Оноре Бальзак - Шуаны, или Бретань в 1799 году Страница 19

— Мадам, — сказала мадмуазель де Верней, обращаясь к г-же дю Га, — ваш сын всегда так печален, как сейчас?

— Мадмуазель, — отозвался он, — я спрашивал себя, к чему судьба посылает счастье, если оно через мгновенье исчезнет. Тайна моей печали — в слишком большом наслаждении.

— Ах, какие мадригалы! — смеясь, воскликнула мадмуазель де Верней. — Но они больше подходят придворному, чем питомцу Политехнической школы.

— Мадмуазель, мой сын лишь выразил вполне естественную мысль, — сказала г-жа дю Га, задавшись целью приручить незнакомку.

— Улыбнитесь же, — продолжала мадмуазель де Верней, сама улыбаясь молодому человеку. — Интересно, каким вы бываете, когда надо плакать, если вас так печалит то, что вам было угодно назвать «счастьем».

Эта улыбка и вызывающий взгляд, разрушив гармонию притворно-невинного ее облика, возродила смелую надежду у молодого моряка. Но, повинуясь своей женской натуре, которая всегда и во всем побуждает женщин делать слишком много или слишком мало, мадмуазель де Верней то как будто стремилась завладеть этим юношей и дарила ему взгляд, блиставший щедрыми обещаниями любви, то, в ответ на его галантные фразы, обливала его холодом строгой скромности — обычный прием, каким женщины маскируют свои истинные чувства. И только в одно-единственное мгновение, когда оба думали, что у другого глаза опущены, они взглядом сообщили друг другу свои мысли, но тотчас поспешили угасить сияние этого взгляда, которое в обоих озарило сердце и потрясло его. И больше они не осмеливались смотреть друг на друга, стыдясь, что одним взглядом сказали так много. Мадмуазель де Верней, решив обмануть надежды незнакомца, держалась с холодной учтивостью и, казалось, с нетерпением ожидала конца завтрака.

— Мадмуазель, вы, должно быть, очень страдали в тюрьме? — спросила г-жа дю Га.

— Да, мадам, но мне кажется, что я и не выходила из нее.

— А для чего предназначен ваш конвой, мадмуазель? Оберегать вас или стеречь? Дорожит вами Республика или подозревает вас?

Мадмуазель де Верней инстинктивно поняла, что г-жа дю Га весьма мало к ней расположена, и рассердилась на нее за эти вопросы.

— Мадам, — ответила она, — я не очень хорошо знаю, каков теперь характер моих отношений с Республикой.

— Может быть, вы внушаете ей трепет? — с некоторой иронией сказал молодой моряк.

— Зачем нескромно касаться секретов мадмуазель де Верней, — промолвила г-жа дю Га.

— О мадам, что может быть любопытного в секретах молодой девушки, которая до сих пор знала в жизни лишь несчастья.

— А ведь у первого консула, по-видимому, прекрасные намерения, — сказала г-жа дю Га, желая возобновить разговор, в котором она надеялась выведать то, что ей хотелось узнать. — Говорят, он собирается приостановить действие законов против эмигрантов.

— Это правда, мадам, — ответила мадмуазель де Верней, пожалуй, с чрезмерной горячностью. — Но почему же тогда мы поднимаем Вандею и Бретань? Зачем разжигать пожар во Франции?..

От этих великодушных, взволнованных слов, которыми она, казалось, бросала упрек самой себе, моряк вздрогнул. Он очень внимательно посмотрел на мадмуазель де Верней, но не мог прочесть в ее лице ни любви, ни ненависти: оно оставалось непроницаемым, не изменились в эту минуту даже нежные его краски, говорившие о тонкости кожи. Неодолимое любопытство вдруг потянуло его к этому странному существу, к которому его уже влекли бурные желания.

— Но скажите, мадам, — спросила мадмуазель де Верней, сделав короткую паузу, — вы едете в Майенну?

— Да, мадмуазель, — ответил молодой человек и вопрошающе посмотрел на нее.

— А знаете, мадам, — продолжала мадмуазель де Верней, — раз ваш сын служит Республике, то...

Она произнесла эти слова с внешним безразличием, но бросила на обоих незнакомцев один из тех беглых взглядов, какие присущи только женщинам и дипломатам.

— ...то вы должны опасаться шуанов, — продолжала она, — и вам бы не следовало пренебрегать конвоем. Мы почти стали попутчиками, поедемте вместе до Майенны.

Мать и сын молчали, видимо, советуясь друг с другом взглядами.

— Мадмуазель, — ответил молодой человек, — не знаю, может быть, это не очень благоразумно с моей стороны, но я признаюсь вам, что весьма важные дела требуют нашего присутствия этой ночью в окрестностях Фужера, а мы еще не нашли возможности выехать отсюда. Женщины по природе своей так великодушны, что мне было бы стыдно не доверять вам. Однако, прежде чем отдать себя в ваши руки, нам все же следует знать, выйдем ли мы из них живыми и невредимыми. Кто вы? Повелительница или раба вашего республиканского конвоя? Простите моряка за откровенность, но ваше положение я нахожу каким-то неестественным.

— Мы живем в такое время, сударь, когда с нами и вокруг нас происходит только неестественное. Поверьте, вы совершенно спокойно можете принять мое предложение. А главное, — добавила она, подчеркивая свои слова, — не опасайтесь какого-нибудь предательства: предложение сделано вам очень просто, сделано женщиной, чуждой всяких политических страстей.

— Наше путешествие не лишено будет опасности, — заметил он и лукавым взглядом придал тонкий смысл этому банальному ответу.

— Чего же нам бояться? — насмешливо улыбаясь, спросила она. — Я не вижу никакой опасности... ни для кого!..

«Неужели это говорит та самая женщина, которая взглядом, казалось, разделяла мои желания? — спрашивал себя молодой человек. — А какой тон! Она, несомненно, готовит мне ловушку».

В эту минуту, словно мрачное предупреждение, раздался звонкий, пронзительный крик совы, и так близко, точно она сидела на дымовой трубе.

— Что это? — сказала мадмуазель де Верней. — Плохая примета! Нам не будет пути. Но почему это сова кричит среди бела дня? — спросила она с удивлением.

— Это случается иногда, — холодно ответил молодой человек. — Мадмуазель, — сказал он, помолчав, — может быть, мы принесем вам несчастье, — вы так подумали сейчас. Правда? Мы не поедем с вами.

Слова эти были сказаны с большим спокойствием и сдержанностью. Мадмуазель де Верней с удивлением взглянула на него.

— Сударь, я далека от желания принуждать вас, — сказала она с чисто аристократической надменностью. — Сохраним ту ничтожную частицу свободы, какую оставила нам Республика. Если бы ваша матушка ехала одна, я бы, конечно, настаивала...

В коридоре раздались тяжелые шаги военного, и вскоре в дверях показалось нахмуренное лицо Юло.

— Идите сюда, полковник, — сказала, улыбаясь, мадмуазель де Верней и указала рукой на стул подле себя. — Займемся государственными делами, раз это необходимо. Да улыбнитесь же! Что с вами? Уж нет ли здесь шуанов?

Командира поразила внешность молодого человека, и, широко раскрыв глаза, он с необычайным вниманием смотрел на него.

— Матушка, еще кусочек зайца? Мадмуазель, вы ничего не кушаете, — говорил моряк, ухаживая за сотрапезницами, как любезный хозяин.

Но в изумлении Юло и в настороженности мадмуазель де Верней чувствовалось что-то угрожающе-серьезное, и не замечать этого было опасно.

— Что с тобой, командир? Ты разве знаешь меня? — резко спросил молодой человек.

— Пожалуй, — ответил республиканец.

— В самом деле, мне кажется, ты приходил к нам в школу.

— Я никогда не бывал в школах, — резко возразил Юло. — А ты из какой школы?

— Из Политехнической!

— Ах, вот как! Казарма, где хотят воспитать солдат в дортуарах, — воскликнул Юло, питавший непреодолимое отвращение к офицерам, вышедшим из этого ученого питомника. — А где ты служишь?

— Во флоте.

— Да неужели? — воскликнул Юло и ехидно засмеялся. — А много ты знаешь воспитанников вашей школы, которые служили бы во флоте? Из Политехнической школы, — сказал он строгим тоном, — выпускают только артиллерийских офицеров и офицеров инженерных войск.

Молодой человек не смутился.

— Для меня сделали исключение, во внимание к фамилии, которую я ношу, — ответил он. — В роду у нас все были моряками.

— Вот оно что! А как твоя фамилия, гражданин?

— Дю Га Сен-Сир.

— Так, стало быть, тебя не убили в Мортани?

— Ах, он чуть было не погиб, — поспешно сказала мадам дю Га. — Две пули пробили шляпу моего сына...

— А есть у тебя документы? — спросил Юло, не слушая г-жу дю Га.

— Вы что, желаете их проверить? — дерзко спросил моряк, переводя насмешливый взгляд голубых глаз то на сумрачное лицо командира, то на мадмуазель де Верней.

— А ты, желторотый, не вздумал ли случаем перечить мне? Давай документы, а не то пойдем!..

— Ну, ну, любезный! Я не дурак. Почему я обязан тебе отвечать? Кто ты такой?

— Командующий войсками департамента, — ответил Юло.

— Ого! Тогда мое дело окажется, пожалуй, серьезным. Я буду захвачен с оружием в руках.

И он протянул офицеру стакан бордо.

— Я не хочу пить, — ответил Юло. — Показывай документы.

В эту минуту на улице звякнули ружья и раздались шаги нескольких солдат. Юло подошел к окну, и мадмуазель де Верней вздрогнула, увидев, какая довольная улыбка появилась на его лице. Явное сочувствие девушки ободрило молодого моряка, лицо его приняло холодное и гордое выражение. Порывшись в кармане редингота, он достал из элегантного бумажника документы и подал их офицеру. Юло принялся медленно читать их, сравнивая указанные в паспорте приметы с чертами лица подозрительного путешественника. Во время такой проверки вновь послышался крик совы, но на этот раз нетрудно было различить в нем интонации и переливы человеческого голоса. С насмешливым видом командир вернул тогда бумаги молодому человеку.