Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие Страница 31

— Эй, вы!

Приостановившись, Джилл воинственно его оглядела.

— Это вы мне?

— Вот именно!

— С набитым ртом лучше не разговаривать, — посоветовала Джилл, снова взявшись за ручку.

В розоватых глазах мальчишки внезапно погас боевой огонь, залитый слезами. Расплакался он не от раскаяния, а потому, что в пылу момента сглотнул большую зазубренную конфету и жестоко страдал.

— Ту-да… не-льзя! — ухитрился выговорить он. Железная воля восторжествовала над плотью.

— Но я уже вхожу!

— Это личный кабинет мистера Гобла!

— А мне и нужно поговорить лично с мистером Гоблом. Ральф, чьи глаза еще были влажны от слез, растерялся.

Ситуация ускользала из-под контроля. Такого с ним прежде не приключалось.

— Сказано, нету его!

Джилл строго на него взглянула.

— Ты плохой мальчик, — бросила она, воодушевясь отчетливым хихиканьем из-за коммутатора. — Знаешь, куда попадают мальчики, которые говорят неправду? Я же слышу — вон он, играет на пианино. А теперь поет! И незачем лгать мне, будто он занят. Если бы он был занят, он бы не пел. Если ты так лжешь в таком возрасте, каким же ты вырастешь? И вообще, ты противный. У тебя красные уши, а воротничок тебе велик! Поговорю-ка я о тебе с мистером Гоблом…

И с этими словами Джилл, открыв дверь, вошла.

— Добрый день! — весело поздоровалась она.

После толкучки на площадке, где негде было даже присесть, кабинет, в котором очутилась Джилл, показался уютным и почти роскошным. У дальней стены, почти во всю ее длину, тянулся просторной лакированный стол, заваленный бумагами; на одном краю высилась устрашающая гора сценариев в переплетах буйволовой кожи. Налево стояла книжная полка. Стены сплошь покрывали фотографии. Рядом с окном стояла мягкая кожаная кушетка; справа от нее — пианино, а круглый табурет занимал молодой человек с небрежной шевелюрой, которую не мешало бы постричь. На крышке пианино привлекала глаз яркая картонная афиша, на которой юноша в костюме для поло склонялся над белокурой богиней в купальном костюме. Надпись под ними возвещала:

«АЙЗЕК ГОБЛ И ДЖЕЙКОБ КОЭН»

представляют музыкальный спектакль

«РОЗА АМЕРИКИ»

Сюжет и стихи Отиса Пилкингтона

Музыка Роланда Трэвиса

Отведя от афиши взгляд, Джилл уловила, что по другую сторону письменного стола что-то происходит. Это поднимался второй молодой человек; такого худющего и длинного она в жизни не видела. Поднимался он часть за частью, словно змея, разворачивающая кольца. В момент ее появления он сидел, откинувшись, так что виднелась лишь верхняя часть туловища. Теперь же, когда он выпрямился во весь рост, голова его чуть ли не уперлась в потолок. У него было длинное лицо, резко очерченный нос и срезанный подбородок. Он вперился в Джилл через те самые «черепаховые стекляшки», о которых упоминал ее новый знакомец мистер Браун.

— Э… а…? — выговорил он тонким невыразительным голосом.

Мозг у Джилл, как и у многих людей, управлялся двумя диаметрально противоположными силами, точно машина, за рулем которой сменяются два разных водителя: смелый, рисковый парень, пренебрегающий всякими ограничениями скорости, и робкий новичок. До сей минуты руль крутил тот, рисковый. Он мчал ее на головокружительной скорости, чихая на все препятствия и полицейские правила. Теперь же, доставив ее в такую ситуацию, он внезапно передал руль боязливому напарнику. Джилл, минуту назад пылавшая отвагой, внезапно лишилась дара речи, скованная непомерной застенчивостью.

Она сглотнула, сердце у нее запрыгало. Над ней башней нависал долговязый. Черноволосый пианист встряхивал кудрями, точно Банко в «Макбете».

— Я… — начала она.

Тут ей на помощь подоспела женская интуиция. Что-то подсказало ей, что они боятся не меньше ее самой. При этом открытии рисковый смельчак снова перехватил руль, и она хладнокровно преодолела все сложности.

— Я хочу видеть мистера Гобла.

— Мистера Гобла нет. — Долговязый молодой человек нервно теребил бумаги на столе. Джилл произвела на него огромное впечатление.

— Нет? — Выходит, она несправедливо обидела конторского мальчишку.

— И сегодня мы его не ждем. Могу ли я чем-то помочь?

Говорил он ласково. Этому молодому человеку показалось, что он в жизни не встречал такой девушки, как Джилл. Та и вправду была сейчас прехорошенькой — щеки у нее распылались, глаза сверкали. Она задела сокровенную струнку в душе долговязого, и весь мир для него превратился в благоухающий сад, полный прекраснейших цветов и нежной музыки. Отис Пилкингтон частенько влюблялся с первого взгляда, но еще ни разу ему не доводилось влюбляться так безоглядно. Когда Джилл ему улыбнулась, он почувствовал, что перед ним отворились врата небесные. Сколько раз прежде отворялись эти самые врата, вспоминать он не стал, ему было не до подсчетов. Однажды врата обошлись ему в восемь тысяч долларов; в такую сумму встало улаживание конфликта с девушкой, грозившей обратиться в суд. Но в подобные минуты человеку не до таких воспоминаний, они вносят диссонанс. Отис Пилкингтон влюбился с первого взгляда. Вот и все, о чем он думал.

— Присаживайтесь, пожалуйста, мисс…

— Маринер, — подсказала девушка. — Спасибо.

— Мисс Маринер… Разрешите представить вам мистера Роланда Трэвиса.

Субъект за пианино поклонился, и его черные волосы взметнулись и опали, словно морские водоросли на бурных волнах прибоя.

— А я — Пилкингтон. Отис Пилкингтон.

Неловкое молчание, всегда наступающее вслед знакомству, нарушила трель телефонного звонка. Отис, уже передвинувшийся на середину кабинета, протянул нескладную конечность и без труда достал трубку.

— Да? О, пожалуйста, скажите — у меня сейчас совещание. Так Джилл узнала, что люди в театральном мире никогда не разговаривают, они всегда «проводят совещания».

— Передайте миссис Пилгрим, я перезвоню ей попозже. Сейчас никак не могу. Ни на минуту. — И положил трубку. — Секретарша тети Оливии, — театральным шепотом бросил он Трэвису. — Тетя Оливия желает, чтобы я поехал с ней на верховую прогулку. — Он повернулся опять к Джилл. — Извините. Чем могу помочь вам, мисс Маринер?

Самообладание уже полностью вернулось к Джилл. Интервью оборачивалось совсем по-иному, чем она опасалась. Атмосфера была светская, уютная, ей показалось, будто она опять очутилась у себя, на Овингтон-сквер, и угощает чаем Фредди Рука, Ронни Дэверо и других своих друзей лондонского периода. Для полноты иллюзии недоставало чайного столика. Деловитости в разговоре не было. Однако, так как именно дело и было ее целью, она решила, что пора приступить к нему.

— Я пришла насчет работы.

— Работы! — воскликнул мистер Пилкингтон. По-видимому, и он воспринимал разговор как чисто светский.

— В хоре, — пояснила Джилл.

Пилкингтон отшатнулся, будто слово это укусило его.

— В «Розе Америки» нет хора!

— Я думала, это музыкальная комедия. Пилкингтон опять содрогнулся.

— Нет! Это музыкальная фантазия! И хора в ней нет, — с оттенком укоризны добавил он. — А есть ансамбль из двенадцати изысканных девушек.

— Что, конечно же, — рассмеялась Джилл, — звучит гораздо красивее. А как вы считаете, я достаточно изысканна для ансамбля?

— Буду счастлив, если вы присоединитесь к нам, — быстро ответил мистер Пилкингтон.

Но длинноволосый композитор смотрел с сомнением. Резко взяв дискантовую ноту, он крутанулся на табурете.

— С твоего позволения, Отис, позволь тебе напомнить, у нас уже есть двенадцать девушек.

— Значит, будет тринадцать! — твердо заявил Отис.

— Это несчастливое число!

— Мне все равно. Мы должны взять мисс Маринер. Ты же сам видишь — она именно того типа, что нам требуется.

Спорил он с огромным энтузиазмом. С того самого дня, как начался набор актеров, он тоскливо вспоминал вечер, когда состоялась премьера «Розы Америки» в доме его тети прошлым летом в Ньюпорте[40] со звездными любимцами светского общества и ансамблем, целиком набранным из дебютанток и неопытных матрон. Такую труппу он жаждал собрать и для профессиональной постановки, но до сегодняшнего дня его преследовали сплошные разочарования. Джилл показалась ему единственной девушкой в театральном Нью-Йорке, отвечавшей желаемому стандарту.

— Спасибо вам огромное, — сказала Джилл.

Повисла новая пауза. В атмосферу опять вползла светская нотка. Джилл ощутила желание хозяйки не дать угаснуть оживленной беседе.

— Я слышала, что эта комедия в стиле Гилберта и Салливана.

Мистер Пилкингтон обдумал замечание.

— Признаю, когда я писал пьесу, идеалом для меня был Гилберт. Достигли я успеха…

— Пьеса, — вмешался мистер Трэвис, пробегаясь по клавиатуре, — так же хороша, как любая у Гилберта.