Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание Страница 2

Для того чтобы будить румынский «культурный слой», будоражить общественную совесть, Константин Стере вместе с ученым-биологом Паулем Бужором в 1906 году начинают выпускать журнал «Виаца ромыняскэ». К ним присоединяется критик Гарабет Ибрэиляну; вокруг журнала группируются все наиболее значительные писатели того времени.

Культуртрегерство, которое усердно проповедовали и насаждали попоранисты, конечно, не могло ни улучшить положения крестьян, ни разрядить все сгущающейся и сгущающейся атмосферы в деревне. В 1906 году король Румынии Кароль отпраздновал сорокалетие своего царствования. Карл Гогенцоллерн-Зигмаринген, немецкий офицер, приехавший в Румынию в «статском платье и зеленых огромных очках, во 2-м классе с саквояжем под мышкой»[3], превратился за это время в крупнейшего помещика, богатейшего человека, самого первого эксплуататора румынского крестьянина. Пышная выставка, организованная в честь сорокалетия правления Кароля, должна была ознаменовать то благоденствие, которого якобы достиг румынский народ при «мудром» и «благородном» короле-иностранце, который едва-едва говорил на языке того народа, которым правил. «Забрать такое количество миллионов из народных податей и устроить выставку в то время, когда крестьяне по горло в долгах, вынуждены после засухи покупать кукурузу! Построить столько зданий, чтобы потом их сломать, разве это не разбазаривание государственных денег? Разве это не издевательство над трудом народа?»[4] — с возмущением восклицал писатель Спиридон Попеску в своей книге «Дед Георге на выставке». Когда были сломаны разукрашенные и размалеванные павильоны выставки, по поводу которых так возмущался С. Попеску и недоумевал с искренним простодушием его герой, дед Георге, когда рухнул этот искусственный фасад, обнаружилось подлинное состояние страны, ужасающее бедственное положение деревни.

После пышных торжеств прошел лишь год, и в 1907 году всю страну потрясло грандиозное крестьянское восстание. Мужики поднялись на защиту своих прав против помещиков, которых в большинстве случаев они и в глаза не видели, потому что те передоверяли свои имения управляющим, а чаще всего арендаторам. Система сдачи земли в аренду была чрезвычайно распространена в Румынии. Помещик-боярин получал с земли, таким образом, «твердый доход» и полностью отстранялся от такого «плебейского» дела, как общение с «вонючими и темными» мужиками. Хозяином положения оказывался арендатор, который, как подлинный временщик, старался, преступая все законы, награбить побольше. И опять самым угнетенным оставался крестьянин, которого не могла прокормить земля, если она у него даже и была.

Королевское правительство жестоко подавило восстание. Против восставших были брошены войска. Дело доходило до того, что артиллерия била по крестьянским хатам. 11 000 безоружных мужиков было убито. Беспримерная жестокость и цинизм королевского правительства вызвали волну гневного и глубочайшего общественного возмущения.

1907 — эта цифра кровавым клеймом отпечаталась на лбу монарха — так изобразил Кароля I художник Изер. Крупнейший румынский живописец Октав Бэнчила создал серию полотен, посвященных этому трагическому событию, и среди них незабываемую картину «1907», где на фоне темного неба, освещенного заревом горящей деревни, бежит по полю, на котором лежат тела убитых, босой, в белой рваной одежде, с обезумевшими от страха глазами крестьянин, бежит из родной деревни, бежит в никуда… «Король и ложь совместно восседают», — писал поэт Александру Влахуцэ. Ион Лука Караджале написал брошюру «1907 год от весны до осени», в которой гнев и уничтожающая сатира сочетаются с точным анализом экономического положения. «Недавнее восстание крестьянских масс, — писал он, — которое было подобно жестокой гражданской войне, безусловно, вызвало смятение и удивление во всей Европе. Однако кто так же хорошо, как и мы, знаком с органами управления нашего государства и с их работой, удивляется теперь не тому, что случилось, а тому, что при наличии такой энергии в массах этот огромный взрыв не произошел гораздо раньше»[5].

Никакие усилия в области поднятия уровня культуры вообще и культуры сельского хозяйства в частности не могли изменить в лучшую сторону судьбу крестьянина, поскольку решающим вопросом оставался вопрос о земле. Попоранизм в таких условиях мог быть только вздохом благородного бессилия перед тщетным желанием сгладить коренное социальное неравенство между землевладельцем и землепашцем. Весьма наглядно проявилось это во всей деятельности журнала «Виаца ромыняскэ» и, возможно, особенно показательно на примере активного его сотрудника Михаила Садовяну, ревнителя практического попоранизма, который работал в кружках культуры, выпускал «народную газету», вел пропаганду за организацию экономических обществ. «В этом направлении я работал с любовью и усердием, — признавался писатель, — считал свой труд для непросвещенного большинства обязанностью, которой нельзя избежать»[6].

Но тот же Садовяну, который «с любовью и усердием» старался просвещать и вразумлять крестьянство, вынужден был признать всю тщету своих усилий, ибо они не были направлены на то, чтобы устранить главную причину бедственного положения крестьянина. Так, выступая уже в качестве художника-реалиста, Садовяну в очерке. «В тот мартовский день 1907 года» запечатлевает действительный случай, не щадя своих «теоретических» убеждений. В дни восстания писатель обращается к одному из крестьян:

«— Есть ли у тебя земля?

— Мало… — вздохнул тот с болью, — несколько саженей вокруг хаты…

Я воспользовался предлогом, чтобы объяснить силу товарищества и показать Иримие Роатэ, как бы мог он избавиться от нужды, в которой бился. Но так как, видимо, мои советы были слишком пространными, я посреди фразы вдруг заметил, что он внимательно и как-то по-особому смотрит на меня, и понял, что он хочет что-то сказать.

— Что ты хочешь сказать, Иримие? — спросил я его ласково.

— Барин, — заговорил он с жаром. — Если есть у тебя работа, я тебе отработаю когда-нибудь, когда позовешь. Пока дай мне шестьдесят банов, очень мне нужно, а то сегодня в кармане ни гроша…

Я почувствовал себя словно упавшим с неба, пристыженным и обескураженным»[7].

И все-таки попоранизм, наивный и бесплодный в социально-общественной сфере, сыграл свою положительную роль, в первую очередь в области литературы, будучи как бы импульсом для развития критического реализма. Журнал «Виаца ромыняскэ» привлек к себе самые лучшие литературные силы, нацеливал писателей на правдивое отображение жизни. А правда действительности в такой стране, как Румыния, была, естественно, связана с изображением крестьянина. В свою очередь, бедственное положение этого крестьянина не могло не порождать критической позиции у писателя по отношению к тому социальному порядку, который и был первопричиной всех бедствий. Одно было тесно связано с другим, это прекрасно понимал Г. Ибрэиляну, который, по словам современников, был душою журнала и главным теоретиком в области эстетики и философии. Он писал: «Мы — только попоранисты. И наш попоранизм более важный для нас в других областях, в областях литературы, повторяю еще раз, не означает ничего иного, кроме притязаний на национальный дух и той симпатии к народу, которая позволяет писателю правильно посмотреть на жизнь маленьких людей и их конфликты. Другими словами, — это оригинальность в искусстве и реализм в изображении крестьянской жизни»[8]. Однако именно то, что Ибрэиляну считал менее важной областью проявления «попоранизма», оказалось наиболее важным. Попоранизм не мог ни накормить голодных крестьян, ни наделить их землей. Он не мог даже смягчить антагонистических противоречий между крестьянином и помещиком. Но он мог вдохнуть в литературу новые силы, поставить (именно поставить!) перед ней главную общественно-моральную и эстетическую задачу. Попоранизм не создал в румынской литературе ни особого течения, ни направления. Это прекрасно понимал и Ибрэиляну, как теоретик попоранизма, и писатели, группировавшиеся вокруг журнала «Виаца ромыняскэ», но для литературы он был воистину живительной атмосферой, в которой воспитались такие крупнейшие румынские писатели, как Садовяну, Агэрбичану, Гала Галактион. Эта атмосфера продолжала воздействовать на литературное развитие, поддерживая традиции высокой гражданственности и реализма, которые продолжил несколько позже и Ребряну.

Михаил Садовяну (1880–1961) родился в городке Пашкани. Отец его был провинциальный адвокат, мать — крестьянка. Подрастая в провинциальном захолустье, он воспринимал душой и сердцем сразу два мира, деревенский и городской, впитывая национальную культуру через сказки, песни, танцы, узоры одежды и ковров, а через книги — мировую культуру. Еще в гимназии Садовяну начал писать. Не поступив в Бухарестский университет, на чем настаивал отец, юноша возлагает все надежды на упорный труд и талант и действительно скоро добивается успеха. Уже в 1904 году его имя становится широко известным. В этот год выходят три сборника его рассказов и историческая повесть «Соколы». Три из этих четырех книг были отмечены премиями. Среди ранних рассказов Садовяну много романтических, вернее, фольклорно-романтических: молодой писатель как бы «складывает» на свой манер народные и в первую очередь гайдуцкие сказы и баллады. Гайдук в его рассказах, впрочем, как и в фольклоре, предстает как символ вольной жизни, неуемной силы и страсти, справедливости и бесстрашия. Гайдук как определенный человеческий идеал, созданный народным воображением, становится и излюбленным героем писателя. Иванчиу Леу и Козма Рэкоаре, герои ранних рассказов Садовяну, начинают целую галерею образов, в которых всячески варьируется образ гайдука. Романтически приподнятый образ народного мстителя, «рыцаря без страха и упрека» проходит через все его творчество. Он присутствует и в повести «Соколы» (1904), и в сюите новелл «На постоялом дворе Анкуцы» (1928). Он проглядывает сквозь образы главных героев его исторической трилогии «Братья Ждер» (1935–1942). Его нетрудно угадать в рассказе «Вэлинашев омут» и в романе «Никоарэ Подкова» (1952). И даже образ Митри Кокора, крестьянина, реально утверждавшего социальную справедливость и народную власть в Румынии, связан тайными нитями с любимой автором фигурой гайдука. А романтическая окраска, которая, словно яркая радуга, расцвечивает ранние произведения Садовяну, присутствует во всем его творчестве, то вспыхивая, то затухая, то сияя вновь. Особый привкус романтики, воспринятый Садовяну из народных песен и баллад, из исторических хроник, ощущается в его языке, в манере повествования, в лепке образов. Эта романтика придает его произведениям особую интимность, доверительность, его образам теплоту и человечность.