Андрэ Стиль - У водонапорной башни Страница 39

Оккупация для Элен связывалась с этими воспоминаниями, которые возникали перед ней ежедневно в течение трех лет, когда она сталкивалась с чудовищем.

«Американская оккупация… Какое может быть сравнение?!» Господин Дюкен утверждал, что сравнения быть не может.

— Существует, — говорил он — только два способа противостоять появлению здесь русских со всеми вытекающими отсюда последствиями. Запомните, только два способа! Первый — чтобы американцы пришли и защитили нас. В этом, конечно, есть свои неудобства. Согласен. Но все же меньшие, чем во втором способе. Ибо второй способ — это ремилитаризация Германии. Иного выбора нет. Благодаря американцам мы не увидим здесь еще раз серо-зеленые мундиры. Понятно?

Несколько дней спустя господину Дюкену довелось присутствовать на банкете в честь американских офицеров, организованном торговой палатой. Господин Дюкен не переставал твердить, что стыдно устраивать празднество в честь американцев с запозданием чуть ли не на три месяца, и еще более стыдно, что ни одна официальная организация не осмелилась проявить в этом отношении инициативу. Получается так, словно все боятся коммунистов. Правда, начало всегда трудно. Никого, конечно, не приводит в особый восторг тот факт, что в стране водворилась иноземная армия. Но раз надо, значит надо… Самое главное — осадить коммунистов. Впрочем, правительство наконец вмешалось. В клубе на улице Гро-Орлож все рано или поздно становится известным. Инспекторы охранки нанесли визит Куберу, председателю торговой палаты, Шалону, вице-председателю, и еще двум-трем влиятельным лицам. Уж кто-кто, а инспекторы охранки в состоянии предъявить впечатляющие аргументы: в их распоряжении имеются секретные сведения о каждом. Солидно, однако, у них поставлено дело… Пришлось раскачаться господам политикам и пожаловать на банкет. Пришли даже социалисты — мэр, префект, — которые хотя и разделяли полностью мнение прочих, но не желали вылезать на первый план. На редкость трусливая публика! Не все сошло так гладко, как хотелось. Многие все-таки боялись скомпрометировать себя. Народу собралось не бог весть сколько. Сначала предполагали устроить банкет в зале заседаний, но пришлось перебазироваться в кабинет председателя: лакеи в последнюю минуту, на глазах у публики, стали переставлять столы, и ясно было, что просчитались здорово. По обыкновению, подвели господа политики. И в первую очередь — департаментский совет: из сорока членов совета только пять имели смелость явиться на прием. Заметно было, что приглашенные отнюдь не горели желанием оказаться на виду. Особенно же это бросилось в глаза, когда прискакал фоторепортер из газеты «Демократ» с огромным аппаратом. На разных концах стола началось легкое движение: один схватился за стакан и начал пить, высоко подняв локоть и заслоняя лицо, другой склонился к тарелке, у третьего весьма кстати развязался ботинок, а четвертый прямо заявил, что по слабости зрения не может выносить вспышек магния. Напрасно фотограф суетился со своим аппаратом, наставляя его так и этак, напрасно увещевал: «Прошу, господа, будьте любезны, повернитесь на минутку. Так. Смотрите сюда». Едва он успел щелкнуть в последний раз затвором, как появился новый репортер, а за ним сразу два из «Эклер» и даже из каких-то парижских газет — фоторепортеры ходят стаями. Но какое безобразие! Чего наши-то трусят, скрывают свои симпатии. Симпатии! Их даже на это не хватает. Приглашенные не желали двигаться с места, цеплялись за стулья, как утопающий цепляется за обломок доски. Ничего, ничего: генерал им пропишет! Вымуштрует как следует мерзавцев. Кубер сначала произнес речь по-английски. Американцы снисходительно похлопали, и французы тоже, в подражание им. Затем Кубер произнес речь по-французски. Французы аплодировали, американцы, не шевелясь, смотрели на них. Они вели себя подчеркнуто высокомерно, очевидно, желая дать почувствовать, что их заставили дожидаться бокала дрянного шампанского больше двух месяцев, и они это припомнят… Они, конечно, заметили все трюки; достаточно посмотреть на лица этих трусов, на уловки этих хитрецов, которые норовят спрятаться за спину соседа, лишь бы увильнуть от объектива фотоаппарата. Когда американский полковник Брендерс выступил вперед, готовясь произнести ответное слово и Кубер дал знак собравшимся встретить оратора аплодисментами, Дюкен подумал: «Будь я на его месте, я бы нарочно говорил только по-английски. Пусть эти слюнтяи знают, что мы сумеем обойтись и без них!» Полковник не обманул его ожиданий. И когда Дюкен аплодировал оратору, он не просто хлопал ладонью о ладонь, а скорее потирал от удовольствия руки: ему приятно было видеть, как неистово аплодировали эти самые господа, хотя большинство не поняло ни слова из обращенной к ним речи. А для тех, кто понимал по-английски, полковник Брендерс приберег легкий, но ядовитый намек, желая показать, что поведение хозяев разгадано. «Не знаю, сколько времени мы пробудем здесь, — сказал он, — но если международная обстановка сложится благоприятно, мы с огромным удовольствием вернемся в Соединенные Штаты». Ловко сказано. Ибо между строк это означало: «Нравится вам или нет, ваше мнение — пшик, нуль! Мы здесь не для вашего удовольствия, а в связи с «международной обстановкой». Или еще точнее: «Мы держимся здесь силою штыков и уйдем лишь, лишь…» По воле народа? Ах, чорт! Вот что значит играть цитатами, не знаешь, как они обернутся… Как будто кто-нибудь собирается считаться с волей народа! «Международная обстановка» — вот это он здорово загнул! На приеме Дюкен держался в тени, но, поверьте, никак уж не по собственной воле… У него теперь уже не было никакого официального чина. Он находился в числе малопочтенных приглашенных, которых позвали, так сказать, для числа, и ломал голову, под каким бы предлогом показать, что он лично ничего не боится. Однако подходящего предлога не находилось, разве что воспользоваться случаем с ненанятой виллой. Дюкен решительно двинулся к Брендерсу, который у буфета с аппетитом уписывал пирожные, а вокруг почтительно стояли, внимая его речам, Кубер с присными. Когда Кубер заметил маневры Дюкена, он нахмурился, всем своим видом говоря: «Этот-то чего сюда лезет?» Но, поскольку Дюкен — давнишний приверженец РПФ и особенной чепухи не напорет, Кубер допустил его до полковника. На чистом английском языке Дюкен выразил свое удивление по поводу того, что солдаты не явились вторично поговорить насчет виллы. Брендерс рассеянно посмотрел на говорившего и скривил рот, видимо, не понимая, о чем идет речь. Он молча повел плечом, что должно было означать: «Не могу же я заниматься такими мелочами!» Но все же снизошел до ответа: «Во всяком случае, мы возместим вам убытки, если даже наши молодцы нашли себе другое помещение». — «Помилуйте, господин полковник, дело не в деньгах!» Но Кубер уже подхватил своего ненаглядного Брендерса под ручку и увлек его в сторону при помощи префекта-социалиста. Дюкен провел тревожную ночь: он проклинал трусов, расправлялся с врагами, взывал к генералу. Элен в своей спальне несколько раз просыпалась от его криков.

Но настоящая драма началась на следующий день. Элен была дома одна. Позвонили. Она пошла отпирать, быстро-быстро шаркая красными ночными туфлями без задников. За дверью стоял американский офицер. Позади него у тротуара красовался автомобиль — огромное кремовое чудовище, все в никеле; за рулем сидел солдат.

— Мадам Дюкен!

Элен хотела было ответить: «Да, я мадам Дюкен», но вдруг поняла — офицер знает ее.

— Я желал бы снять у вас комнату для моего шофера.

— Но, сударь, вы ошиблись, речь ведь шла о сдаче виллы. Комнат мы не сдаем.

— Нет, мадам Дюкен, у вас есть комната, мне это известно.

Элен не нашлась, что ответить.

— Вы меня не узнаете, мадам Дюкен? Наверно потому, что я отпустил усы по американской мо…

Элен захлопнула дверь и, держась за стену, чтобы не упасть, заложила задвижку. За дверью чертыхнулись по-немецки. Его голос, она узнала его голос! Какой ужас! Она стояла около двери, не отнимая руки от задвижки, даже после того, как кремово-никелевое чудовище тронулось и исчезло за углом.

Когда под вечер снова раздался звонок, Элен, прежде чем открыть, спросила:

— Кто там?

— Я, конечно, — удивленно ответил Дюкен.

— Вы одни?

— Что с вами делается? Разумеется, один.

Элен рассказала все мужу. Он не хотел верить.

— Этого не может быть. У вас просто галлюцинации, дорогая моя.

Но Элен настаивала, повторяла слова офицера: «Усы по американской моде».

— Значит, американцы этого не знают, — решил муж. — Завтра же я отправлюсь в госпиталь Вивьен.

Он никак не мог прийти в себя от удивления.

В госпитале Вивьен господина Дюкена принял какой-то писарь; выслушав рассказ посетителя, он пошел посоветоваться с начальством и, вернувшись, заявил: