еще на скачках; он шепнул ему на ухо, чтобы он не принимал слишком близко к сердцу гнев принца, так как один тайный его недоброжелатель насплетничал принцу про его недоразумение с актерами; но это неблагоприятное впечатление сгладится, если он расскажет в свое оправдание, что его укусила тут какая-то бешеная собака. Малыш чрезвычайно обрадовался и, представив Ценрио свою невесту, просил его не покидать их общества. Ценрио наговорил ей всяких любезностей и предложил посетить раек, показывающий в пестрых картинах свет в малом виде, всякие города и народы. Они направились туда, и Белла первая стала глядеть, несмотря на то, что любопытный малыш с неудовольствием уступил ей эту честь; она была поражена великолепием картин и охотно посмотрела бы всю их серию еще раз, если бы малыш в своем нетерпении не оттащил ее от стекла. Он был в полном восторге от всего, что увидел: в каждом городе он воображал себя его князем; глядя на чужеземных солдат, он представлял себе, какой у него был бы вид в мундире их полководца.

Тем временем эрцгерцог вступил в тихий разговор с Беллой. Он пристыдил ее в лживом и притворном признании в любви, сделанном ради того, чтобы выхлопотать назначение капитаном для своего маленького женишка. Белла расплакалась и поклялась ему, что все это совсем не так, что любовь ее непритворна и ее честолюбивое желание — иметь от него ребенка, который принесет славу и свободу ее народу. Такая откровенность поставила эрцгерцога в некоторое затруднение (она была непорочна в чистоте своего сердца, он же оставался непорочным только из гордости); запинаясь, он поклялся, что готов на все, чтобы исполнить ее желание, которое к тому же согласуется с его политическими отношениями.

С такими уверениями он без помех увлек ее за собой, незаметно для малыша, по знаку, поданному Бракой. Малыш уже два раза оглядел свет в малом виде, и он понравился ему гораздо больше, чем действительный мир, а еврей тем временем, беседуя с Ценрио, работал над изображением бежавшей Беллы. Ценрио просил еврея объяснить все же ему, как можно оживить подобный слепок.

Еврей сказал: — Как думаете вы, государь мой, почему бог сотворил людей, после того как все остальное было уже сделано? Очевидно потому, что это заключалось в их природе, когда она была создана мыслью божьей. И если это заключается в их природе, то это и остается в их природе, и человек, созданный по образу божию, сам может творить подобное, если он только знает те слова, которые бог произносил при этом. Если бы у нас был еще рай, то мы могли бы наделать столько людей, сколько в нем нашлось бы комков земли, но так как мы изгнаны из рая, то наши люди настолько же хуже, насколько глина нашей земли хуже райской глины.