Итало Звево - Дряхлость Страница 29

— А Вольпини?

Анджолина заколебалась и остановилась:

— Вольпини?

Затем она приблизилась к Эмилио решительно и опёрлась на него, уткнувшись в его плечо и имитируя стыдливость, что напомнило Эмилио прежнюю Анджолину с её мелодраматичной серьёзностью.

— Никто об этом не узнает, даже моя мать, — сказала она.

Сразу же вспомнился весь старый багаж, а также и мать. Анджолина принадлежала Вольпини, тот её желал, и даже осталось место условию для продолжения их отношений:

— Он почувствовал, что я его не люблю, — прошептала Анджолина, — и захотел доказательства любви.

Но Анджолина не получила взамен других гарантий, кроме обещания жениться на ней. Тогда она со своей привычной легкомысленностью упомянула имя адвоката, который посоветовал ей довольствоваться только этим обещанием, так как закон карает за подобное обольщение.

Следуя одна за другой, эти ступеньки не кончались. И с каждой следующей ступенькой Анджолина становилась всё больше похожа на ту женщину, от которой он уже однажды бежал. Теперь она болтала без умолку, уже начиная ему отдаваться. И сейчас она действительно могла стать его, потому что — об этом было сказано и пересказано — она была для Эмилио той, которая была отдана портному, а это снимало с него всякую ответственность.

Анджолина открыла дверь и по тёмному коридору провела его в свою комнату. Из другой комнаты послышался гнусавый голос её матери:

— Анджолина! Это ты?

— Да, — ответила Анджолина, сдерживая смешок. — Я ложусь спать. Пока, мама.

Анджолина зажгла свечу и сняла с себя пальто и шляпу. Затем она ему отдалась, или, лучше, его приняла.

Эмилио мог изучить, насколько важным было обладание женщиной, которую он так долго желал. В этот памятный вечер он подумал, что его интимная природа изменилась два раза. Исчезла та безутешная инерция, что сподвигла его снова искать Анджолину. Но также почти полностью сошёл на нет и тот энтузиазм, который заставлял его рыдать от счастья и грусти. Мужчина был теперь удовлетворён, но кроме этого удовлетворения он сейчас, в самом деле, не чувствовал ничего. Он обладал той женщиной, которую ненавидел, а не любил. О, обманщица! Это был не первый, и не — как она хотела дать понять — второй раз, когда она оказалась в постели любви. Не стоило труда злиться по этому поводу, потому что Эмилио давным-давно обо всём этом знал. Но это обладание дало ему огромную свободу суждения о женщине, которая ему покорилась.

— Никогда больше не буду мечтать, — подумал Эмилио, выходя из её дома.

И затем, глядя на неё, освещённую бледными лунными отблесками, у него промелькнула другая мысль:

— Возможно, я никогда больше сюда не вернусь.

Это не было решением. Почему он должен был его сейчас принимать? Всё потеряло своё значение.

Анджолина проводила Эмилио до двери. Она не догадалась об охлаждении его интереса к ней, потому что он постыдился бы проявлять подобное чувство. Даже, наоборот, Эмилио заботливо спросил, смогут ли они встретиться и на следующий вечер, но Анджолина ответила отказом, так как в её планах была работа допоздна у синьоры Делуиджи, которая заказала ей пошить бальное платье. Они договорились встретиться через два дня:

— Но не в этом доме, — сказала Анджолина, сразу покраснев от гнева. — Как ты можешь такое представить. Не хочу подвергать себя опасности быть убитой собственным отцом.

Эмилио заверил, что позаботится о том, чтобы найти место для следующей встречи, и он известит её завтра об этом запиской.

Обладание? Правда? Очевидно, что та же бесстыдная ложь нашла своё продолжение, и Эмилио не видел никакой возможности от неё освободиться. При последнем поцелуе Анджолина попросила Эмилио хранить всё в тайне. Она заботилась о своей репутации.

Но с Балли Эмилио сразу стал несдержан, в первый же вечер. Эмилио обо всём рассказал с тем, чтобы отреагировать на враньё Анджолины, и не придал значения её рекомендациям. Но затем Эмилио почувствовал большое удовлетворение от того, что может рассказать, как обладал такой женщиной.

Это удовлетворение было интенсивным, важным, оно помогло развеять тучи над головой.

Балли принялся слушать Эмилио с видом врача, который хочет установить диагноз:

— Мне кажется, что можно быть уверенным в том, что ты выздоровел.

Но тогда Эмилио почувствовал необходимость довериться другу полностью и рассказал о негодовании, которое вызывало в нём поведение Анджолины, которая стремилась заставить его верить, что она была отдана Вольпини, чтобы принадлежать ему. Внезапно слова Эмилио стали слишком резкими:

— Она до сих пор хочет меня одурачить. Боль, которую я ощущаю от того, что она не меняется, так сильна, что даже лишает меня желания видеться с ней.

Балли понял его и сказал:

— Но и ты не меняешься. Из твоих слов ясно, что ты совсем уж не так безразличен к ней.

Эмилио с жаром запротестовал, но Балли не позволил себя переубедить:

— Ты поступил неправильно. Достаточно неправильно для того, чтобы снова вернуться к ней.

Ночью Эмилио смог удостовериться, что Балли прав. Это негодование, бессильный гнев требовали отдушины и не давали ему уснуть. Эмилио больше не мог вводить себя в заблуждение, что это негодование честного человека, оскорблённого непристойностью. Эмилио слишком хорошо знал это состояние души. Он в него снова впал, и оно было тем же, что и во время происшествия с продавцом зонтов, и до обладания. Молодость возвращалась! Эмилио больше не желал убить, но ему казалось, что он уничтожен стыдом и болью.

К старой боли прибавились угрызения совести, что он вновь связан с этой женщиной. И страх, что она ещё больше скомпрометирует его жизнь. На самом деле, как ещё можно было объяснить то упорство, с которым Анджолина взваливала на него вину за её отношения с Вольпини, как не желанием обвинить Эмилио, скомпрометировать его, высосать последнюю кровь, что ещё текла в его венах? Эмилио был навсегда связан с Анджолиной странной аномалией его собственного сердца, чувствами (лёжа один в постели, Эмилио вновь ощутил прилив желания) и тем же негодованием, которое он связывал с ненавистью.

Негодование Эмилио являлось матерью его же самых сладких снов. К утру его глубокое расстройство смягчилось сокрушённостью по поводу своей собственной судьбы. Он не уснул, но впал в состояние, сходное с подавленностью, которое лишило его контроля над временем и пространством. Эмилио казалось, что он серьёзно болен и что Анджолина пришла его лечить. Она была скромной и серьёзной, нежной и бескорыстной, как хорошая медсестра. Он ощущал, как Анджолина движется по комнате, и каждый раз, приближаясь, она приносила с собой облегчение, трогала прохладной рукой его горячий лоб или целовала лёгкими поцелуями, которых он почти не ощущал, его глаза и лоб. Анджолина умела так целовать? Эмилио тяжело перевернулся в постели и пришёл в себя. Осуществление этого сна стало бы настоящим обладанием. А он ещё несколько часов назад считал, что уже никогда не будет мечтать. О, молодость возвращалась. Она могущественно бежала по его венам, как никогда прежде, и уничтожала все решения, что дряхлый ум сделал раньше.

Рано утром Эмилио поднялся и ушёл. Он не мог ждать, ему хотелось снова увидеть Анджолину, и как можно скорее. Эмилио перешёл на бег от нетерпеливого желания снова обнять её, но он не собирался слишком много говорить. Эмилио не хотел унижаться до разглагольствований, которые исказили бы их отношения. Обладание не давало правды, но не приукрашенное снами и даже словами, оно было той самой чистой и животной правдой.

Но, напротив, с удивительным упрямством Анджолина не хотела всё это знать. Она уже оделась и собиралась уходить. И потом, она же ему сказала, что не собиралась бесчестить собственный дом.

Эмилио тем временем сделал наблюдение, в соответствии с которым он должен был поменять свои намерения. Он догадался, что Анджолина с любопытством изучала, уменьшится или увеличится в нём любовь после обладания. Она выдала себя с трогательной наивностью; должно быть, у неё был опыт знакомства с мужчинами, которые испытывали отвращение к покорённой женщине. Эмилио не составило труда доказать Анджолине, что он не из таких. Смирившись с воздержанием, которое она ему навязала, Эмилио удовлетворился теми поцелуями, с которыми уже так долго жил. Но вскоре одних поцелуев стало недостаточно, и Эмилио принялся шептать Анджолине на ушко те сладкие слова, что он выучил в течение своей долгой любви:

— Анже! Анже!

Баяли дал ему адрес дома, где сдавались в аренду комнаты. Эмилио рассказал Анджолине об этом. Долго, чтобы не наделать ошибок, он по просьбе Анджолины стал описывать этот дом и положение комнат, что немало смущало Эмилио, который там никогда не был. Он слишком много целовал для того, чтобы делать наблюдения, и, оказавшись в одиночестве на этой улице, понял, к своему большому удивлению, что только теперь знает, куда надо идти, чтобы найти эту комнату.