Джон Голсуорси - Через реку Страница 39

Динни поднялась, шагнула к нему и остановилась:

— Мистер Масхем, вам не кажется, что вы в долгу передо мной? Разве вы забыли, как отняли у меня возлюбленного? Знаете ли вы, что он умер там, куда бежал из-за вас?

— Из-за меня?

— Да. Он отказался от меня из-за вас и того, что вы защищали. А теперь я прошу вас не добивать Тони Крума, как бы ни повернулось дело. До свиданья.

И, прежде чем Масхем успел открыть рот, Динни вышла.

Она почти бежала по направлению к Грин-парку. Всё вышло совсем не так, как она предполагала! Может быть, её вмешательство сыграет роковую роль. Но что поделаешь — слишком уж сильно закипел в ней былой протест против глухой стены внешних форм, против незримых, но беспощадных традиций, о которые разбилась её любовь. Иначе и быть не могло! Весь вид этого долговязого денди, звук его голоса непреодолимо вернули её к прошлому. А, будь что будет! Ей всё-таки легче: горечь, которую она так долго таила в душе, наконец излилась.

На другой день утром она получила записку:

«Райдер-стрит.

Воскресенье.

Дорогая мисс Черрел,

Можете рассчитывать на меня в известном вам деле.

С искренним уважением

XXVII

Заручившись этим обещанием, девушка на следующий день уехала в Кондафорд, где нашла атмосферу крайне напряжённой и попыталась хоть немного её разрядить. Родители Динни вели обычный образ жизни, но были явно подавлены и встревожены. Её мать, женщина застенчивая и восприимчивая, вся сжималась при одной мысли о том, что Клер может пасть в мнении света. Её отец, видимо, отдавал себе отчёт, что независимо от исхода дела люди сочтут его дочь существом легкомысленным и лживым. Молодого Крума ещё извинят, но никто не извинит женщину, которая поставила себя в такое положение. К тому же он испытывал гневное и мстительное чувство к Джерри Корвену, решив, насколько будет в его силах, помешать этому субъекту добиться своей цели. Такая чисто мужская позиция казалась Динни несколько смешной, но страдальческая наивность, с которой отец гонялся за миражем, упуская из виду существенное, не могла не вызывать в девушке известного сочувствия. Поколению её отца развод до сих пор казался внешним и видимым проявлением внутреннего и духовного бесчестия. Для неё же самой любовь была только любовью: когда она сменяется отвращением, половая близость теряет всякое оправдание. То, что Клер уступила Джерри Корвену здесь, на своей лондонской квартире, шокировало Динни гораздо больше, чем бегство сестры от мужа с Цейлона. Те бракоразводные процессы, с которыми она время от времени знакомилась по газетам, отнюдь не укрепляли её веру в то, что браки заключаются на небесах. Но она считалась с переживаниями людей, воспитанных в старых понятиях, и старалась не усугублять растерянность и тревогу родителей. Она избрала другую, более практическую линию. Так или иначе, — по-видимому, иначе, — но дело скоро кончится. А люди в наши дни обращают мало внимания на чужие дела.

— Как! — сардонически возразил генерал. — «Ночь в машине» — броский газетный заголовок. Прочтёшь такой и сразу же начинаешь думать, как ты сам повёл бы себя в подобных обстоятельствах.

— Люди мало что замечают, дорогой. Они все валят в одну кучу — и разводы, и министра внутренних дел, и декана собора святого Павла, и принцессу Елизавету, — немногословно ответила Динни.

Когда ей сказали, что на пасху в Кондафорд приглашён Дорнфорд, она почувствовала смущение.

— Надеюсь, ты не возражаешь, Динни? Мы ведь не знали, успеешь ты вернуться или нет.

— Даже тебе, мама, я не скажу, что мне это очень приятно.

— Но, дорогая, пора уже и тебе снова выйти на поле боя.

Динни прикусила губы и промолчала. Эти слова тем сильнее растревожили её, что в них заключалась доля правды. Они жалили особенно больно потому, что были сказаны её матерью, оказавшейся такой нечуткой, несмотря на всю свою деликатность.

Бой! Да, жизнь — это война. Она сбивает человека с ног, загоняет его в госпиталь, а потом опять возвращает в строй. Её родители больше всего на свете боятся потерять её, но им хочется, чтобы она покинула их, выйдя замуж. И это в тот момент, когда Клер неизбежно ждёт поражение!

Пасха принесла с собой ветер «от умеренного до сильного». В субботу с утренним поездом прибыла Клер, под вечер на машине приехал Дорнфорд. Он поздоровался с Динни так, словно сомневался, рада ли она его приезду.

Он наконец присмотрел себе новое жилище. Дом был расположен на Кемпден-хилл. Ему страшно хотелось выслушать мнение Клер, и в прошлое воскресенье она потратила целый вечер на осмотр резиденции своего патрона.

— На редкость удачно, Динни, — рассказывала она. — Фасад выходит на юг, есть гараж, конюшня на два стойла, хороший сад, службы, центральное отопление, — словом, все что надо. Он собирается переехать в конце мая. Крыша — старая, черепичная; поэтому я посоветовала ему выкрасить ставни в светло-серый цвет. Дом в самом деле очень удобный и просторный.

— Послушать тебя, так он просто сказочный. Надеюсь, теперь ты будешь ездить на службу туда, а не в Темпл?

— Да. Дорнфорд решил перебраться не то в Пемпкорт, не то в Брик Билдингс, — не помню точно. Знаешь, Динни, я просто удивляюсь; как это его не объявили моим соответчиком. Я вижусь с ним гораздо чаще, чем с Тони.

Больше о «деле» речь не заходила. Оно, вероятно, должно было слушаться одним из первых, сразу после не опротестованных исков, и в Кондафорде царило затишье перед бурей.

К этой теме вернулись лишь в воскресенье, после завтрака, когда Дорнфорд спросил:

— Вы будете в суде на слушании дела вашей сестры, Динни?

— Я должна быть.

— Боюсь, что вы придёте в ярость. Обвинение поддерживает Брок, а он, если захочет, доймёт кого угодно, особенно когда сталкивался с явным запирательством, как в данном случае. Потому его и выбрали. Клер придётся крепко взять себя в руки.

Динни вспомнила, как «очень молодой» Роджер говорил ей, что предпочёл бы видеть на месте Клер её.

— Надеюсь, вы ей это внушите?

— Я предварительно выслушаю её показания и устрою репетицию перекрёстного допроса. Но угадать, как Броу повернёт дело, — невозможно.

— А вы сами придёте на суд?

— Если смогу. Но шансов мало, — вероятно, буду занят.

— Долго протянется разбирательство?

— Боюсь, что несколько дней.

Динни вздохнула.

— Бедный отец! А у Клер надёжный защитник?

— Да. Инстон. Но ему сильно помешает её нежелание рассказать о том, что произошло на Цейлоне.

— Вы же знаете, решение Клер окончательно. Она об этом не скажет.

— Разделяю её чувства, но боюсь, что это всё погубит.

— И пускай, — возразила Динни. — Я хочу, чтобы она стала свободной. А больше всего мне жаль Тони Крума.

— Почему?

— Он — единственный из трёх, который любит.

— Понятно, — отозвался Дорнфорд и умолк. Динни стало жаль его.

— Вы не прочь прогуляться?

— С восторгом!

— Мы пойдём лесом, и я покажу вам место, где Черрел убил вепря и завоевал наследницу де Канфоров, как гласит наш геральдический герб. А у вас в Шропшире тоже есть фамильные легенды?

— Конечно, есть, но ведь поместье ушло от нас. Его продали после смерти моего отца: нас было шестеро, а денег — ни пенса.

— Ох, как это ужасно, когда семья лишается своих корней! — вздохнула Динни.

Дорнфорд улыбнулся:

— «Живой осел лучше мёртвого льва».

Они шли через рощу, и он описывал ей свой новый дом, ловко выспрашивая девушку о её вкусах.

Наконец они выбрались на осевшую дорогу, которая вела к холму, заросшему боярышником.

— Вот это место. Здесь тогда, наверно, был дремучий лес. В детстве мы устраивали тут пикники.

Дорнфорд глубоко втянул в себя воздух.

— Настоящий английский пейзаж — ничто не бросается в глаза и все бесконечно прекрасно.

— Чарующий вид!

— Верно сказано.

Он расстелил свой дождевик на склоне холма:

— Садитесь и покурим.

Динни села:

— Вы сами тоже садитесь рядом, — земля ещё сырая.

Он сидел подле неё, обхватив руками колени и тихо попыхивая трубкой, а девушка думала: «Если не считать дяди Эдриена, впервые вижу такого сдержанного и деликатного человека».

— Было бы совсем замечательно, если бы ещё выскочил вепрь, — сказал Дорнфорд.

— «Член парламента убивает вепря у подножья Чилтернских холмов», — поддразнила его Динни, но воздержалась прибавить: «И завоёвывает сердце дамы».

— Как ветер клонит дрок! Ещё три недели, и все здесь зазеленеет. Сейчас самое лучшее время года. Впрочем, нет, — бабье лето, наверно, ещё лучше. А вам какая пора по душе, Динни?

— Когда всё цветёт.

— Гм… И ещё жатва. Бескрайние хлеба, должно быть, — великолепное зрелище.

— Они как раз поспели, когда разразилась война. За два дня до её начала мы устроили здесь пикник и смотрели, как всходит луна. Как вы думаете, мистер Дорнфорд, многие ли из тех, кто воевал, действительно сражались за Англию?