Герман Мелвилл - Ому Страница 37

Хотя Архиту знал меня всего два часа, он без всяких околичностей изложил мне свою просьбу, но я счел ее достаточно наглой, что и высказал ему. Впрочем, заронить в нем хоть малейшую тень сомнения в допустимости такой проделки оказалось совершенно невозможно, и я не стал на него обижаться, а просто отказался.

Глава XLIII

О ЧЕЛОВЕКЕ СУДЯТ ПО ТОМУ, С КЕМ ОН ВОДИТСЯ

Хотя жизнь у капитана Боба благодаря своей новизне в течение некоторого времени казалась нам довольно приятной, с ней были связаны и неудобства, с которыми никак не могла примириться «чувствительная душа».

Предубежденные из-за недоброжелательных отзывов консула и других, многие почтенные иностранцы, жившие на острове, смотрели на нас, как на преступную шайку бродяг, несмотря на то что, говоря по правде, на здешний берег никогда не ступали матросы, которые вели бы себя лучше, чем мы, и причиняли бы так мало неприятностей туземцам. И все же, если мы встречали прилично одетого европейца, тот почти всегда старался избежать нас, перейдя на другую сторону дороги. Это было очень неприятно, по крайней мере мне; однако других это, конечно, не слишком угнетало.

Приведу пример.

На Таити в хороший вечер — впрочем, там все вечера хорошие — вы можете увидеть процессию шелковых капоров и зонтиков, двигающуюся по Ракитовой дороге, или группу бледных белых мальчишек, маленьких болезненных чужестранцев, а еще чаще — степенных пожилых джентльменов с тросточками. При их появлении туземцы скрываются в свои хижины. Это миссионеры с женами и детьми, совершающие семейную прогулку. Случается и так, что они берут лошадей и едут верхом до мыса Венеры и обратно, делая в оба конца несколько миль. Там жил в то время единственный оставшийся в живых из числа первых прибывших на Таити миссионеров — похожий на святого седовласый старик по фамилии Уилсон, отец нашего приятеля консула.

Небольшие компании, прогуливавшиеся пешком, встречались нам часто; они вызывали в моей памяти столько приятных воспоминаний о родине и о дамском обществе, что я просто мечтал о фраке и касторовой шляпе, которые дали бы мне возможность подойти и засвидетельствовать свое почтение. Но в том положении, в каком я находился, об этом не могло быть и речи. Однажды, впрочем, какая-то матрона в клетчатом платье бросила на меня пытливый доброжелательный взгляд. О, милая дама! Я ее не забыл; платье на ней было из шотландки.

Но не все награждали меня такими взглядами, как она. Как-то вечером я проходил мимо дома одного миссионера. На веранде сидела дама, его жена, и хорошенькая белокурая девушка с локонами; они наслаждались морским бризом, который прилетал к ним с моря от разбивавшихся о рифы бурунов и был полон освежающей прохлады. Пока я приближался, старая дама суровым взглядом следила за мной, и даже ее чепчик, казалось, выражал чопорный упрек. Голубые английские глаза рядом с ней также смотрели на меня. Но, боже мой! Каким взглядом окинуло меня это прелестное создание! На домашний чепец мне было наплевать; но чтобы девушка с локонами принимала меня за молодого человека, не достойного ее общества, этого я совершенно не мог вынести.

Я решился вежливо приветствовать дам, чтобы показать хоть свою воспитанность. Однако так как на мне было что-то вроде тюрбана — впоследствии я о нем расскажу подробно, снять его и снова надеть с мало-мальски достойным видом представлялось абсолютно невозможным. Что ж, в таком случае следовало ограничиться поклоном. Но тут возникло другое затруднение: на мне была широкая куртка таких размеров, что я сомневался, будет ли заметен изгиб моей спины.

— Добрый вечер, леди, — воскликнул я, наконец, решительно двинувшись вперед. — Чудесный ветерок с моря, леди.

Истерики и нюхательная соль! Кто бы мог подумать? Юная леди визжала, а старая чуть не упала в обморок. Что до меня, то я поспешно ретировался и с трудом перевел дух, только благополучно добравшись до Калабусы.

Глава XLIV

СОБОР В ПАПОАРЕ. ЦЕРКОВЬ КОКОСОВЫХ ПАЛЬМ

По воскресеньям я всегда посещал главную туземную церковь на окраине деревни Папеэте, неподалеку от «Калабуса беретани». Она считалась лучшим образцом таитянского зодчества.

В последние годы туземцы при постройке своих храмов стали больше заботиться о прочности, чем прежде. А раньше, бывало, настроят церквей сорок на одном острове — простых сараев, скрепленных гибкими стеблями, а через год-другой, глядишь, их уже и в помине нет.

Одна церковь, построенная в таком стиле много лет назад, представляла собой в высшей степени замечательное сооружение. Она была воздвигнута королем Помаре II, проявившим в этом случае рвение царственного прозелита. Здание имело в длину свыше семисот футов при соответствующей ширине; огромная коньковая балка поддерживалась тридцатью шестью цилиндрическими стволами хлебных деревьев, стоявшими в ряд на некотором расстоянии друг от друга; верхняя обвязка повсюду опиралась на стволы пальм. Крыша, круто спускавшаяся до высоты человеческого роста, была из листьев, а стен не существовало. Вот какой просторной была королевская церковь, построенная при миссии в Папоаре.

При торжественном открытии перед огромной толпой, собравшейся со всех концов острова, миссионеры произнесли одновременно три проповеди с трех кафедр.

Так как церковь сооружалась по распоряжению короля, то в ее строительстве принимало участие почти столько же народу, как и при возведении большого иерусалимского храма. Впрочем, времени потребовалось гораздо меньше. Не прошло и трех недель после установки первого столба, как последний ярус пальмовых листьев уже свисал с карнизов, и все было закончено.

Эту огромную работу распределили между несколькими вождями, которые приспособили к делу своих подданных; она значительно облегчалась тем, что каждый участник стройки приносил с собой столб или стропило, или жердь с укрепленными на ней пальмовыми листьями и немедленно пускал их в ход. Подготовленный таким образом материал оставалось только скреплять прочными гибкими стеблями, так что буквально в доме, пока он строился, не слышалось «ни молотка, ни топора, ни какого-либо другого инструмента».[75]

Но о самой замечательной особенности этого полинезийского собора я еще не рассказал. Островитяне любят селиться близ горных рек, руководствуясь при этом соображениями и красоты и преимуществ такого местоположения; и вот довольно большой ручей, спускавшийся с холмов и орошавший долину, перекрыли ниже ее в трех местах и направили прямо через церковь.

Проточная вода! Какой аккомпанемент к священным песнопениям; к ним примешивались хвала и благодарность всевышнему, принесенные из недоступных чаш [так], притаившихся в глубине острова.

Но храм полинезийского Соломона давно заброшен. Его тысячи стропил из хибискуса сгнили и упали на землю; и теперь они загромождают русло ручья, который с журчанием пробегает над ними.

Нынешняя епархиальная церковь Таити совершенно не похожа на только что описанную. Она средних размеров, сплошь обшита досками и выкрашена в белый цвет. Оконные проемы не имеют рам, но закрываются ставнями; если бы не лиственная крыша, то она напоминала бы простую церковь в каком-нибудь американском городке.

Все деревянные части здания были сделаны приезжими плотниками, которых всегда можно встретить в Папеэте.

Внутренний вид церкви чрезвычайно своеобразен и не может не заинтересовать чужестранца. Стропила обернуты тонкими циновками пестрой расцветки; вдоль всего конька свисают украшения — то пучки кистей, то широкая бахрома из окрашенной травы. Пол настлан из нетесаных досок. Между рядами скамей туземной работы с плетеными сиденьями из волокон кокосовой пальмы и спинками идут прямые проходы.

Но больше всего поражает кафедра из темного блестящего дерева, стоящая в одном конце храма. Она несоразмерно высока; взобравшись на нее, вы можете окинуть паству взглядом с птичьего полета.

Есть в церкви и галерея, которая тянется с трех сторон и поддерживается колоннами из стволов кокосовых пальм. Тут и там она раскрашена в ярко-синий цвет; такие же пятна можно увидеть и в других местах (без малейшей заботы о симметрии). В своем рвении украсить святилище новообращенные, должно быть, раздобыли каждый по кисти, щедро обмакнутой в краску, и усердно малевали где попало.

Как я уже упоминал, церковь в общем производит весьма странное впечатление. Света в нее проникает мало, внутри все выдержано в темных тонах и потому какой-то мрачный языческий сумрак царит в ее стенах. К тому же стоит вам войти, и вы сразу же ощущаете странный запах древесины, которым бывают пропитаны все большие строения в Полинезии. Он наводит на мысль об источенных червями идолах, спрятанных в чулане где-то поблизости.