Лао Шэ - Рикша Страница 30

В белоснежной куртке, синих штанах и новых туфлях на белой подошве он мог со своей сверкающей новой коляской целый день проторчать на стоянке, не предлагая услуг пассажирам. То почистит сиденье голубой метелочкой, то походит, улыбаясь, вокруг коляски. А стоит кому-нибудь ее похвалить, начнет хвастаться без удержу. Так он мог проболтать и день и другой. Когда же попадался богатый пассажир, ноги, не в пример коляске и красивой одежде, подводили его.

Это удручало Эр Цянцзы. Он опять вспоминал дочь и шел куда-нибудь заливать горе вином. Так он промотал псе деньги, осталась только коляска.

Как-то в начале зимы Эр Цянцзы пришел домой пьяный. Его сыновья – младший одиннадцати лет, старший тринадцати, – увидев отца, хотели улизнуть из комнат ты. Это обозлило Эр Цянцзы, и он каждого наградил затрещиной. Вмешалась жена, он набросился на нее, пнул в живот, и она без чувств упала на пол. Сыновья, вооружившись один совком для угля, другой – скалкой, вступились за мать. В суматохе кто-то наступил на женщину. Наконец вмешались соседи, кое-как утихомирили Эр Цянцзы и уложили спать.

Дети плакали, обнимая мать. Жена Эр Цянцзы пришла в себя, но подняться уже не смогла. Третьего декабря по старому стилю, облаченная в длинный голубой халат, она испустила последний вздох. Ее родные грозили подать на Эр Цянцзы в суд. Лишь настойчивые уговоры его приятелей заставили их уступить, да и то, наверное, потому, что Эр Цянцзы обещал с почетом похоронить жену и раздать ее родным пятнадцать юаней. Он занял шестьдесят юаней под залог коляски, но после Нового года решил ее сбыть: отдать долг не было никакой надежды.

Когда Эр Цянцзы бывал пьян, он даже подумывал продать кому-нибудь одного из сыновей, только охотников не находилось. Пробовал сунуться за деньгами к военному, «мужу» дочери, но тот не пожелал признать в нем тестя, а о деньгах и говорить не стал.

Сянцзы знал историю этой коляски, и ему не хотелось ее покупать. Колясок много, зачем брать эту? Она несчастливая. Ее приобрели на деньги, вырученные за дочь, а продают потому, что надо похоронить жену.

По-другому смотрела на это Хуню. Не всегда купишь такую коляску за восемьдесят юаней. Пользовались ею всего полгода, даже лак не потускнел, а фирма не какая-нибудь, а «Дэчэн», та, что в западной части города. Коляски куда хуже стоят почти столько же. Как можно упустить такой случай? После Нового года у всех туго с деньгами, и Эр Цянцзы не сможет продать коляску по более высокой цене, а деньги ему нужны позарез. Хуню сама посмотрела коляску, сама сговорилась с Эр Цянцзы о цене, сама заплатила. Сянцзы оставалось только молчать, деньги-то не его!

Сянцзы тщательно осмотрел коляску, она действительно оказалась добротной, не понравился ему только черный кузов с латунными украшениями. Именно то, что привлекло при покупке Эр Цянцзы: сочетание черного с белым. На Сянцзы же вид коляски наводил тоску: она была словно в трауре! Ему хотелось сменить верх на желтоватый, как земля, или серебряный, как луна. Хотелось, чтобы коляска имела более скромный вид. Но он не стал говорить об этом с Хуню во избежание ссоры.

Коляска привлекала всеобщее внимание, ее называли «маленькой вдовой», и от этого у Сянцзы на душе было скверно. Он не мог избавиться от грустных мыслей, потому что с утра до вечера не расставался со своей «траурной» коляской. Ему все время казалось, что вот-вот случится какое-нибудь несчастье. Особенно когда он вспоминал Эр Цянцзы и все его беды. Тогда коляска начинала казаться ему катафалком, над которым витает душа умершей. Сердце чуяло недоброе, хотя пока все шло благополучно. С каждым днем становилось все теплее. ЛюДи сменили зимнюю одежду на легкие куртки и штаны. Весна в Бэйпине короткая, а дни в эту пору года слишком длинные.

Сянцзы уходил с рассветом и, пробегав до четырех-пяти часов, чувствовал себя совершенно разбитым. Солнце стояло высоко, но возить пассажиров ему уже не хотелось. А работу бросать было жаль. В нерешительности сидел он где-нибудь в тени и лениво зевал.

Дни тянулись до бесконечности. Сянцзы уставал, и его не покидало мрачное настроение. Хуню томилась от скуки. Зимой она грелась у печки, слушала завывание ветра и утешалась тем, что на улицу лучше не выходить. А сейчас печку вынесли и поставили у стены под карнизом. Дома совершенно нечем было заняться, на дворе – грязь, вонь, ни единой травинки. Погулять не пойдешь – не на кого оставить квартиру. Отправляясь за покупками, Хуню старалась нигде не задерживаться. Как пчела, случайно залетевшая в комнату, рвалась она на волю из опостылевшего дома.

С соседками Хуню не разговаривала. Те без конца жаловались, твердили о своих заботах, сетовали на беспросветную жизнь, горевали и плакали по любому поводу. А Хуню это было неинтересно Она злилась на свою судьбу, но плакать не собиралась, наоборот, она охотно поругалась бы с кем-нибудь. Они все равно не поймут друг друга, зачем же вступать в разговоры? Пусть каждый сам занимается своими делами.

Но в середине апреля Хуню нашла себе подругу. Вернулась Сяо Фуцзы, дочь Эр Цянцзы. Ее «муж», военный, на каждом новом месте обзаводился «семьей»: за сотню-другую покупал девушку, потом дешевенькую койку, пару стульев и жил в свое удовольствие. А когда часть переводили в другой город, уходил холостым, оставляя и женщину и койку. За сто – двести юаней наслаждаться целый год, а то и полтора с новой подружкой – не так уж дорого! На прислугу – чтобы стирала, штопала, готовила – и то уйдет юаней восемь – десять в месяц. А так получаешь прислугу, с которой можно переспать, не рискуя подхватить дурную болезнь. Останешься доволен – сошьешь ей длинный халат из ситца за несколько юаней. Не угодит – заставишь голой сидеть дома, она и пикнуть не посмеет. Отправляясь в другую часть, вояка нисколько не жалел о койке и стульях, так как «жене» еще предстояло самой платить за комнату. Денег, вырученных за мебель и утварь, порою не хватало даже на это.

Сяо Фуцзы продала койку, рассчиталась с хозяйкой и вернулась домой в одном халате из пестрого ситца, с серебряными сережками в ушах

После продажи коляски у Эр Цянцзы осталось юаней двадцать – остальное ушло на уплату долга. Он все сильнее чувствовал, как тяжело в его годы остаться вдовцом Некому пожалеть, некому утешить, и он пил, а напившись, сам жалел и утешал себя как мог. В такие дни он ненавидел деньги и транжирил их вовсю. Порой мелькала мысль, что надо бы снова взяться за коляску, поставить сыновей на ноги, чтобы были опорой в старости. Он накупал всякой всячины, смотрел, как жадно они набрасываются на еду, и глаза его наполнялись слезами.

– Сиротки вы мои! – причитал он. – Несчастные детки! Я буду из последних сил работать для вас! Обо мне не заботьтесь – главное, чтобы вы были сыты! Ешьте на здоровье. А вырастете и не забудете меня – скажу спасибо!

Постепенно ушли и последние двадцать юаней.

Эр Цянцзы вновь запил, со всеми скандалил и не заботился больше о детях. Ребята перебивались как могли. Иногда удавалось раздобыть медяк-другой и купить чего-нибудь поесть. Они пристраивались к свадьбам и к похоронным процессиям, собирали медный лом, обрывки бумаги и выменивали на несколько лепешек или на фунт белых бататов, которые проглатывали вместе с кожурой. Порою двоим доставался всего медяк; тогда они покупали земляные орехи или сухие бобы; голода ими не утолишь, зато можно дольше жевать.

Когда вернулась Сяо Фуцзы, дети плакали от радости. Сестра заменит им мать.

Эр Цянцзы к возвращению дочери отнесся без особого восторга. Прибавился лишний рот. Но, видя, как счастливы сыновья, подумал, что женщина в доме нужна. Она будет стирать, готовить. Прогнать дочь он не мог: раз так случилось, ничего не поделаешь!

Сяо Фуцзы и раньше была хороша собой, только очень худа и мала ростом. Сейчас она пополнела и подросла. Круглолицая, с бровями-ниточками и чуть вздернутой верхней губой, она была очень миловидной и по-детски наивной. Особенно когда сердилась или смеялась, приоткрыв рот и показывая ровные белые зубы. Военного в свое время больше всего пленили эти ее зубки.

Сяо Фуцзы, как и других бедных девушек, можно было сравнить с прекрасным хрупким цветком; не успеет распуститься, как его срывают и несут на базар.

Хуню презирала своих соседок по двору, но Сяо Фуцзы ей сразу понравилась. И своей внешностью, и тем, что носила длинный халат из пестрого ситца, а главное – тем, что прожила целый год с военным и наверняка кое-чему научилась.

Женщинам нелегко подружиться, но уж если они друг другу пришлись по душе, то сходятся очень быстро. Не прошло и нескольких дней, как Хуню и Сяо Фуцзы стали неразлучны. Хуню любила полакомиться и всякий раз, накупив семечек или орехов, звала Сяо Фуцзы к себе поболтать. Сяо Фуцзы не нашла своего счастья, но, когда вояка бывал в хорошем настроении, он водил ее по ресторанам и театрам, в общем, было о чем вспомнить. Хуню завидовала подруге. Сяо Фуцзы не любила говорить о вещах, для нее унизительных, но Хуню слушала с такой жадностью и так упрашивала рассказывать все без стеснения, что та не могла отказать.