Марсель Эме - Вуивра Страница 21

— У неё несерьёзный вид. Как у маленькой беспутницы.

Отверг он и другую куклу, которая умела говорить «папа» и «мама» — ему показался смешным её голос чревовещательницы. Наконец он выбрал одну из самых больших за её детское, как ни у какой другой, лицо пухлого ангела-оптимиста. На ней было розовое платье, розовые носочки, туфли-лодочки и такой же розовый чепчик. Он заплатил за неё не без внутреннего протеста непомерную сумму в восемьдесят пять франков, добившись перед этим скидки в четыре пятьдесят за царапину на щиколотке, которая поначалу вообще заставила его засомневаться в правильности выбора. Продавщица упаковала куклу в картонную коробку, и перевязала её лентой.

Последняя лавка, где задержался Арсен, была скобяной. Сначала он купил несколько вещей для фермы: железный заступ, маслёнку, гайки, верёвку и попросил завернуть всё это в один пакет. Потом, заглядывая в длинный список, составленный им самим, он сделал и другие покупки, например, замки, дверные ручки, дверные петли, штифтики для стропил, латунную проволоку, за которые заплатил отдельно не из семейного, а из особого личного кошелька. Выходя из скобяной лавки, он прямо на пороге столкнулся лицом к лицу с Анжелой Меришо, женой кузнеца, которая стала рассказывать ему о том, где она успела побывать и что купила.

— Ты погляди-ка, — сказала она, показывая на пару, проходившую по другой стороне улицы, — вон дочка Вуатюрье со своим новым женихом.

Он бросил взгляд на жениха и невесту, но на лице Арсена никак не отразилось охватившее его чувство досады.

— Может, ты ещё не знаешь, — продолжала Анжела Меришо. — Вчера всё решилось, и, конечно же, Вуатюрье пришлось долго уламывать, чтобы он согласился. Но уж малышка-то знает, чего ей нужно, будь спокоен, и, может быть, знает лучше, чем Гюст Бейя.

— Судя по тому, что мне говорили, это всё-таки он домогался, — заметил Арсен.

— С одной стороны, оно, конечно. Но я-то вот ещё чего подумала. Он-то уже десять дней бегает за Вуиврой, и если бы ему удалось прибрать к рукам её рубин, то бедной Розе было бы уже бесполезно бегать за ним самим.

— А вы в неё верите, в эту Вуивру? — с улыбкой спросил Арсен.

— Мой сын её видел, и дочка моя тоже видела. И многие другие видели. Так что приходится верить. А ты нет, не веришь что ли?

— О! Я-то что, я ничего не говорю. Ну, мне бы не хотелось, чтобы вы из-за меня задержались с вашими покупками.

Нагруженный многочисленными свёртками, он направился к ярмарочной площади, весь в мыслях о своём провале. Удар был сильным. После того, как от Розы Вуатюрье отказался её первый жених, Арсен вынашивал идею женитьбы на ней, которая сделала бы его самым крупным собственником в Во-ле-Девере. Его мечты о механизированном земледелии и об отборных химических удобрениях уже обретали очертания реальности. Больше всего его раздражало то, что причиной его провала стал какой-то простофиля, размазня, любитель одёжек из альпаги, несостоявшийся парикмахеришко. Впрочем, если поразмыслить, то в выборе такого жениха не было ничего неожиданного, по крайней мере, со стороны Розы. Образ парочки, шествующей по городским улицам, помог Арсену понять суть происходящего. Радость, преобразившая это жалкое некрасивое лицо, заставила его вспомнить блаженное выражение на лице Робиде, хотя в случае с Розой речь шла о довольно лёгком опьянении, словно благодать городского божества осенила её лишь слегка. Идя под руку с женихом, одетым в новый с иголочки пиджак с галстуком, дочь Вуатюрье казалась себе заново рождённой в ином мире, одной ногой уже ступившей в рай. Её воображение, должно быть, хорошо поработало за последние месяцы, следуя за первым женихом, сбежавшим в город. Этим и объяснялась удача Гюста Бейя, которому его опыт и самомнение горожанина придавали ни с чем не сравнимое обаяние. Арсен пожалел о том, что ради соблюдения правил приличия запоздал с ухаживаниями за Розой. Если бы он не счёл необходимым дать ей время, чтобы она забыла о своём горе, он оказался бы единственным претендентом, а с учётом того, что Вуатюрье к нему благоволил, успех был бы обеспечен.

На ярмарочной площади он опять увидел Реквиема, сидевшего на каменной тумбе рядом с его, Арсена, повозкой.

— Ты не встречал её? — спросил могильщик.

Вместо ответа Арсен положил свои свёртки на повозку. Он заметил выглядывавшие из-под соломы две литровые бутылки красного вина.

— Я ждал её до самой последней минуты в кафе, которое ты знаешь, да и то, скорее, просто для очистки совести. Я уже больше не верил, что дождусь. Эта женщина слишком уж хороша. Она всё-таки не для меня. А теперь мне только и остаётся, что вернуться к себе и продолжать рыть могилы для моих мертвецов. Я подумал, может, ты подвезёшь меня на своей повозке.

— Это нетрудно. Я только попрошу тебя немного подождать. У меня в городе есть ещё одно дело. Пока просто посторожи мои свёртки. А если ещё напоишь лошадь, будет совсем хорошо.

Арсен ушёл, а слегка хмельной Реквием отвязал лошадь и повёл её к воде, рассказывая ей о Робиде, женщине, которую встречают только раз в жизни, родившейся, уверял он, для ложа префекта.

Арсен праздно бродил по улицам города, но при этом внимательно посматривал по сторонам. Проходя во второй раз по площади Цветов, он увидел скопление людей вокруг уличного певца, которому аккомпанировал аккордеонист, и среди зевак заметил силуэт Вуивры. Он подошёл к девушке, положил ей руку на плечо и поздоровался, стараясь как можно радушнее улыбаться. Та была в восторге от столь желанной для неё встречи и тотчас потащила его прочь от толпы. Несколько минут спустя они уже сидели за одним из трёх столиков, стоявших на террасе маленького кафе рядом с ярмаркой. За соседним столом, уставленном пивными бутылками, крестьянская семья подкреплялась съестными припасами, извлечёнными из украшенной вышивкой зелёной сумки с красными вставками.

Диалект, на котором говорили за этим столиком, сильно отличался от того диалекта, который можно было услышать в Во-ле-Девере. Арсен находил его смешным, едва ли не шокирующим.

— Это люди из Оффланжа или из Муассе, — шепнула Вуивра. — Так у них там говорят.

— Ты, значит, понимаешь все говоры?

— Я не говорю на них, но всё понимаю. Ещё бы, столько времени прошло. В Юре я повсюду дома.

— И даже в Доле, — заметил Арсен. — Никак не ожидал встретить тебя здесь.

— Почему?

— Ну так, не знаю. Я думал, что тебе нужны только леса, поля. Словом, природа.

— Природа есть везде, и в Доле, и в Во-ле-Девере. Я вот даже думаю, не больше ли её здесь. Мне, знавшей этот край в былые времена, ваша дурацкая пшеница, ваши картофельные поля и вся эта отвратительная плоская зелень кажутся просто безвкусными. Если бы ты видел, всего каких-нибудь пять тысяч лет назад, какой это был хаос, какое нагромождение живых и поваленных деревьев, какая битва шла между растениями, чтобы пробиться к солнцу, какой царил великолепный беспорядок! Сегодня ваши гладко причёсанные пшеничные и картофельные поля с деревней посредине, ваши луга для коров, ваши пейзажи между двумя рядами тополей — огород какой-то да и только! А что в лесу? Деревья посажены будто спаржа в огороде: тут лесосека, там строевой лес, там молодая поросль — всё упорядочено, разделено, прямые аллеи, перекрёстки, тропинки. Это просто парк рядом с огородом. А подлинной природы гораздо больше в городах, уверяю тебя. Город — это и есть настоящий лес. Уходящие куда-то вглубь тропинки, чащобы, тёмные коридоры, налезающие друг на друга дома, непрерывная схватка, в одном месте жизнь скукоживается, в другом — несётся кубарем вперёд: приключения, выслеживание женщин, битвы, толпы, пороки и все инстинкты. Вчера вечером приехала я в Доль, зашла в кафе на улице Вье-Шато. Поляки, городские хулиганы, грязные девки, хриплые голоса, механическое пианино, запах дичи и мочи, и я, слишком хорошо одетая, с великолепным цветом лица, мужчины глядят на меня, девки — тоже, смотрят, словно захваченные врасплох животные, которые не знают, кусать им или нет, и я чувствовала, как вокруг меня трепещет печальная и дикая жизнь, какой уже нет даже в горах. И ещё один случай мне вспоминается; это было в Валантинье, на митинге рабочих автозавода Пежо, мужчины стояли там плотно друг к другу, точно густой лес, в котором ветер завывает так, словно поднялась буря. В природе ведь ничто не пропадает. То, что в ней разрушается в одном месте, восполняется в другом. Кстати, как я тебе в этой шляпке?

Арсен сделал ей комплимент, сказал, что она выглядит, как дочка маркиза. Она улыбнулась от удовольствия и раскрыла кожаную сумочку, чтобы посмотреться в зеркальце. Арсен, с любопытством взглянув искоса, попытался увидеть, что лежит внутри сумочки. На первый взгляд, в ней не было ничего, кроме пудреницы, гребня, носового платка и бумажника, но потом он заметил, что её центральный карман вздулся и по нему идут какие-то волнообразные движения. Застёжка карманчика, не выдержав, расстегнулась, и из неё медленно высунулась голова гадюки. За столиком, где сидели крестьяне, маленькая девочка вскрикнула и чуть не подавилась. Арсен невольно отодвинул свой стул назад. Вуивра кончиками пальцев нажала на голову гадюки, водворила её в карманчик и закрыла сумку.