Чарльз Диккенс - Большие надежды (без указания переводчика) Страница 28

— Гей! Это ты Орликъ? крикнули мы, остановившись.

— Ага! отозвался онъ.

Я остановился на минутку, въ надеждѣ найти попутчика.

— Ты запоздалъ, однако, замѣтилъ я.

— Ну, да и ты же запоздалъ, какъ-то неестественно отвѣтилъ Орликъ.

— Мы, мистеръ Орликъ, сказалъ Уопсель, находясь еще подъ впечатлѣніемъ своего представленія: — мы наслаждались литературнымъ вечеромъ.

Старой Орликъ заворчалъ про-себя, будто сознавая, что возражать на это нечего, и мы всѣ пошли вмѣстѣ.

Я спросилъ его: былъ ли онъ въ городѣ.

— Да. Я пошелъ тотчасъ послѣ тебя и, должно-быть, шелъ недалеко за тобой, хотя и не видалъ тебя… Ага, опять палятъ!

— Съ понтона? сказалъ я.

— Да. Еще птица изъ клѣтки вырвалась. Уже съ-тѣхъ-поръ, какъ стемнѣло, начали стрѣлять. Вотъ сейчасъ опять выстрѣлятъ.

И дѣйствительно, мы не успѣли сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ намъ на встрѣчу раздался памятный мнѣ выстрѣлъ; замирая въ туманѣ и глухо перекатываясь по низменнымъ окрестностямъ, онъ, казалось, преслѣдовалъ и стращалъ бѣглецовъ.

— Ловкая ночь, чтобъ дать тягу, сказалъ Орликъ. — Хоть кого озадачитъ поймать за крылышко казематную птицу въ такую ночь!

Много мыслей породилъ во мнѣ этотъ выстрѣлъ, и я молчалъ, вполнѣ предавшись имъ. Мистеръ Уопсель, какъ дурно-вознагражденный дядюшка только-что прочитанной трагедіи, предался своимъ мечтаніямъ вслухъ. Орликъ, заложивъ руки въ карманы, тяжело шагалъ рядомъ со мною. Было очень-темно, очень-сыро, очень-грязно; мы продолжали шлёпать по грязи. По временамъ до насъ долеталъ сигнальный выстрѣлъ, уныло раздаваясь вдоль по теченію рѣки. Я весь погрузился въ думу. Мистеръ Уопсель переживалъ всѣ страсти вечерняго представленія.

Орликъ отъ времени-до-времени бормоталъ: «Бей сильней, бей дружней, дядя Климъ!» Онъ, повидимому, подпилъ, но не былъ пьянъ.

Такъ мы добрели до деревни. По пути туда мы должны были миновать «Лихихъ Бурлаковъ» и, къ нашему удивленію — ужь было одиннадцать часовъ — нашли его въ какомъ-то волненіи; дверь была растворена вастежь и въ окнахъ мелькали необычные огни. Мистеръ Уопсель зашелъ, чтобъ узнать, въ чемъ дѣло (полагая, что, вѣроятно, поймали бѣглеца), но поспѣшно выбѣжалъ, крича въ-попыхахъ:

— Что-то тамъ неладно! Бѣги скорѣй домой, Пипъ; всѣ бѣгите!

— Что тамъ такое? спросилъ я, стараясь не отставать отъ него.

— Что такое? повторилъ Орликъ, держась рядомъ со мною.

— Я и самъ что-то-не понимаю. Ограбили, говорятъ; а Джо не было дома. Полагаютъ, что бѣглые каторжники. Да еще кого-то зашибли.

Мы бѣжали такъ поспѣшно, что было не до разспросовъ. Остановились мы только у себя на кухнѣ. Она была полна народа; кажется, вся деревня собралась тамъ.

Тутъ былъ докторъ, тутъ былъ Джо; цѣлая толпа женщинъ суетилась тутъ же, за полу посреди кухни. Посторонніе зрители разступились, замѣтивъ меня, и я только тогда увидѣлъ свою сестру безъ чувствъ, неподвижно-распростертую, на полу. Ее повергъ страшный ударъ въ затылокъ, нанесенный неизвѣстно кѣмъ, пока она сидѣла лицомъ къ огню.

Не суждено ужъ ей было выходить на сцену женою Джо.

XVI

Подъ впечатлѣніемъ Джорджа Барнуэла, я сперва подумалъ: «ужъ не участникъ ли я въ покушенія на жизнь моей сестры, тѣмъ болѣе, что я, какъ близкій ея родственникъ и, какъ было извѣстно, облагодѣтельствованный ею, подавалъ болѣе другихъ поводъ къ подозрѣніямъ; но когда, на слѣдующее утро, я съ болѣе-свѣжей головою обдумалъ это дѣло и услышалъ вокругъ себя толки о немъ, то увидѣлъ все въ другомъ, болѣе-здравомъ свѣтѣ. Джо съ четверти девятаго до трехъ четвертей десятаго часа просидѣлъ за трубкой въ трактирѣ „Лихихъ Бурлаковъ“. Пока онъ былъ тамъ, сестру мою видѣли у дверей кухни, и она даже пожелала доброй ночи возвращавшемуся на ферму работнику. Этотъ человѣкъ не могъ точно опредѣлить времени, когда онъ видѣлъ ее; попытавшись-было, онъ совершенно запутался. Онъ зналъ только, что это было ранѣе девяти часовъ. Когда Джо пришелъ домой, въ десять часовъ безъ пяти минуть, онъ нашелъ жену поверженною на полъ сильнымъ ударомъ и немедленно сталъ звать на помощь. Въ то время огонь въ очагѣ горѣлъ еще довольно-ярко и свѣча, неочень-нагорѣвшая, была задута.

Ничего не было унесено изъ дома. Вообще, кромѣ погашенія свѣта, стоявшей на столѣ между сестрой и дверью, и находившейся позади ея, когда она, стоя лицомъ въ огню, получила ударъ, не было никакого безпорядка, произведеннаго ея паденіемъ, и кровь была одна замѣчательная улика. Ударъ былъ, нанесенъ ей въ голову и въ позвоночный столбъ чѣмъ-то тупымъ и тяжелымъ; затѣмъ, въ то время, какъ она лежала ничкомъ, что-то тяжелое было брошено въ нее съ значительною силою; а когда Джо поднялъ ее, то на полу возлѣ нея оказалась распиленная ножная колодка.

Осмотрѣвъ колодку глазомъ кузнеца, Джо объявилъ, что она была распилена нѣсколько времени тому назадъ. Когда крикъ и гамъ достигли понтоновъ и оттуда пришелъ народъ, то, по осмотрѣ колодки, мнѣніе Джо было потверждено. Никто не взялся опредѣлить, когда она оставила понтонъ, къ которому, безъ сомнѣнія, нѣкогда принадлежала, но всѣ утверждали навѣрное, что эта колодка не была ни на одномъ изъ двухъ каторжниковъ, бѣжавшихъ въ предшествовавшую ночь. Къ тому же, одинъ изъ нихъ уже былъ пойманъ, причемъ оказалось, что онъ не снялъ съ себя колодокъ.

Зная то, что я зналъ, я сдѣлалъ собственное заключеніе, что это была колодка моего каторжника, та самая, которую я слышалъ и видѣлъ, какъ онъ пилилъ въ болотахъ, но умъ мой отказывался обвинять его въ подобномъ употребленіи этой колодки. Я думалъ, что она попала въ руки къ другому или другимъ лицамъ и что они употребили ее на эту жестокую цѣль: или Орликъ или незнакомецъ, показавшіе мнѣ напилокъ.

Что касается до времени, то Орликъ дѣйствительно ходилъ въ городъ, какъ онъ говорилъ намъ, когда мы нагнали его у заставы. Его видѣли въ городѣ впродолженіе всего вечера; онъ въ обществѣ разныхъ лицъ былъ въ нѣсколькихъ трактирахъ и, наконецъ, вернулся съ мистеромъ Уопселемъ и со мной. Уликъ противъ него не было никакихъ, кромѣ недавней ссоры; а ссорилась сестра тысячу разъ и съ нимъ, и со всѣми окружавшими. Что касается незнакомца, то если онъ и приходилъ, чтобъ взять назадъ свою двухфунтовую бумажку, изъ-за этого не могло быть ссоры, такъ-какъ сестра совершенно готова была возвратить ее. Къ-тому же, тутъ не произошло никакой ссоры; убійца вошелъ такъ тихо и такъ неожиданно, что она получила ударъ прежде, нежели успѣла оглянуться.

Ужасно было подумать, что я, хотя невинно, доставилъ къ тому оружіе — а я не могъ думать иначе. Я страдалъ несказанно, перебирая въ мысляхъ, не снять ли съ себя эту роковую тайну моего дѣтства и разсказать Джо всю исторію. Въ-теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ послѣ того, я все-еще каждый день рѣшалъ этотъ вопросъ отрицательно, и на слѣдующее утро снова возбуждалъ его. Наконецъ я пришелъ къ тому заключенію, что тайна эта сдѣлалась теперь уже такою старою, такъ сроднилась со мной, что я не могъ болѣе вырвать ее изъ себя. Къ страху навсегда оттолкнуть отъ себя Джо, если онъ повѣритъ, что я довелъ до такой бѣды, присоединялось новое опасеніе,

Что онъ, пожалуй, не повѣритъ мнѣ, а отнесетъ это, вмѣстѣ съ баснословными собаками и телячьими котлетами, къ моимъ чудовищнымъ вымысламъ. Впрочемъ, я только медлилъ, а между-тѣмъ рѣшился сдѣлать полное признаніе, еслибъ мнѣ представился случай облегчить тѣмъ открытіе преступника.

Лондонскіе полицейскіе, въ красныхъ жилетахъ (дѣйствіе происходило въ то время, когда полиція еще носила эту форму) пробыли въ нашемъ домѣ недѣлю или двѣ и дѣлали все, что, какъ я слышалъ и читалъ, обыкновенно дѣлаютъ въ подобныхъ случаяхъ власти. Они взяли подъ караулъ нѣсколько очевидно-недобрыхъ людей, вбили себѣ въ голову нѣсколько ложныхъ мыслей, и упорно старались подвести обстоятельства дѣла подъ эти мысли, вмѣсто того, чтобъ, наоборотъ, изъ фактовъ вывести свои заключенія. За то они, бывало, стояли у дверей „Лихихъ Бурлаковъ“ съ всевѣдущимъ, но сдержаннымъ видомъ, внушавшимъ удивленіе къ нимъ во всемъ околодкѣ; у нихъ даже была таинственная манера пить, которая почти стоила поимки преступника.

Еще долго послѣ удаленія этихъ конституціонныхъ властей, сестра пролежала въ постели, очень-больная. Зрѣніе ея помрачалось такъ, что она видѣла предметы размноженными я хваталась за воображаемыя чашки и рюмки, вмѣсто дѣйствительныхъ; слухъ ея былъ сильно поврежденъ, память также, и рѣчи ея были невнятны. Когда же она, наконецъ достигла до того, что при посторонней помощи могла сойти съ лѣстницы, то все же необходимо было, чтобъ при ней постоянно находилась моя аспидная доска, на которой она писала, что ей было нужно, не будучи въ состояніи высказать этого на словахъ. Такъ-какъ она, не говоря уже о дурномъ почеркѣ, плохо знала склады, а Джо, съ своей стороны, былъ плохой грамотѣй, то между ними происходили престранныя недоразумѣнія, разрѣшать которыя всегда призывали меня. Я нерѣдко читалъ мясо, вмѣсто мята, чай вмѣсто Джо, и пекарь вмѣсто лекарь, и это были еще не изъ самыхъ грубыхъ моихъ ошибокъ.