Джон Пристли - Другое Место. Рассказы Страница 30

Результат оказался катастрофическим. Из ста или около того человек, сидевших в столовой, только трое вроде были живы и не спали: мальчонка, обедавший с родителями, — оба они спали крепким сном, пожилой джентльмен, угощавший трех других, — все трое спали, и одна виолончелистка. Из остальных присутствующих, считая обедающих и официантов, одна четверть была мертва и готова к погребению, а три четверти ели, болтали и смотрели, так и не пробуждаясь от сна. У Кобторна не было на их счет никакого сомнения. Он отметил также, что вся комната вместе с находящимися в ней, казалось, отстояла от него непривычно далеко. При этом какая-то часть его самого не сидела за столом, а парила и, глядя сверху, видела все с ужасающей отчетливостью. Как в ночном кошмаре.

Если он с отчаяния переключал свое внимание и сосредоточивал его на себе, мрачные раздумья затемняли его сознание, прямо как небо — грозовые тучи. Собственная карьера представлялась ему памятником мирской суете. Он и его друзья были поставлены у власти избирателями, которые шли к урнам во сне, и сами они действовали и разговаривали в непробудном сне, ходили по кругу в министерство или из министерства так и не открывая глаз, дремлющие нации тщетно требовали мира и, как сонные, неминуемо шли к войне. Каждый аргумент за или против любой политики оказывался лишь бормотанием лунатиков. Кем был он, если не главой министерства, погруженного в сон? Издатели газет, так и не просыпавшиеся с детства, заказывали передовицы, которые восхваляли его или осуждали. Члены кабинета министров встречались, словно жертвы какого-то эстрадного гипнотизера. Некоторые старейшие министры, сейчас он это понял, были мертвы уже многие годы. Притворяться, будто совершил в жизни нечто существенное, явно нелепо. Ему случалось чувствовать себя усталым и угнетенным, быть не в силах избавиться от ощущения, что ничего путного сделать не удастся. Теперь он ясно видел, что все они обманывают самих себя, что всякая суета, тревоги, крики абсолютно бесполезны; что подлинная свобода действий — мечта, что все они пешки, из личного тщеславия воображающие себя игроками в шахматы, что достигнутые результаты, непредвиденные и страшные, — следствие ходов, сделанных в каком-то невидимом мире. И — горькая мысль, повернувшая нож в его раненом «я» — единственными людьми, которые были живы и не спали, избавленные от этого проклятья, довлеющего над миром, являлись разные ничтожества — обносившийся фокусник, по ошибке принятый за чокнутого, пожилой официант, мальчик, третьеразрядная виолончелистка…

Старый Дуглас Джердан и Морроу ждали его в вестибюле. Он убедился, что ему ненавистен уже один их вид. Морроу все также казался спящим, а Джердан — мертвее прежнего, если только это было возможно. Ну и парочка! Однако был ли он сам намного лучше? Только что, когда он вздумал репетировать свою речь в присущей ему манере, разве он внезапно не обнаружил, что делает это как бы во сне? Но потом, притворяясь, будто разговаривает или слушает мертвеца и спящего, сидя с ними рядом в машине, он напомнил себе, что большинство его слушателей сегодня вечером тоже будет спать, так что ему незачем валять дурака. Вот если бы он предстал перед многочисленными рядами слушателей, которые были живыми и бодрствующими и смотрели на него так, как это делал парень в поезде, вот тогда действительно было бы из-за чего волноваться. Одни психи, цинично подумал он, могут возражать против такой аудитории на политическом митинге. Так что ему остается только сохранять спокойствие, попытаться забыть об этом мертвом и спящем царстве и разыграть сцену выступления с важной политической речью, решил он, пока они подъезжали к служебному входу в Биконсфилд-холл.

Взбираясь по ступеням к длинной комнате позади трибуны, он старался взять себя в руки. Ему был слышен орган, громыхавший и скрипевший о том, что Англия вечна.

Они были тут, именно такие, как он и воображал, — старые мертвецы и спящие на ходу. Но тут обнаружилось и нечто неожиданное, нарочно, чтобы усложнить дело. На этот раз среди них находилась женщина — некрасивая, средних лет — жена Фрэнка Морли, одного из местных членов партии. Весельчак Фрэнк, присяжный шутник партии и палаты, оказался сегодня в числе спящих самым глубоким сном, тогда как о миссис Морли, которую Кобторн прежде не встречал, этого сказать было нельзя.

— Она никогда не посещает больших собраний, — сказал Фрэнк, представив ее, — а тут в последнюю минуту решила, что сегодня вечером пойдет. Так что, сэр Джордж, вы должны чувствовать себя польщенным.

— О-о, конечно, я польщен, — и Кобторн услышал сам, что он кричит. Он посмотрел на миссис Морли. — И что же вынудило вас передумать?

Миссис Морли пристально смотрела на него и, не отводя глаз, улыбаясь, ответила:

— Мне было интересно послушать, что вы скажете, сэр Джордж.

Улыбка, взгляд. И тут его осенило, и он понял: сомнения нет — она знает. Более того, она тут же догадалась, что он это понял.

— Вы не находите, что Лидингтон — какое-то заживо мертвое, сонное царство? — спросила она, все еще не спуская с него испытующих глаз.

Нет, не нахожу, — громко закричал он, стараясь избежать ее взгляда, который искал его и в то же время дразнил. — Не пора ли нам войти?

Была самая пора. Мертвые и спящие стали в одну линию. Кобторн успокоился, освободившись от ужасной миссис Морли, возможно, подосланной на собрание тем улыбающимся пассажиром-фокусником. Но сколько он ни старался забыть о ней, он все еще чувствовал, словно холодный сквозняк в затылок, влияние ее присутствия. Направляясь к трибуне, он делал над собой величайшее усилие — ведь поначалу этот большой митинг ничем не отличался от любого другого. В зале было полно народу, который, похоже, рвался послушать его, потому что аплодисменты звучали не просто как знак вежливости, а по-настоящему ободряли. Атмосфера была надлежащей. Аудитория — настоящей аудиторией. Председателем был этот славный ветеран партии Дуглас Джердан с внешностью старейшего политического деятеля. И он снова стал самим собой, главным докладчиком, именно тем человеком, который и должен был приехать сюда, министром ее величества и членом тайного совета, сэром Джорджем Кобторном с пачкой заметок на коленях.

Да, минуту-другую, пока хлопки продолжались, все шло хорошо. Но тут глаз его задергался от страшного тика, и здравомыслящий мир исчез, а его место заняло кошмарное видение, теперь более сильное, более зловещее, чем когда-либо. Старый Джердан — всякие сомнения отпали начисто — был просто говорящим трупом, место которому не на трибуне, а в склепе. Повсюду вокруг него спящие продолжали спать, кивая во сне головой, а мертвые ждали, пока перед ними развернется могила. По прошествии двух бессмысленно проведенных часов, так и не очнувшись, они выйдут из зала и как слепые направятся к машинам и автобусам, чтобы окунуться в ночной, еще более глубокий сон. А потом, при свете утра, они вообразят, что и в самом деле проснулись.

Откуда-то из-за спины до его слуха донесся кашель, негромкий и сухой, но весьма многозначительный, и он обернулся, чтобы встретиться с тем же взглядом, той же улыбкой — похоже, миссис Морли снова напоминала ему, что большинство жителей Лидингтона, подобно большинству людей в любом другом месте, либо спит, либо мертво. И это была правда. Сэр Джордж обернулся к залу и пристально посмотрел на публику. Что мог он сказать? Что мог сделать?

— А теперь… громадное удовольствие… привилегия… без дальнейших церемоний, — бубнил труп Дугласа Джердана, — просить выдающегося докладчика… министра ее величества… сэра Джорджа Кобторна…

Снова послышались хлопки, доносившиеся откуда-то издалека, из их сна о жизни. Он постоял, шагнул вперед. Наконец воцарилась тишина — тишина сна, тишина смерти. «Господин председатель, друзья…» Заговорил ли он или ему приснилось, что он начал свою речь, — вот чего никогда не узнать. Это навсегда останется для него невыясненным.

В зале поднялся гул, вскоре перешедший в невообразимый гвалт. Репортеры за столами прессы, мужчины и женщины на трибуне, публика, сидевшая в передних рядах, — все вскочили на ноги, широко разевая рты и что-то восклицая. Потому что сэр Джордж Кобторн с остекленевшими глазами на белом, как бумага, лице, размахивая руками, словно безумный, орал:

— Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!

ЗАГАДОЧНЫЙ МИСТЕР СТРЕНБЕРРИ

Перевод В. Азова

— И вам спасибо, — сказала хозяйка с автоматической любезностью, свойственной людям ее профессии. Она подтолкнула ко мне шиллинг и четыре медяка, которые стали мокрыми, проделав это путешествие через стойку. — Да, тут у нас довольно тихо. Но погодка сегодня такая, что все сюда сбредутся, только для наших еще рановато. А кто там у нас в малом баре? — Вытянув толстую короткую шею, она посмотрела в сторону маленького зала, после чего доверительно сообщила: — Всего один клиент. Зато постоянный, по мне даже чересчур постоянный, мистер Стренберри.