Хосе Рисаль - Не прикасайся ко мне Страница 30

И оратор с легкой улыбкой почтительно склонил голову.

— Говорите, мы слушаем вас со вниманием, — сказали его упомянутые выше друзья, а также некоторые другие, считавшие капитана Басилио великим оратором. Старики, удовлетворенно покашливая, потирали руки.

Отерев шелковым платком пот со лба, капитан Басилио продолжал:

— Раз уж вы были столь добры и внимательны к моей скромной персоне и разрешили мне сказать несколько слов ранее других присутствующих, я воспользуюсь столь великодушным разрешением и буду говорить. В воображении своем я вижу себя в высоком римском сенате, senatus populusque romanus[94], как говорилось в те прекрасные времена, которые, к несчастью для человечества, никогда уже не вернутся. И я предлагаю paires conscripti[95], как сказал бы на моем месте ученый Цицерон, помнить, что мы ограничены временем, а время, как говорил Соломон, это деньги; я предлагаю, чтобы при этом важном обсуждении каждый излагал свое мнение ясно, кратко и просто. Я сказал.

Довольный собой и польщенный вниманием собрания оратор сел на место, не преминув бросить полный превосходства взгляд в сторону Ибарры, сидевшего в углу а также многозначительный взгляд на своих друзей, как бы говоря: «Недурно я сказал, а?»

Выражение его лица словно отпечаталось на физиономиях его друзей, которые тоже принялись смотреть на молодых так, что тем оставалось только умереть от зависти.

— Теперь каждый, кто хочет, может высказаться о… кхе… кхе… — начал было префект, но кашель и одышка снова одолели его. Очевидно, никто не хотел считать себя одним из patres conscripti, ибо никто не нарушал воцарившейся тишины. Дон Филипо воспользовался случаем и попросил слова.

Консерваторы многозначительно переглянулись, подмигивая друг другу.

— Сеньоры, я хочу представить вам приблизительный подсчет расходов на торжества, — промолвил дон Филипо.

— Мы не можем этого позволить, — бросил чахоточного вида старик, непримиримый консерватор.

— Мы будем голосовать против, — поддержали старика и другие.

— Сеньоры! — воскликнул дон Филипо, подавляя улыбку. — Ведь я еще не изложил вам плана, выдвигаемого нами, молодыми. Мы уверены, что этому прекрасному проекту будет отдано предпочтение перед всеми другими проектами, которые наши противники смогут составить или даже вообразить.

Столь самоуверенное вступление до глубины души возмутило консерваторов, и они втайне поклялись оказать «молодым» упорное сопротивление.

— Расходы составят три тысячи пятьсот песо, — продолжал дон Филипо. — На эту сумму мы сможем устроить праздник, который затмит все великолепные праздники, проводившиеся в нашей или какой-либо другой провинции.

— Гм, — усомнились некоторые, — город Л. тратит пять тысяч, а город Б. — четыре, гм, чепуха.

— Выслушайте меня, сеньоры, и я сумею вас убедить, — продолжал оратор, не смущаясь. — Я предлагаю соорудить посредине площади театр, который обойдется нам в сто пятьдесят песо.

— Ста пятидесяти не хватит на это, надо сто шестьдесят песо, — возразил один упрямый консерватор.

— Запишите, сеньор секретарь, двести песо на театр — сказал дон Филипо. — Предлагаю также подписать контракт с труппой комедиантов из Тондо на семь вечерних представлений подряд. Семь представлений по двести песо за вечер — получается тысяча четыреста песо. Запишите — тысяча четыреста песо, сеньор секретарь.

И старики и молодые переглядывались с удивлением. Только лица тех, кто был посвящен в тайну, ничего не выражали.

— Кроме того, я предлагаю устроить великолепный фейерверк. Не какие-нибудь там искорки и огненные колесики, что развлекают ребятишек и старых дев, отнюдь нет. Нам нужны большие ракеты и огромные петарды. Я предлагаю двести больших ракет по два песо каждая и двести петард за ту же цену. Мы закажем их пиротехникам из Малабона.

— Гм, — перебил его какой-то старик, — хлопушка за два песо меня не испугает и не оглушит. Нужны настоящие ракеты, по три песо за штуку.

— Запишите, тысячу песо за двести петард и двести ракет.

Консерваторы уже не могли усидеть на месте. Некоторые из них встали и начали перешептываться.

— Кроме того, дабы наши гости видели, что мы люди щедрые и денег у нас много, — продолжал дон Филипо, повысив голос и бросив быстрый взгляд на группу старейшин, — я предлагаю: во-первых, выбрать четырех распорядителей на два дня праздника, а во-вторых, ежедневно бросать в озеро двести жареных кур, сто фаршированных каплунов и пятьдесят поросят, как это делал Сулла[96], современник Цицерона, о котором только что говорил капитан Басилио.

— Правильно, как Сулла, — повторил польщенный капитан Басилио.

Удивление нарастало.

— Поскольку здесь соберется много богатых людей и каждый принесет с собой тысячи песо, лучших бойцовых петухов, лиампо и игральные карты, я предлагаю, чтобы петушиные бои продолжались две недели и чтобы были открыты все игорные дома…

Молодые повскакивали с мест, стараясь прервать его: они думали, что лейтенант-майор сошел с ума. Старики яростно спорили.

— И, наконец, чтобы не пренебречь радостями духовными…

Ропот перерос в крики; поднявшийся в зале страшный шум полностью заглушил голос оратора.

— Нет! — вопил непримиримый консерватор. — Я не хочу, чтобы он хвастал тем, будто весь праздник устроил он один. Дайте, дайте мне сказать слово!

— Дон Филипо нас обманул! — говорили либералы. — Мы будем голосовать против его плана. Он переметнулся к старикам. Будем голосовать против него.

Префект, еще более растерянный, чем обычно, ничего не делал, чтобы восстановить порядок: он ожидал, чтобы присутствующие сами его восстановили.

Попросил разрешения высказаться капитан стражников, ему дали слово, но он, так и не раскрыв рта, снова сел, смущенный и пристыженный.

К счастью, тут поднялся капитан Валентин, самый умеренный из консерваторов, и сказал:

— Мы не можем согласиться с тем, что предложил лейтенант-майор, ибо полагаем это излишней роскошью. Такое количество ракет и театральных представлений может привлечь лишь молодого человека, вроде дона Филипо, способного бодрствовать ночи напролет и не оглохнуть от шума взрывов. Я спросил совета у присутствующих здесь благоразумных граждан, и все они единодушно отклоняют план дона Филипо. Не так ли, сеньоры?

— Да, да! — вскричали в один голос молодые и старые. Молодые были в восторге, услышав такие речи от старика.

— К чему нам четыре распорядителя? — продолжал старик. — Что должны означать все эти куры, каплуны и поросята, выброшенные в озеро? Сумасбродство, сказали бы наши соседи. А потом нам пришлось бы поститься полгода. Какое нам дело до Суллы и до римлян? Разве они когда-нибудь приглашали нас на свои праздники? Я, по крайней мере, никогда не получал от них приглашения, а я, как видите, уже старый человек.

— Римляне живут в Риме, там же, где папа, — сказал ему тихо капитан Басилио.

— А, теперь я понимаю! — невозмутимо ответил старик. — Они устраивают праздники во время поста, и папа велит выбрасывать пищу в море, дабы избежать греха. Но как бы то ни было, ваш план неприемлем, невозможен, это сплошное безумие.

Встретив такой яростный отпор, дон Филипо должен был снять свое предложение.

После того как их главный соперник был разбит, самые непримиримые консерваторы ничуть не встревожились, когда попросил слово молодой сборщик податей.

— Прошу не прогневаться, если я, молодой человек, возьму на себя смелость выступить в присутствии столь многочисленных особ, уважаемых за их возраст, мудрость и осторожность суждений, но поскольку красноречивый оратор капитан Басилио предложил каждому высказать здесь свое мнение, пусть его веское слово послужит оправданием для моей ничтожной особы.

Консерваторы с довольным видом закачали головами, шепча друг другу:

— Этот молодой человек говорит отлично.

— Он скромен.

— Он прекрасно рассуждает.

— Жаль, что он не владеет искусством жеста, — заметил капитан Басилио. — Но он, видно, не изучал Цицерона, еще слишком молод.

— Сеньоры, — продолжал молодой человек, — предлагая некую программу или план, я вовсе не надеюсь, что вы найдете его безупречным и одобрите; это должно лишь означать, что я лишний раз склоняюсь перед вашим суждением и хочу доказать уважаемым старейшинам, что наши мысли совладают с их мыслями, ибо идеи, которые столь изящно выразил капитан Басилио, не отличаются от наших собственных.

— Хорошо сказано. Хорошо сказано, — говорили польщенные консерваторы.

Капитан Басилио знаками показывал оратору, как ему следует стоять и как жестикулировать. Один лишь префект оставался спокоен и невозмутим. Казалось, он был поглощен какой-то мыслью или заботой, а может быть, и тем и другим.