Кальман Миксат - Черный город Страница 31

Поэтому венгерскому барину очень скоро надоедали пленные турки, в особенности если их скапливалось слишком много, и он начинал ворчать:

— И на кой черт я кормлю всю эту свору дармоедов? Одного-другого турка хозяину еще удавалось сплавить в «подарок»: где — шурину, где — куме. Но что было делать с остальными, он не знал. А тут еще и мягкосердечная барыня, жалея несчастных, со вздохами поглядывавших в сторону Мекки, то и дело пилила мужа:

— Давай отпустим их по домам. Вот увидишь: поступим мы по-христиански — и господь бог вознаградит нас за доброе дело!

И вот когда такие настроения начинали преобладать в доме воителя, к нему заявлялись приказчики господина Кенделя из Белы (или приезжал самолично Михай Блом из Лёче) и предлагали за турецких пленных звонкие золотые талеры, а если помещик попадался посговорчивее, то и серебряные. Господа вначале стеснялись вступать в такие сделки, но потом пришли к мысли, что будет надежнее получить выкуп за пленных с Кенделя или с Блома, чем послушаться барыни и, поступив «по-христиански», доверить все это дело господу богу. В конце концов установились определенные формы таких сделок, и господа военные уже находили, что подобный доход не порочит их дворянского звания ["Документы, опубликованные бароном Альбертом Няри". — «Столетия», 1872 г., стр. 480. (Прим. автора.)].

Разумеется, дело было некрасивое, но лишь в той его части, которую брали на себя Кендель или Блом. Поведение же помещика оставалось вполне comme il faut [Пристойным (франц.)]. Ведь господа дворяне сами денег с пленных не брали, они просто избавлялись от дармоедов. Конечно, при этом они принимали плату от работорговцев, но почему бы им отказываться от нее, если покупатели любезно предлагают деньги, и деньги у них есть, а у дворян их никогда нет? Какая тут несправедливость по отношению к пленным? Никакой. Просто пленные от Пала переходят в руки Петера, то есть господа Кендель, Блом или, скажем, братья Шпитцы из Кешмарка берутся доставить рабов прямехонько на родину, в Турцию. И, разумеется, дворяне не рядились, не торговались, сколько стоит такой-то из невольников. Они ведь не торговцы "живым товаром", они были рыцари, воины и совершали сделку оптом, одним-единственным рыцарским словом.

Жадные работорговцы, разумеется, поступали с пленными как хотели. Но это уже было их дело, пусть они и отвечают за свое богомерзкое занятие. Скупленных за бесценок пленных они сгоняли со всей страны в одно место, к себе "на склад". Причем «склад» Кенделя находился попеременно то в Лёче, то в Беле, в зависимости от того, где это было выгоднее для всей его коммерции, — ведь Кендель торговал не только невольниками, но и вином, а Михай Блом скупал и продавал свиней. Кроме того, у обоих купцов был побочный промысел: они давали деньги в рост.

Для торговли невольниками существовали специальные конторы с многочисленными служащими и агентами. И нет на всем белом свете такой пиявки, которая сумела бы высосать из человека больше крови, чем эти почтенные коммерсанты. Первым делом их конторы производили сортировку пленных, составляли на каждого «справку» с подробной биографией, собирая для нее сведения о прошлой жизни невольника: откуда родом, каково материальное положение родителей или родственников; эти важные данные пересылались в Стамбул, в общую для всех трех фирм контору. Пока стамбульская контора наводила справки, верны ли собранные у пленных сведения или в чем-то их надо изменить, владельцы отдавали своих рабов внаем местным жителям — на постройку домов или на другие работы, чтобы невольники времени даром не теряли, а зарабатывали денежки для своих новых хозяев. Словом, все было продумано, все шло как по писаному.

Из Стамбула приходили уже проверенные сведения с важными дополнениями, и тогда рабов окончательно сортировали и каждому из них назначался размер выкупа. Когда поступал выкуп, агенты везли пленных на Восток, а вместе с ними вывозили и вина господина Кенделя; на обратном же пути гнали для господина Блома стада свиней из Сербии.

Видите, как просто, проще, чем расплести женскую косу, — она ведь состоит из тысяч и тысяч волосков.

Вот так и сколачивались крупные состояния, — их история полна подобных примеров. Медные свои гроши бедняки добывают тяжелым трудом, в поте лица своего, а золото богачей — это плод ловкости и изворотливости.

Как бы то ни было, деньги в конечном счете утекали в города, и господа дворяне ни в чем другом не испытывали такой острой нужды, как в деньгах. Удивительно, до чего же мало денег было у дворян! Они могли получить их лишь в обмен на шерсть или на волов. Но волов и овец у помещиков, как правило, реквизировали различные бродившие по стране вооруженные отряды. Разумеется, при этом помещику выдавалась бумажка о том, что он не получил ни гроша за свой скот. Были, правда, у дворян и леса, но в те времена Венгрия еще не научилась сводить и продавать лес; были у них земли, но тогда не существовало ипотечных банков, дававших деньги под залог земель. Напрасны бывали попытки помещика извлекать доходы из своих имений. Когда-то господин Гузман купил село Стоянфалва в Сепеше за восемнадцать марок, а сто лет спустя, когда население деревни вымерло от чумы, тогдашняя владелица, некая благородная девица, продала это же самое село за пару желтых сапог [Вебер, Исчезнувшие селения в Сепеше, «Столетия», 1897 г. (Прим. автора.)]. Оставалось одно: прибегать к займам у ростовщиков; но кто вступал на этот путь, мог распроститься с имением: заимодавцам порою за бесценок доставались огромные владения.

Одним словом, денег у дворян никогда не было. (Потому-то и приходилось Балашам и Бебекам чеканить собственные деньги из медных колоколов!) Не было денег у самих императоров, не было их и в казне. Недаром же в один прекрасный день император вынужден был отдать пекарю Харрукерну целый комитат Бекеш для погашения своего долга в несколько тысяч форинтов.

Но ведь где-то должны были быть деньги? Мы уже сказали, что они утекали в города. "Помчимся-ка и мы за ними следом! — решили дворяне. — Ищи там, где есть".

И отпрыски знатных дворянских родов стали охотиться за дочерьми сепешских, в особенности — лёченских бюргеров. Охоту начали шарошские дворяне: у них лучше других был развит нюх на деньги. Их примеру последовали господа дворяне из комитатов Гёмёр и Ноград. Охотники двигались затем дальше и дальше, перебрались через Дунай. Мишка Безереди как раз из-за Дуная привез себе жену, урожденную Нину Корб. (Старик Корб отсчитал высокородному зятю пятьдесят тысяч золотых приданого.) Имре Бабарци получил за Иоганной Гаврин дом в Вене.

Число приезжих в Лёче возрастало. Зимой в городе скапливалось теперь множество помещичьих экипажей и приехавших в этих экипажах женихов — молодых красивых баричей, сопровождаемых многочисленной прислугой — кучерами, гусарами.

И как заботливо провидение в таких случаях! Одна и та же таинственная сила природы заставляет петухов кукарекать в предрассветный час, а небосвод алеть, обращая ночь в день; два самостоятельных явления, а говорят они об одном и том же. Этим же чудом можно, вероятно, объяснить и то, что в трезвых, рассудительных головах лёченских бюргеров зародилась весьма неумная мысль: выдавать своих дочерей за дворян. Желание мещан породниться со знатью стало неудержимым, они просто трепетали от нетерпения. А мамаши? "Ах, как приятно, — думали они, — породниться с благородными господами! Как замечательно, что мои внуки будут именоваться: не просто Тоот, а Тоот из Проны, Тоот-Пронские или Екельфалуши!" Даже юноши-саксонцы не имели ничего против этой моды: ведь благодаря ей они становились родичами венгерских аристократов.

А из этого обоюдного желания вскоре возникла удивительная форма сводничества. В городе Лёче не было гостиниц. Ни одной. Но зато почти на каждых воротах красовался бант из древесных стружек, означавший, что в этом доме вас и пивом угостят и примут на ночлег: испокон веков такое гостеприимство было доходной статьей всех бюргеров. Для этой цели они держали про запас одну комнатушку в задней части дома, а кое-кто даже сдавал внаймы конюшню купцам, стекавшимся в Лёче на ярмарку (в другое время приезжие подолгу в городе не заживались). Ну кто бы мог подумать, что когда-нибудь наступит для Лёче пора брачных треволнений!

Да если бы в городе даже и нашлись гостиницы, в которых могли бы останавливаться знатные господа, это еще не решало дела: ведь женихам-дворянам нужно было каким-то образом приблизиться к богатым невестам, ради которых они, собственно, и приезжали в город. Публичных балов в те времена еще не давали. Правда, в Лёче часто устраивались цеховые пирушки, празднества по поводу избрания ремесленных старшин и другие торжества, но в них дочери богатых патрициев не участвовали. Патриции собирались в семейном кругу на именины, свадьбы и для прочих невинных забав, но эти празднества были наглухо закрыты для посторонних. А между тем из девушек и юношей, принадлежавших к различным сословиям, супружеская пара могла составиться только при том условии, что они вращались бы в одном обществе хотя бы несколько лет.