«Упрямец» и другие рассказы - Орлин Василев Страница 28

Тут я умолкаю, так как первые буквы следующих строк раскрыли бы подлинное имя моей Астарты. Вероятно, все, кто помнит еще символистскую поэзию тех лет (это было после первой мировой войны), догадаются, что в остальной части стихотворения были «чертог в рубинах», «замок старинный», сапфиры и диадемы, равно как и бездны, умело срифмованные с «миром подзвездным».

Второе стихотворение повествовало о «путнике», шедшем к Ней «из далеких стран, где садится солнце прямо в океан».

Дальше — поэма в прозе:

«Душа моя — гробница, в которой витают тени безвременно угасших грез, — протянешь ли Ты, о волшебница, руку, чтоб вновь воскресить их?»

«Душа моя — море безбрежное — не счесть утонувших надежд, — протянешь ли Ты руку, волшебница…»

И так далее, до самого конца альбома.

Разве можно было не оказать мне предпочтения?

Письменные любовные признания остальных «претендентов» были изорваны, по свидетельству кузена, на мелкие клочья и выброшены вон с категорическим:

— Дураки!

А мой «Пур сувенир» был принят со светлой улыбкой и нежным рукопожатием, след которого я еще целую неделю ощущал на своей ладони.

Иные недоброжелатели, возможно, сочтут, что улыбка — слишком слабое вознаграждение за целый альбом лирических восторгов, — что ж, эти люди, вероятно, никогда не любили. В противном случае они поняли бы, что за одну улыбку такой девушки, как Астарта, юноша, которому нет еще семнадцати, мог отдать… Впрочем, смешно даже искать какое-либо сравнение среди земных сокровищ!

Ее улыбка была хрустальной колыбелью, которая и днем и ночью сладко баюкала меня. Она одарила меня волшебной способностью счастливых: мне стал доступен и шепот звезд, и шелест трав, и птиц небесных щебетанье.

Улыбка эта выделила меня из всех, но я ни разу не воспользовался этим преимуществом. Ни разу не осмелился пройтись рядом с нею по главной улице, ибо к этому времени я уже сделал для себя одно открытие: я знал, как неловко чувствуют себя богатые девушки, когда им приходится идти рядом с оборванцем по улице, где разгуливают и гарнизонные офицеры и банковские служащие.

Чувства, высказанные в альбоме, были только нашей с Нею тайной. Астарта расхаживала с этими ненавистными чиновниками и лощеными офицеришками, но зато, стоило лишь ей обернуться, она встречала печальный взгляд своего верного рыцаря.

И так день за днем, до самых рождественских каникул.

Для всех — радость, для меня — мука.

Как пережить эти две недели в опустевшем, занесенном снегом городе, придавленном мрачными скалами, нависающими над самыми крышами домов!

Охваченный тоской, я сидел в квартире ее кузена, дожидаясь его возвращения. Дождался. Два часа напролет развертывал перед ним душераздирающую картину будущих каникулярных страданий. И, наконец, получил добрый дружеский совет:

— Приезжай ко мне в гости — другого выхода нет!

Прослезившись, я обнял его.

В гости…

Двадцать восемь километров по занесенному снегом шоссе. Я коченел, зарывшись в солому на попутных санях, запряженных волами, отогревался на мельницах, попадавшихся по дороге. А мои многострадальные башмаки расползлись совершенно…

На карте это — село, а в действительности — маленький курортный городок, разбогатевший на доходах от минеральных ванн. Большие отели, пансионы, виллы, огромный сосновый парк, заснеженные аллеи и доносящиеся издалека песни влюбленных.

Очищенный дорожными страданиями, я воистину достиг того волшебного рубежа, где юность превращает жизнь в сказку.

Разве не сказочен этот занесенный снегом маленький городок?

И разве то большое здание на холме — это отель? Нет, это волшебный дворец, в котором живет и томится в ожидании Она — Астарта, моя единственная возлюбленная, моя сбывшаяся мечта.

Приезд гимназистов на каникулы — праздник для городка. Они привозят с собой спектакль, срепетированный в гимназии. Они устроят вечер, веселье, танцы.

Мои приятели сооружали декорации, мастерили из шерсти парики, бороды и усы, репетировали и во все горло распевали песни. Я следил невидящим взглядом за их дружной работой, бродил, продрогший, по парку, часами не сводил глаз с большого отеля на холме и ждал…

Ждал таинственного знака из чертогов своей богини.

И знак явился.

Явился просто — так, как обычно бывает в сказках. Принес его вестник. Маленькая записка, бисерный почерк:

«Приходите к нам в гости, буду очень рада. Жду вас к шести часам».

Шесть часов. Стрелки на часах отеля, кажется, примерзли к цифре «два», но сердце само отметило торжественный миг, когда я ступил на дорожку, ведущую к вершине холма.

С каким же трепетом она, должно быть, ждала меня! Сама встретила в дверях — значит, вглядывалась, смотрела на дорогу из-за тяжелых штор.

Подала мне руку.

Не сказала ни слова.

Молчал и я.

Словно завороженный, иду следом за ней в ее девичью светелку.

Длинные, предлинные коридоры, устланные мягкими коврами, в которых тонут мои иззябшие ноги. Двери, двери, двери — как в сказочном царском дворце.

Вот, наконец, и последняя, заветная…

— Прошу вас.

Одинокая лампа на низеньком полированном столике.

Золотистый абажур льет таинственный свет.

Я и Она.

Хотя на синем небе нет бога, хочется вознести кому-то благодарственную молитву — молитву радости и любви.

— Прошу вас… садитесь…

Я сел.

Хорошо, что оперся поначалу на ручки. Здесь все так предательски мягко — я никак не ожидал, что утону, — впервые в жизни садился я в кресло. Пришлось почти лечь, чтобы отыскать опору.

С каким изяществом держат свои зонтики японки на абажуре…

— Я знала, что вы здесь, но не могла с вами встретиться и решила пригласить вас к нам.

Теперь моя очередь открыть, наконец, рот, поблагодарить за приглашение, рассказать обо всем, что было между нами невысказанного. Начать, скажем, так:

— Я долго ждал этого дня…

Но я лишь со слабой улыбкой взглянул на Нее. Произнес даже:

— Я…

И