Жорж Санд - Она и он Страница 35

Палмер тоже был достаточно умен и горд, чтобы после описанной нами сцены потерять всякую надежду на счастливый брак с Терезой. Он чувствовал, что не сможет излечиться от своей ревности, и упорно считал ее обоснованной. Он написал Терезе:

«Друг мой, простите, если я огорчил вас, но невозможно не признать, что я чуть не увлек вас в бездну отчаяния. Вы любите Лорана, вы всегда его любили, не в силах совладать с собой, и, быть может, всегда будете любить его. Это ваша судьба. Я хотел избавить вас от нее, вы тоже хотели этого. Я признаю также, что, принимая мою любовь, вы были искренни и сделали все возможное, чтобы ответить на нее. Я строил себе много иллюзий, но после Флоренции я чувствовал с каждым днем, как они меркнут. Если бы он упорствовал в своей неблагодарности, я был бы спасен; но когда он раскаялся и признал всю вашу доброту, вы растрогались. Я сам был смущен, и все-таки мне хотелось верить, что я спокоен. Напрасно. С тех пор у вас обоих было из-за меня много горьких минут, о которых вы мне не рассказывали, но которые я, конечно, угадал. У него опять проснулась прежняя любовь к вам, а вы, сопротивляясь ей, жалели, что связаны со мной. Увы! Тереза, тогда-то вы и должны были взять назад свое слово. Я был готов вернуть вам его. Я предоставил вам свободу уехать с ним из Специи; почему вы не сделали этого?

Простите меня, я упрекаю вас за то, что вы много страдали, чтобы осчастливить меня и связать свою судьбу с моей. Я тоже много боролся, клянусь вам! И теперь, если вы еще согласны принять мою преданность, я готов снова бороться и снова страдать. Подумайте, хотите ли вы страдать и надеетесь ли, поехав со мной в Америку, излечиться от этой несчастной страсти, которая сулит вам печальное будущее. Я готов увезти вас с собой, но умоляю вас, не будем больше говорить о Лоране и не вменяйте мне в преступление то, что я угадал правду. Останемся друзьями, живите у моей матери, и если через несколько лет вы не сочтете меня недостойным вас, примите мое имя и согласитесь жить в Америке, но с тем, чтобы уже никогда больше не возвращаться во Францию.

В течение недели я буду ждать вашего ответа в Париже.

Тереза отвергла это предложение, оскорбляющее ее гордость. Она еще любила Палмера и в то же время была глубоко обижена тем, что он принимает ее из милости, когда ей не в чем себя упрекнуть. Поэтому она скрыла от него свои душевные терзания. Она тоже понимала, что не могла возобновить с ним какие бы то ни было отношения, не подвергая его вновь этой муке, скрывать которую у него уже не было сил, и что жизнь их превратилась бы в беспрестанную борьбу и горькое страдание. Она уехала из Парижа с Катрин, не сказав никому куда, и заперлась в деревенском домике, который она сняла в провинции на три месяца.

XII

Палмер уехал в Америку, с достоинством унеся с собой свою глубокую рану, но не соглашаясь признать, что он ошибался. Палмер был упрям, и иногда это упрямство толкало его на решительные поступки, однако, чтобы одолеть скорбный и поистине трудный путь, ему не хватало упорства. Он думал, что способен излечить Терезу от ее роковой любви, и своей восторженной верой, быть может, неосторожно совершил это чудо, но он утратил плод своих усилий в тот миг, когда готов был сорвать его, потому что его вера не выдержала последнего испытания.

Правда, нужно сказать, что заключить прочный союз труднее всего бывает в том случае, когда желаешь слишком быстро овладеть сердцем, которое только что было разбито. Заря такого союза встает в ореоле великодушных иллюзий; но ревность к прошлому — неизлечимая болезнь; она порождает бури, которые не всегда рассеиваются даже в старости.

Если бы Палмер был действительно сильным человеком и если бы при этом он был спокойнее и рассудительнее, он мог бы спасти Терезу от несчастий, которые предвидел для нее. Быть может, в этом состоял его долг, потому что она доверилась ему с искренностью и бескорыстием, достойными забот и уважения; но многие мужчины, которые хотят быть сильными и воображают, что сильны, на самом деле всего лишь энергичны, а Палмер был из тех, на чей счет можно долго ошибаться. Каким бы он ни был, он, несомненно, заслуживал сожаления Терезы. Мы скоро увидим, что он был способен на благороднейшие порывы и на самые смелые поступки. Палмер был неправ в одном: он поверил в непоколебимую прочность того чувства, которое было порождено в нем только недолгим усилием воли.

Лоран сначала не подозревал об отъезде Палмера в Америку; он был изумлен, узнав, что и Тереза уехала, не простившись с ним. Он получил от нее только три строчки:

«Вы единственный, кто знал во Франции о моем предполагаемом браке с Палмером. Этот брак не состоится. Сохраните все в тайне. Я уезжаю».

Когда Тереза писала эти ледяные слова Лорану, она испытывала по отношению к нему какую-то досаду. Разве жестокий рок не послал ей это дитя, чтобы оно стало причиной всех ее несчастий и разочарований?

Однако она скоро поняла, что на этот раз ее досада несправедлива. Лоран безупречно вел себя с Палмером и с ней в дни той несчастной недели, в течение которой все было потеряно. Справившись с охватившим его отчаянием, он простосердечно покорился судьбе и сделал все возможное, чтобы не омрачать радости Палмера. Он ни разу не попытался воспользоваться несправедливостью жениха Терезы, чтобы вернуть себе ее любовь. Он не переставал говорить о нем дружелюбно и с уважением. В этом странном сплетении чувств именно он, Лоран, оказался благороднее Палмера. И потом, Тереза не могла не признать, что если порой безумства Лорана доходили до жестокости, то мелочность и низость всегда были чужды его натуре.

В течение трех месяцев, прошедших после отъезда Палмера, поведение Лорана оставалось достойным дружбы Терезы. Он сумел открыть место ее уединения, но не стал беспокоить ее там. Он только написал ей, чтобы смиренно пожаловаться на холодность ее прощального письма, чтобы упрекнуть ее за то, что она в своем горе не чувствовала к нему доверия, относилась к нему не как к брату: разве он создан и рожден не для того, чтобы служить ей, утешать ее, отомстить за нее в случае надобности? Затем следовали вопросы, на которые Тереза волей-неволей должна была ответить. Не оскорбил ли ее Палмер? Не нужно ли поехать к нему и потребовать у него удовлетворения?

«Допустил ли я какую-нибудь неосторожность, которая обидела тебя? Можешь ли ты упрекнуть меня в чем-нибудь? Видит бог, я не хотел ни в чем тебя обидеть! Если я причина твоей боли, то брани меня; если же я в ней невиновен, то скажи, что позволяешь мне поплакать вместе с тобой».

Тереза оправдала Ричарда, не желая ничего объяснять. Она запретила Лорану говорить с ней о Палмере. Великодушно решившись не омрачать воспоминание о своем женихе, она позволила Лорану думать, что причиной разрыва была она одна. Быть может, это означало вернуть Лорану надежду, которую она совсем не хотела ему подавать; но бывают такие обстоятельства, при которых, что бы ты ни сделал, ты всегда поступаешь неудачно и роковым образом стремишься к гибели.

Письма Лорана были бесконечно ласковыми и нежными. Лоран писал бесхитростно, без претензий, часто не заботясь о вкусе и не исправляя написанного. Стиль его был то откровенно патетичным, то обыденным без ложного стыда. Несмотря на все их недостатки, его письма были глубоко искренни и потому непреодолимо убедительны; в каждом их слове чувствовался пыл молодости и кипящий темперамент талантливого художника.

К тому же Лоран с жаром принялся за работу, решив навсегда отказаться от беспорядочной жизни. Сердце его обливалось кровью при мысли о тех лишениях, которым подвергалась Тереза, чтобы предоставить ему возможность двигаться, вдыхать свежий воздух и набираться сил во время путешествия по Швейцарии. Он решил расплатиться с ней как можно скорее.

Тереза скоро поняла, что ей приятна привязанность ее «бедного ребенка», как он все еще называл себя, и что если характер этой привязанности не изменится, то это будет самое чистое и благородное чувство, которое он питал к кому-либо в жизни.

Она с материнской заботой отвечала Лорану, ободряя его на пути творческого труда, который он, по его словам, избрал окончательно. Письма ее были ласковые, в них звучала примиренность с судьбой и целомудренная нежность; но в словах ее Лоран угадывал смертельную грусть. Тереза признавалась, что она не совсем здорова и что в голову ей приходят мысли о смерти, над которыми она смеялась с печальной меланхолией. Она и в самом деле была больна. Без треволнений любви и без напряженной работы ее снедала скука. Она взяла с собой немного денег, оставшихся от заработанных в Генуе, и строго экономила их, чтобы прожить в деревне как можно дольше. Париж она возненавидела. И потом, быть может, в ней постепенно зарождалось желание, смешанное со страхом, увидеть Лорана, переменившегося, послушного и совершенно раскаявшегося, каким он стал, судя по его письмам.