Итало Звево - Дряхлость Страница 28

К Эмилио вновь пришло желание увидеть Анджолину. Он не принял решения пойти к ней, а только подумал, что сейчас действительно не было никакой опасности снова увидеть её. Даже если он хотел сдержать данное ей при расставании слово, то должен был бы сейчас же пойти к ней. А разве Эмилио не был достаточно спокоен для того, чтобы пожать руку друга?

Он поведал о своих мыслях Балли, закончив рассказ следующими словами:

— Я хотел бы только увидеть, что произойдёт в том случае, если я её снова встречу, буду ли я более предусмотрительным.

Балли всегда смеялся над любовью Эмилио, и теперь он конечно же ничуть не верил в его совершенное выздоровление. Более того, уже несколько дней он сам ощущал очень большое желание вновь увидеть Анджолину. Балли живо представлял себе её фигуру и её черты. Он рассказал об этом Эмилио, который тут же пообещал другу, что при первых же его словах к девушке он попросит её позировать для Балли. Не оставалось никаких сомнений: Эмилио выздоровел. Теперь он даже не ревновал Анджолину к Балли.

Казалось даже, что Балли думает об Анджолине ничуть не меньше, чем сам Эмилио. Балли даже хотелось разрушить статую, над которой он уже проработал шесть месяцев. Он также исчерпал все возможности и не находил для себя другой идеи, кроме той, что родилась в тот самый вечер, когда Эмилио познакомил его с Анджолиной. В один из вечеров, прощаясь с Эмилио, Балли спросил:

— Ты с ней ещё не встречался?

Балли не хотел быть тем, кто поможет им встретиться, но он хотел знать, не помирился ли Эмилио с Анджолиной без его ведома. Это было бы предательством!

Спокойствие Эмилио продолжало увеличиваться. Всё позволяло ему делать только то, что он хочет, а Эмилио, по сути, не хотел ничего. Вообще ничего. Он мог бы искать Анджолину, но лишь для того, чтобы попытаться оживить свои чувства и мысли. К тому же эта встреча помогла бы ему продолжить роман, который он больше не знал, как писать.

Только одна инерция мешала Эмилио пойти искать девушку. Ему бы больше понравилось, если другие помогли бы им встретиться, и он даже думал, что можно попросить об этом Балли. Всё действительно было бы так легко и просто, если Анджолина стала бы натурщицей для Балли, а затем досталась бы ему в качестве любовницы. И Эмилио думал об этом. Его нерешительность была вызвана лишь тем, что он не хотел уступать Балли такую важную часть своей собственной судьбы.

Важную? О, Анджолина всегда оставалась очень важной персоной для него. Если сравнивать со всем остальным, то ничто не имело значения, и при этом Анджолина над всем господствовала. Эмилио постоянно об этом думал, как старик о собственной молодости. Как он был молод той ночью, когда должен был бы убить, чтобы успокоиться! Если Эмилио написал бы, напротив, как из кожи вон лез на улице, а затем так же мучился один в постели, то нашёл бы место для искусства, что напрасно искал позже. Но всё ушло навсегда. Анджолина была жива, но больше не могла дать ему молодость.

Однажды вечером в Городском парке Эмилио увидел её, шагающую впереди. Он узнал Анджолину по походке. Она приподняла юбку, чтобы уберечь её от грязи, и в свете убогого фонаря Эмилио увидел отблеск на её чёрных туфлях. Кровь Эмилио вскипела. Он вспомнил, как на пике своей любовной тоски думал, что обладание этой женщиной излечило бы его. Сейчас же он, напротив, подумал:

— Оно меня бы оживило!

— Добрый вечер, синьорина, — сказал Эмилио так спокойно, как только мог, при том спёртом от желания дыхании, появившемся при ииде этого розовощёкого по-детски лица, с большими, точно очерченными глазами.

Она остановилась, подхватила предложенную ей руку и ответила весело и безмятежно на приветствие:

— Как поживаете? Давно не виделись.

Эмилио ответил, но был рассеян по причине собственного желания. Возможно, Анджолина поступала плохо, разговаривая с ним так спокойно и безмятежно и, что ещё хуже, не думая о том, что всё это провоцирует Эмилио перейти сразу же к желаемому: к правде, к обладанию.

Он шёл рядом с Анджолиной, держа её за руку, но, обменявшись обычными фразами людей, радующихся встрече, Эмилио замолчал в замешательстве.

Такой хвалебный тон, что в другом случае он бы употребил с глубокой искренностью, сейчас был неуместен, но и слишком большое безразличие не привело бы его к цели.

— Вы меня простили, синьор Эмилио? — спросила Анджолина, держа руку Эмилио и протягивая ему и другую.

Этот жест был замечательным и удивительно оригинальным для Анджолины. Эмилио нашёлся:

— Знаете, что я никогда вам не прощу? То, что вы не сделали никаких попыток встретиться со мной. Я так мало для вас значу?

Эмилио был откровенен, но было ясно, что он безрезультатно ломает комедию. А, может, эта откровенность и послужила бы ему лучше, чем какое-либо притворство.

Анджолина немного сконфузилась и, запинаясь, заверила, что если бы они не встретились, то на следующий же день она бы ему написала.

— И всё же, по сути, что такого я сделала? — сказала Анджолина, уже забыв то, что только что просила прощения.

Эмилио подумал, что сейчас будет уместно посомневаться:

— И я должен вам верить?

Потом сказал с упрёком:

— С продавцом зонтов!

Эти слова заставили их обоих рассмеяться от души.

— Ревнивец! — воскликнула Анджолина, сжав руку Эмилио, что продолжала держать, — ревнует к этому грязному человеку!

Действительно, если Эмилио поступил правильно, разорвав отношения с Анджолиной, то конечно же сейчас он был неправ, вспомнив ту глупую историю с продавцом зонтов. Продавец зонтов никогда не являлся самым страшным из его соперников. И поэтому сейчас у Эмилио было странное ощущение, что он должен обвинять во всех бедах, что случились с ним после расставания с Анджолиной, только самого себя.

Она надолго замолчала. Это не могло быть нарочно, потому что для Анджолины это было бы слишком тонким искусством. Возможно, она молчала потому, что не находила больше слов в своё оправдание, и они шагали в тишине рядом в этой странной и туманной ночи, с небом, покрытым бледными тучами, с одной лишь точкой, в которой был виден лунный свет.

Так они дошли до дома Анджолины, и она остановилась, но Эмилио заставил её продолжать идти:

— Идём, идём, ещё, ещё, так же тихо!

Тогда, действительно, она его поняла и продолжила молча идти. Эмилио вновь почувствовал к ней любовь с этого мгновения, или, возможно, с того мгновения, о котором знал только он сам. Эмилио шёл рядом с женщиной, облагороженной его беспрерывной мечтой, с того самого дня, как он услышал тот её томительный вскрик, что вырвался у неё во время их прощания.

Эмилио теперь воплощал Анджолину во всём, даже в искусстве, потому что его желание заставляло его сейчас чувствовать, что он идёт рядом с богиней, способной на что-либо благородное, будь то звук или слово.

Миновав дом Анджолины, они оказались на пустынной и тёмной улице, к которой примыкал холм с одной стороны и невысокая стена с другой. Анджолина присела на эту стену, а Эмилио прислонился к ней в поисках положения, что он так любил в прошлом, во время первых месяцев их любви. Ему не хватало моря. В этом влажном и сером пейзаже светлый цвет волос Анджолины господствовал над всем, являясь единственным признаком тепла и света.

Прошло столько времени, как Эмилио не чувствовал этих губ на губах своих, и сейчас его охватил трепет.

— О, дорогая и сладкая! — пробормотал он, целуя глаза, шею, и далее руку и одежду.

Анджолина позволила ему всё это, и такая нежность была так неожиданна, что Эмилио взволновался и заплакал. Вскоре его плач перерос в рыдания. Ему показалось, что стоит ему захотеть, и это счастье будет продолжаться всю жизнь. Всё было так легко, и всё так легко объяснялось. Жизнь Эмилио теперь состояла только из одного этого желания.

— Ты так сильно меня любишь? — пробормотала Анджолина, взволнованная и удивлённая.

У неё также на глазах выступили слёзы. Она рассказала, что видела его на улице, бледного и худого, с очевидными следами страданий, и у неё от сожаления защемило сердце.

— Почему ты не пришёл раньше? — спросила Анджолина, упрекая его.

Она опёрлась на Эмилио, чтобы спуститься на землю. Он не помял, почему она прервала этот сладкий рассказ, который должен был длиться вечно.

— Пойдём ко мне домой, — сказала Анджолина решительно.

У Эмилио закружилась голова, и он обнял её и поцеловал, не зная, как выразить свою признательность. Но дом Анджолины был далеко, и, шагая, Эмилио охватили сомнения и недоверие. Что если сейчас он навсегда свяжет свою судьбу с этой женщиной? Преодолевая ступень за ступенью, Эмилио спросил:

— А Вольпини?

Анджолина заколебалась и остановилась:

— Вольпини?

Затем она приблизилась к Эмилио решительно и опёрлась на него, уткнувшись в его плечо и имитируя стыдливость, что напомнило Эмилио прежнюю Анджолину с её мелодраматичной серьёзностью.