Том 3. Ангел Западного окна - Густав Майринк Страница 30

Поначалу все складывалось наилучшим образом. Уже в ноябре 1558 года верный Дадли передал мне почетный заказ моей юной принцессы на гороскоп, который необходимо было составить ко дню коронации в Вестминстере. Не без резона это было воспринято мною как знак дружеского расположения, и, окрыленный надеждой, я с головой погрузился в работу, смиренно призвав звезды и небесные траектории засвидетельствовать ее грядущую, а заодно и мою, обещанную прорицанием, славу, ну и как венец —последующий триумф нашего королевского союза.

Этот гороскоп, из чудесных констелляций коего неопровержимо явствовало, что в период правления Елизаветы для Англии наступят времена невиданного расцвета и изобилия, принес мне наряду со значительным денежным вознаграждением похвалы самые теплые и многообещающий намек на более чем королевскую благодарность. Деньги я раздраженно сдвинул в сторону, зато туманные комплименты, которые она неустанно расточала в мой адрес — во всяком случае, Дадли только о них и говорил при встречах со мной, — окончательно укрепили меня в надеждах на скорое исполнение всех моих грез.

Однако... дальше обещаний дело не пошло!

Начав со мной играть, королева так до сих пор и не может остановиться. Скольких сил, душевного покоя, терзаний и сомнений в заступничестве Бога и вышних сил мне это стоило! О том напряжении, в котором пребывала воля и все мое естество, не в состоянии поведать ни одно самое красочное описание. Энергия, потребная на то, чтобы построить новый мир и вновь его разрушить, была растрачена безвозвратно.

Прежде всего оказалось, что льстивый титул «девственной» королевы, которым со всех сторон ублажали слух Елизаветы и который был возведен ее величеством ни более ни менее как в свой официальный титул, приводил ее в такой восторженный трепет, что уже одно только его звучание кружило ей голову, в конце концов она и вести себя решила в соответствии с этой, сразу ставшей

модной, добродетелью. Однако ее независимый нрав и природная дерзновенность роковым образом противоречили этой надуманной позе. С другой стороны, напыщенному целомудрию шли наперекор весьма сильные, естественные потребности ее плоти, уже давно пытавшейся себя удовлетворить — пусть зачастую самым странным и извращенным образом.

А однажды — было это незадолго до нашего первого серьезного разрыва — я получил от нее приглашение в Виндзорский замок для совместного — наедине! — времяпрепровождения. В данном случае послание было совершенно однозначным и не оставляло никаких сомнений в искренности желания пославшей его женщины. Но тут на меня внезапно что-то нашло, и я отклонил приглашение, так как вовсе не стремился провести ночь с изнывающей без мужчины девственницей, а жаждал дня законного королевского соития.

А там уж. повсюду прошел слух, что приятель мой Дадли оказался более покладистым и с радостью принял дар, который отверг я и лишил тем самым себя и свою возлюбленную неземного блаженства. Одному Богу ведомо, прав ли я был тогда.

Когда много позднее я совершил то, что почти заставил меня содеять Бартлет Грин, нерожденный и неумирающий, приходящий и уходящий, проклятье, подобно удару молнии, настигло наконец грешную мою душу; оно так долго тяжким гнетом висело над моей головой, что рано или поздно все равно поразило бы меня, —видно, все же испытание это каким-то непостижимым образом было мне предназначено самой судьбой. Также нельзя не сказать, что, хотя я и выдержал этот удар, жизненные мои силы и душевное спокойствие так и не восстановились; только благодаря случаю и счастливой констелляции звезд полнота небесного проклятья не испепелила меня на месте.

Так или иначе, по сравнению с прежней моей мощью ныне я не более чем руина. Зато теперь мне известно, против чего я сражаюсь!

В гневе на Елизавету за ее двусмысленное поведение, я перестал являться в Виндзорский замок не только на светские рауты с их жеманством и пустой болтовней, но и на серьезные совещания и, вторично покинув Англию, отправился к императору Максимилиану в Венгрию, чтобы развернуть перед этим предприимчивым монархом мои планы завоевания Северной Америки.

Однако в пути меня вдруг охватило какое-то странное раскаяние, как будто я изменяю чему-то сокровенному и таинственному, что стоит между мной и Елизаветой, а внутренний голос предостерегал и звал назад, словно невидимая пуповина магически связала меня с материнской сущностью моей королевы.

Поэтому я поведал императору лишь небольшую часть моих

познаний в астрологии и алхимии, достаточную, чтобы снискать его благорасположение, и пропорциональную, как мне казалось, тому недолгому времени, в течение которого рассчитывал я найти при дворе приют в роли императорского математика и астролога. Однако полного взаимопонимания мы не нашли.

На следующий год, сороковой в моей жизни, я вернулся в Англию и нашел Елизавету как никогда любезной, но и такой же маняще кокетливой и холодной в своей королевской чопорности, как всегда. В Гринвиче я провел у нее в гостях несколько дней, глубоко взволновавших меня, так как впервые внимала она моим проектам столь благосклонно, а потом, с самой сердечной признательностью приняв плоды моих ученых изысканий, обещала надежную защиту от враждебных нападок мракобесов.

Тогда же она посвятила меня в свои самые интимные планы и, дав понять, что не забыла мой эликсир у ведьмы, открылась — голос ее зазвучал вдруг с неистовой нежностью, — что увлечения юности по-прежнему владеют страстным ее сердцем.

Должен признаться, меня немало удивило, что она знает больше, чем я предполагал. Но это было только начало, с какой-то таинственной торжественностью она вдруг объявила, что до конца жизни будет чувствовать себя моей сестрой, ближе которой ни на том, ни на этом свете у меня не будет никого — ни любовницы, ни жены, — ибо наш союз должен быть основан на единокровии брата и сестры, однако инцест — это жалкое подобие той запредельной вершины кровосмешения, кою мы когда-нибудь обрящем. И тогда и сейчас я плохо понимаю значение этого фантастического откровения, — но сразу сжалось мое сердце, как будто устами королевы вещала сама вечность, —уловил только, что Елизавета хочет мне указать на границы, по ту сторону коих мои упрямые домогательства и надежды могут быть признаны лишь после отчаянного сопротивления. И что странно, ведь за все эти годы я так и не смог отделаться от мысли, что не королева это, а какая-то неизвестная, пребывающая где-то в вечности сущность, воспользовавшись голосом Елизаветы, изрекла те пророческие слова, глубочайший смысл которых мне, видимо, уже никогда не постигнуть. Ну что могло означать хотя бы это: вершина кровосмешения?!

Тогда