Вирджиния Вулф - По морю прочь Страница 22

Три месяца мало отразились на внешности и Ридли, и Рэчел. И все же внимательный наблюдатель заметил бы, что в поведении девушки добавилось определенности и уверенности. Она загорела, глаза явно стали ярче, и разговоры она слушала так, будто собиралась возразить. Трапеза началась в непринужденном молчании, какое бывает между людьми, которым легко друг с другом. Затем Ридли, облокотившись на стол, посмотрел в окно и заметил, что вечер очень хорош.

— Да, — сказала Хелен и добавила, глядя на огни внизу: — Сезон начался. — Она по-испански спросила у Марии, много ли в гостинице постояльцев. Мария с гордостью сообщила, что придет время, когда будет немыслимо трудно купить яйца — лавочники совершенно перестанут стесняться в цене, поскольку англичане заплатят им любую.

— В бухте стоит английский пароход, — сказала Рэчел, имея в виду треугольник огней. — Он пришел рано утром.

— Значит, есть надежда получить письма и отправить наши, — сказала Хелен.

По определенным причинам упоминание о письмах всегда вызывало у Ридли стон, и до конца ужина между мужем и женой шел оживленный спор о том, полностью о нем забыл весь цивилизованный мир или еще нет.

— Если вспомнить последнюю пачку писем, — сказала Хелен, — ты заслуживаешь порки. Тебя пригласили читать лекции, тебе предложили степень, а какая-то дура вознесла хвалы не только твоим книгам, но и твоей красоте — она сказала, что так выглядел бы Шелли, если бы он дожил до пятидесяти пяти лет и отрастил бороду. Серьезно, Ридли, ты, пожалуй, самый тщеславный из всех, кого я знаю. — Она поднялась из-за стола. — А знаю я, между прочим, многих.

Найдя у камина свое письмо, она добавила пару строчек, после чего объявила, что идет отправлять письма, и пусть Ридли принесет свои и — Рэчел?..

— Надеюсь, ты написала тетушкам? Давно пора.

Женщины надели пальто и шляпы, предложили Ридли присоединиться — он решительно отказался, заявив, что от Рэчел он ожидал подобной глупости, но Хелен должна быть умнее — и собрались уходить. Ридли стоял у огня, вглядываясь в глубины зеркала и морща лицо так, что стал похож на военачальника, обозревающего поле битвы, или на мученика, взирающего на пламя, которое лижет его ступни, но никак не на удалившегося от мира профессора.

Хелен схватила его за бороду.

— Отпусти, Хелен.

— Так я глупа? — напомнила она.

— Порочная женщина, — сказал он и поцеловал ее.

— Оставляем тебя при твоем тщеславии! — крикнула она уже из-за двери.

Стоял чудесный вечер, света хватало, чтобы видеть дорогу далеко вперед, хотя на небе уже появлялись звезды. Почтовый ящик был вделан в высокую желтую стену на углу переулка и улицы; опустив в него письма, Хелен высказалась за возвращение домой.

— Нет уж, нет уж, — сказала Рэчел, сжимая ее запястье. — Мы пойдем смотреть жизнь. Ты обещала.

«Смотреть жизнь» у них означало гулять по городу после того, как стемнеет. Общественная жизнь Санта-Марины протекала почти исключительно при искусственном свете, чему благоприятствовали теплые ночи и ароматы, источаемые цветами. Девушки с роскошно завитыми волосами и красным цветком за ухом сидели на ступеньках перед дверьми своих домов или выходили на балконы, а молодые люди прохаживались туда-сюда, время от времени выкрикивая приветствия или останавливаясь для амурной беседы. Через открытые окна можно было увидеть торговцев, подсчитывающих дневную выручку, и пожилых женщин, переставляющих кувшины с полки на полку. Улицы были полны людей, по большей части мужчин, которые гуляли, обмениваясь впечатлениями о жизни, или собирались вокруг винных столиков на углах, где какой-нибудь калека дергал струны гитары, а нищая девочка тянула страстную песнь. Две англичанки возбуждали некоторое добродушное любопытство, но никто к ним не приставал.

Хелен шла неторопливо, оглядывая людей в поношенной одежде, которые казались такими беззаботными, естественными, умиротворенными.

— Представь, каково сейчас на Мэлле! — воскликнула она наконец. — Сегодня пятнадцатое марта. Наверное, при дворе прием. — Она представила толпу, ожидающую на весеннем холоде, когда проедут роскошные кареты. — Очень холодно, дождя нет. Во-первых, там ходят торговцы, предлагающие открытки, стоят несчастного вида юные продавщицы с круглыми картонными коробками, банковские служащие во фраках, ну и, конечно, много портних. Люди из Южного Кенсингтона подъезжают в наемных пролетках, у каждого чиновника — своя пара гнедых, графам разрешается иметь по одному лакею на запятках, герцогам — по два, королевским герцогам — как мне говорили — по три, а королю, наверное, — сколько он пожелает. И люди относятся ко всему этому всерьез!

Отсюда казалось, что жители Англии даже выглядят, как шахматные короли, ферзи, пешки, — так нелепы, так подчеркнуты и так безоговорочно почитаются различия между ними.

Хелен и Рэчел пришлось разделиться, чтобы обойти толпу.

— Они верят в Бога, — сказала Рэчел, когда они вновь встретились. Она имела в виду, что люди в толпе верят в Него, потому что вспомнила кресты с окровавленными гипсовыми фигурами, стоявшие на пересечениях тропинок, и необъяснимую таинственность католической службы. — Мы никогда этого не поймем! — вздохнула она.

Они ушли довольно далеко, уже совсем стемнело, но впереди слева были видны большие железные ворота.

— Ты хотела дойти до гостиницы? — спросила Хелен.

Рэчел толкнула ворота, и они распахнулись. Поскольку вокруг никого не было, и, рассудив, что в этой стране запретов для посторонних не существует, Хелен и Рэчел вошли. Совершенно прямая дорога была обсажена деревьями. Внезапно деревья кончились, дорога сделала поворот, и женщины очутились перед большим прямоугольным зданием. Они поднялись на широкую веранду, окружавшую гостиницу, и оказались всего в нескольких футах от ряда широких окон почти на уровне земли. Окна были не завешены и ярко освещены, поэтому все происходящее внутри было ясно видно. Каждое окно открывало какую-то часть гостиничной жизни. Хелен и Рэчел спрятались в широкой полосе тени от простенка и заглянули внутрь. Они находились около столовой. Там подметали пол; официант ел виноград, положив ноги на угол стола. Дверь вела в кухню, где мыли посуду; повара в белом погружали руки в котлы, а официанты жадно поглощали остатки трапезы, макая куски хлеба в подливку. Пройдя дальше, женщины попали в заросли кустарника, а потом вдруг оказались у окон гостиной, где дамы и мужчины после плотного ужина отдыхали в глубоких креслах, изредка переговариваясь и листая журналы. Худая женщина импровизировала на рояле.

— Что такое дахабйя[27], Чарльз? — ясно слышимым голосом спросила своего сына вдова, сидевшая в кресле у окна.

Музыкальная пьеса кончилась, и ответ потонул в кашле и хлопках.

— Тут все такие старые, — прошептала Рэчел.

Они пробрались к следующему окну и увидели двух мужчин без пиджаков, игравших в бильярд с двумя девушками.

— Он ущипнул меня за руку! — воскликнула пухленькая, ударив мимо лузы.

— Так, не скандалить, — строго вступил молодой человек с красным лицом, выполнявший обязанности маркера.

— Осторожно, нас увидят, — шепнула Хелен, дергая Рэчел за локоть. Та беспечно высунулась до середины окна.

Обогнув угол, они оказались у самого большого помещения в гостинице, в котором было целых четыре окна. Оно называлось «Салоном», хотя на самом деле это был просто холл. Украшенный оружием и местными вышивками, обставленный диванами и ширмами, которые отгораживали укромные уголки, этот зал, очевидно, был пристанищем молодежи. Синьор Родригес, известный Хелен и Рэчел как управляющий гостиницей, стоял совсем недалеко от них, в дверях, обозревая сцену — мужчин, отдыхающих в креслах, пары, пьющие кофе за столиками, и — в самом центре — группу играющих в карты под гроздьями ярких электрических светильников. Он гордился своей предприимчивостью, которая превратила монастырскую трапезную — холодный каменный зал с котлами на треногах — в самое уютное помещение дома. Гостиница была заполнена, и это доказывало, как мудро он рассудил, решив, что ни одна гостиница не может процветать без салона.

Люди сидели парами и группами по четыре человека: то ли они были уже знакомы, то ли непринужденная обстановка облегчала общение. Через открытое окно доносилось неровное гудение, подобное звуку, идущему в сумерках от овечьей отары, собранной в загоне. На переднем плане шла карточная игра.

Хелен и Рэчел несколько минут наблюдали за играющими, не различая ни слова. Один из мужчин, сидевший в профиль, привлек особенное внимание Хелен. Это был ее ровесник, худой и бледный, а его партнершей была румяная девушка, типичная англичанка.

Вдруг, по непонятной причине, несколько слов, произнесенных им, отделились от общего фона: