Пелам Вудхаус - Дживс и феодальная верность; Тетки – не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом! Страница 36

– Ну конечно, – негодуя, затрясла головой мамаша Троттер. – Он пьян.

Я почувствовал себя обязанным вступиться и разогнать черные подозрения, или что там делают с подозрениями.

– Пьян?! – возмутился я. – В десять часов утра? Не смешите меня. Впрочем, мы сейчас проверим. Дживс, скажите быстро: «Твистер свистнул у Ситуэлла виски и свитер».

Что Дживс и повторил отчетливо и звонко.

– Как видите, – удовлетворенно заключил я.

Тетя Далия, ожившая, как цветок, принявший унцию-другую желанной влаги, выступила с ценным добавлением от себя.

– Да-да, – поддержала она меня. – На Дживса можно положиться. Раз он говорит – фальшивые, значит, они фальшивые и есть. Он в драгоценностях разбирается как никто.

– Вот именно, – сказал я. – Ему про них все известно. Он проходил обучение по ювелирной специальности у собственной тети.

– У кузины, сэр.

– Да, конечно, у кузины. Простите, Дживс.

– Ну что вы, сэр.

Тут снова втерся Спод.

– Ну-ка, дайте я взгляну на этот жемчуг, – распорядился он.

Дживс протянул ему поднос:

– Вы, я думаю, подтвердите мое мнение, милорд.

Спод взял с подноса нитку жемчуга, посмотрел, понюхал и высказал суждение:

– Совершенно верно. Имитация, и не очень искусная.

– Так сразу наверняка сказать нельзя, – усомнился Перси и был изничтожен взглядом.

– Нельзя? – Спод ощетинился, точно шершень, чьи чувства ранены бестактным замечанием. – Нельзя сказать наверняка?!

– Разумеется, он может сказать наверняка, – заступился я за Спода, не то чтобы уж прямо дружески шлепнув его по спине, но с таким свойским выражением, которое свидетельствовало о дружеской поддержке со стороны Бертрама Вустера. – Он же знает, что внутри культивированной жемчужины имеется зерно. Вы с первого взгляда разглядели зерно, верно, старина Спод, вернее, старина лорд Сидкап?

Дальше я собирался поговорить о том, как в раковину впихивают инородное тело, чтобы обмануть моллюска, а он верит и принимается одевать это тело слоями перламутра – я все-таки считаю, что нехорошо это, надувать моллюска, который хочет только одного, чтобы его оставили в покое наедине с его мыслями, – но Спод встал.

– И весь этот переполох – во время завтрака! – с глубоким негодованием произнес он.

Я его вполне понял. У себя дома он, наверно, поглощает утреннее яйцо в уютном одиночестве, прислонив свежий номер газеты к боку кофейника, и никакие страсти не бушуют вокруг и не мешают спокойствию. Он вытер рот и вышел вон через стеклянную дверь, болезненно поморщившись и приложив руку к макушке, когда раздался голос Л. Дж. Троттера, притом такой силы, что от него чуть не лопнула его чашка с чаем:

– Эмили! Объяснитесь!

Мамаша Троттер направила на него лорнет, но с таким же успехом она могла бы воспользоваться и моноклем. Троттер встретил ее взгляд, и мне показалось – утверждать не берусь, так как он сидел ко мне спиной, – что в его глазах была железная твердость, от которой у мадам размякли все кости. Во всяком случае, когда она заговорила, звук ее речи напоминал, как я как-то слышал от Дживса, писк ранней пташки на рассвете[59].

– Я… я не могу этого объяснить, – залепетала… да-да, залепетала мамаша Троттер. Я хотел было написать «забормотала», но «залепетала» выразительнее.

Л. Дж. Троттер взлаял, как тюлень:

– Зато я могу! Вы опять тайно снабжали деньгами этого своего братца!

О братце мамаши Троттер я услышал сейчас впервые, но нисколько не удивился. Я знаю по собственному опыту, что все жены преуспевающих бизнесменов обязательно где-то прячут сомнительных братцев и время от времени их тайком подкармливают.

– Нет, не снабжала!

– Не лгите!

– О! – съежившись, воскликнула бедная женщина и еще больше съежилась.

Сцена приобрела совсем невозможный характер, и тут Перси, замерший за столом в виде чучела, изготовленного мастером-таксидермистом, не выдержал страданий матери и встал, как встают, когда кто-нибудь из сотрапезников провозгласит тост «Задам!». Опасливо, точно кот в проулке, боящийся получить обломком кирпича в бок, он открыл рот, однако голос его прозвучал хоть и тихо, но твердо:

– Я могу все объяснить. Мамаша не виновата. Она хотела почистить жемчуг и поручила мне отнести ожерелье к ювелиру. А я отдал его в заклад и заказал копию, потому что мне срочно понадобились деньги.

– Вот так так! – воскликнула тетя Далия. – Слыханное ли это дело? Чего только не придумают люди, а, Берти?

– Признаюсь, я тоже ничего подобного не слышал.

– Поразительно, да?

– Фантастика, я бы сказал.

– Однако же бывает.

– М-да, бывает.

– Мне потребовалась тысяча фунтов, чтобы вложить в постановку, – уточнил Перси.

Тут Л. Дж. Троттер, который этим утром был в голосе, взвыл так, что в буфете лязгнуло серебро. Повезло Споду, что он оказался вне пределов слышимости, а то бы его ушибленной голове это могло повредить. Даже я, человек здоровый, и то подскочил дюймов на шесть.

– Ты вложил тысячу фунтов в какой-то спектакль?

– Не в какой-то, а в спектакль по пьесе Флоренс и моей. Моя обработка ее романа «Спинола». Один из наших спонсоров нас подвел, и я, чем огорчить девушку, которую люблю…

На него широко открытыми глазами смотрела Флоренс. Если помните, описывая, как она выглядела, когда впервые узрела мои усы, я заметил, что в ней появилось нечто от фигуры «Пробуждение души»[60]. На этот раз «Пробуждение души» было еще заметнее. Бросалось в глаза за милю.

– Перси! Вы сделали это для меня?

– Да, и опять сделаю, – с вызовом ответил Перси.

Заговорил Л. Дж. Троттер. Не стану утверждать, что он начал свою речь с возгласа «Дачтоб мне лопнуть!». Но каждое его слово было пропитано именно этой мыслью. Он был, что называется, вне себя, и я даже слегка пожалел мамашу Троттер, при всей моей к ней антипатии.

Царству ее пришел конец. Отныне и впредь было совершенно ясно, кто фюрер в доме Троттеров. Червь вчерашнего дня, или, если угодно, червь десяти минут тому назад, оказался червем в тигровой шкуре.

– Вопрос решен! – возопил он. Я почти уверен, что это слово здесь подходит. – Больше ты не будешь слоняться по Лондону, молодой человек! Мы сегодня же, прямо сейчас уезжаем отсюда…

– Что? – вякнула тетя Далия.

– …и как только прибудем в Ливерпуль, ты приступаешь к делу, притом с самого низа, как тебе следовало сделать еще два года назад, если бы я не поддался уговорам вопреки собственному убеждению. Пять тысяч фунтов я отдал за ожерелье, и ты…

Чувства переполнили его, и он замолчал, чтобы перевести дух.

– Но, мистер Троттер! – взволнованно произнесла тетя Далия. – Вы же не уедете сегодня до обеда?

– Уедем. Думаете, я соглашусь вытерпеть еще один обед этого вашего французского кухмистера?

– Но я надеюсь, вы не уедете прежде, чем мы с вами уладим дело насчет покупки «Будуара»? Может быть, вы уделите мне пять минут для разговора в библиотеке?

– Нет времени. Я должен заехать в Маркет-Снодсбери и обратиться к врачу. Вдруг он сможет что-то сделать, чтобы унять боль. Вот здесь, – пояснил Л. Дж. Троттер и ткнул пальцем в область четвертой жилетной пуговицы.

– Ай-ай-ай, – покачала головой тетя Далия. И я тоже покачал головой. Но больше никто из присутствующих не выразил сочувствия, причитающегося каждому страждущему. Флоренс во все глаза, сколько у нее их было, упивалась зрелищем Перси Горринджа, а Перси заботливо склонился над мамашей Троттер, которая сидела с таким видом, будто чудом осталась жива после взрыва бомбы.

– Идем, маман, – проговорил Перси, поднимая ее на ноги. – Я смочу тебе виски одеколоном.

И с укоризненным взором в сторону Л. Дж. Троттера бережно повел ее вон из столовой. Сыночек – лучший друг женщины.

На лице у тети Далии все еще оставалось выражение ужаса. Я понимал, о чем она думает. Отпусти она сейчас этого Троттера в Ливерпуль, и все погибло. Такие тонкие сделки, как продажа дамского еженедельника покупателю, пропитанному апатией потребительского спроса, по почте не заключаются. Необходимо иметь его под рукой, обнимать за плечики и давить своим обаянием.

– Дживс! – воскликнул я, сам не зная почему – на самом-то деле я не видел, чем бы он мог помочь.

Дживс почтительно ожил. На протяжении всех последних речей и объяснений он стоял в глубине сцены с отчужденным, отсутствующим видом, который он всегда принимает, если оказывается при массовках кто во что горазд, в которые понятие благопристойности не позволяет ему вмешиваться. Я сразу воспрянул духом, увидев с его стороны готовность сплотить ряды.

– Не позволительно ли мне будет внести предложение, сэр?

– Да, Дживс?

– Мне представляется, что тут мистеру Троттеру может принести облегчение один из моих утренних бальзамов.

В горле у меня заклокотало. Я его понял:

– Вы имеете в виду те смеси, которые вы приготавливаете для меня, когда этого требует состояние моих мозгов?