Джон Пристли - Дядя Ник и варьете Страница 4

— Когда вы наконец перепишете ноты к своему номеру? — закричал мистер Бродбент Хислопу. — Они похожи на липучку от мух.

— Я скажу хозяину, — пообещал Хислоп, ухмыльнувшись. — Или вот он скажет, — добавил он, указывая на меня.

— Хорошо, давайте продолжать, — сказал мистер Бродбент, мрачно глядя в партитуру. — Прошу вас, джентльмены, тот же номер, вступление, первые восемь тактов.

— Запоминай, Хернкасл, — прошептал Хислоп мне на ухо. — В следующий понедельник будешь все это делать сам. Если что не так, Старый Ник задаст тебе по первое число.

Минут через двадцать репетиция кончилась, и я понял, что волноваться нечего, потому что к следующему понедельнику я буду знать весь номер назубок, да и не верилось мне, хоть я и был новичок, что Хислоп умеет делать что-то такое, чего не сумею я. Когда мы освободились и вышли, мне прежде всего пришлось угостить его в маленькой пивной за углом, потому что он сразу же намекнул на это. Вся пивная была увешана фотографиями знаменитостей с автографами, и впоследствии я обнаружил, что если выйти из служебного подъезда любого театра, то за углом всегда найдешь такую же маленькую пивную, с такими же фотографиями и автографами и вечной идиотской болтовней у стойки. Какой-то человек пил виски; свое длинное костистое лицо он прятал в поднятый воротник твидового пальто совершенно немыслимого цвета — это оказался Гарри Дж. Баррард, комик-эксцентрик. Может, для Хислопа он и был славным, компанейским человеком, но я этого не заметил.

— Послушай, я только сейчас вспомнил, — сказал Хислоп, когда мы допили пиво. — Ты должен пойти в гостиницу, в бар, к своему дядюшке. Который час? Четверть первого? Он сказал, в половине. — И Хислоп объяснил мне, как туда добраться.

У стойки бара стояло много людей, но я был уверен, что дяди Ника среди них нет. Он сидел за столиком в дальнем углу перед бутылкой шампанского. Рядом сидели двое мужчин и девушка. Девушка смотрела в пустоту, мужчины сосредоточенно изучали какие-то рисунки или чертежи.

— A-а, вот и ты, малыш, — сказал дядя Ник. Я почувствовал, что он обрадовался, увидев меня, или, во всяком случае, успокоился, хотя внешне это никак не проявилось. — Мой племянник Ричард Хернкасл. Мисс Сисси Мейпс. А это Сэм Хейес и его сын Бен. — Хейесы были похожи как две капли воды, оба с деревянными лицами и острыми подбородками, только у Сэма усы были седоватые, а у Бена рыжие. Они посмотрели на меня без всякого интереса, кивнули, сделали по глотку пива и снова склонились над своими листками.

— Не думай, что мы тут пьянствуем, Ричард, — сказал дядя Ник. — Мы работаем. Мне пришла в голову идея нового номера, довольно сложного, и пока еще Сэм и Бен не знают, с какого бока за нее взяться. Так что мы заняты делом, малыш, и от тебя нам проку мало. Как прошла репетиция с оркестром?

— Хорошо, дядя Ник. Я уже смогу провести ее в следующий понедельник, когда буду точно знать весь номер.

— Надеюсь. Вообще, я полагаю, что у тебя дело пойдет лучше, чем у Хислопа — он лентяй и недотепа. Будь сегодня вечером на первом представлении — я скажу, чтобы тебя пропустили. Досиди до конца, — с Божьей помощью, — а когда кончится, приходи ко мне в уборную. Не забудь, что по понедельникам на первом представлении публика в основном бесплатная — они ходят не затем, чтобы получить удовольствие, они и не знают, что это такое. Выступаешь точно в морге. Ну, до вечера все.

— А как у него с берлогой, Ник? — Это спросила девушка, Сисси Мейпс.

— Верно, Сисси. Совсем забыл. Допивай свой портвейн, иди с ним, помоги собраться и покажи, где он будет жить. Если вы оба голодны, поешьте, только не за мой счет. Сюда не возвращайтесь. Я занят.

Мы ушли, как два школьника. Я догадался, что Сисси Мейпс чуть старше меня, ей было лет двадцать пять. На ней была большая шляпа с ярко-зеленым пером, розовое пальто, пышно отделанное дешевым мехом под кролика; она сильно красилась, не столько для красоты, сколько для того, чтобы все видели, что она выступает на сцене. Сисси была недурна собой, но вся какая-то субтильная: глаза цвета кофе, маленький носик, мягкий плаксивый рот, безвольный подбородок; что-то в ней было от тех девушек, которых тогда снимали для сентиментальных цветных открыток типа «Люби меня, как я тебя». Голосок у нее был тонкий, слабенький, говорила она с сильным лондонским акцентом, и развязность в ней сочеталась с застенчивостью и простодушием. Секс для нее значил очень много, — она без конца строила глазки и виртуозно владела искусством легких прикосновений, подталкиваний локтем, поглаживаний, — но на меня это не действовало; я не находил ее привлекательной, хотя с другой стороны чисто по-дружески она мне нравилась. По ее предложению мы взяли такси, забрали из гостиницы два моих чемодана, выехали из припортового района и, миновав «Эмпайр», поехали вдоль расположенных террасой домов, явно знававших лучшие времена.

— Я сняла тебе комнату рядом с нами, — сказала Сисси. — Мы, как всегда, остановились в театральной берлоге, а твоя хозяйка, миссис Майкл, как правило, не сдает комнаты и сделала это только из любезности к нам. Так что ты должен вести себя примерно. Она женщина почтенная. Муж у нее капитан, и сейчас он в плавании. Смотри, приходи домой трезвый и не вздумай подкатываться к хозяйке.

— Да мне больше двух кружек пива и не выпить, — запротестовал я. — А подкатываться, как ты говоришь, я и не умею, и не собираюсь.

Она хитро взглянула на меня и подтолкнула локтем.

— Я-то тебе верю. А другие не поверят. Ну все равно, смотри не озорничай. — Мы стояли уже у самого дома. — Миссис Майкл сказала, что будет давать тебе только завтрак, так что ужинать будешь с нами, — соседняя дверь, видишь? Ну, тащи чемоданы, а я подожду, а потом поедем в кафе. Ты голодный?

Я кивнул.

— И я тоже. Я почти всегда голодная. Так что не копайся и говори с миссис Майкл повежливее. Она делает нам любезность.

Миссис Майкл была жгучая брюнетка, маленькая и худенькая, лет сорока. Мой вид удивил ее.

— Да вы совсем мальчик! И не похожи на театрального.

— Я только начинаю, миссис Майкл.

— Я бы приготовила вам горячий ужин, если б знала, — начала она все еще с удивлением.

— Нет, дядя будет ждать меня; он здесь рядом и, наверное, должен со мной о многом поговорить. Если вы дадите мне ключ, я обещаю возвращаться домой очень тихо…

— Я плохо сплю, услышу. Но все равно, ключ у вас будет. А вот и ваша комната — видите, она прибрана, все блестит. — Так оно и было, однако комната при этом казалась холодной и неуютной. Сказав хозяйке, что я должен сейчас же уходить, я быстро умылся и сошел вниз. Миссис Майкл уже ждала меня с ключом. Сверх этого меня наградили весьма скупой улыбкой.

— Вы похожи на племянника моего мужа, капитана Майкла, — он плавает помощником капитана на каботажном судне. И на вид вы непьющий, скромный юноша, надеюсь, что так оно и есть.

— Так оно и есть, миссис Майкл, так и есть. — И я выбежал на улицу.

Мы с Сисси заказали камбалу, жареную картошку и пудинг с изюмом в довольно большом кафе, где трио играло «Графа Люксембурга» и «Индийские любовные стихи». Вначале Сисси всячески старалась показать сидевшим за соседними столиками, что она актриса, но когда принесли еду, она понизила голос и стала общительной и доверчивой.

— Люблю обедать в таких заведениях, чтоб не слишком шикарно, а ты, Дик? Я буду называть тебя Дик, а он — как хочет. Для него ты всегда Ричард, да? Вообще я люблю поесть — я всегда такая голодная, а он — нет. Съест за целый день один сандвич, ну, и шампанское конечно; даже вечером, когда есть хороший горячий ужин, — мясо с картошкой и всякое такое, — он и половины не съедает. Ты знаком с его женой? Он же твой дядя. Какая она?

— Я ее видел только раз, года четыре назад, когда она приезжала к ним в Лидс. Мне она не очень понравилась. По-моему, она пьет и злющая как ведьма.

— Он говорил, что она разжирела как свинья. — Сисси хихикнула. — Он ее терпеть не может, сам признавался. Посылает ей в Брайтон десяток фунтов в неделю, чтобы держалась подальше. Они все равно что разошлись, но этим дело и кончилось. Больше никаких жен, говорит. — Она взглянула на меня с надеждой, словно ждала, что я стану ее разуверять. Не дождавшись, она растерянно улыбнулась и с аппетитом принялась за свой пудинг.

— Если б он видел, что я ем пудинг, он бы выкинул его в окно, — продолжала она. — Он говорит, если я начну прибавлять в весе, он меня вышвырнет из номера. И все из-за того, что я влезаю в этот пьедестал. Ты вечером сам поймешь. Всю прошлую неделю в Манчестере у меня из-за этого задница болела, только ради Бога ему ни слова. Дик, обещай никогда ничего не передавать ему… Поклянись.

— Ладно, Сисси. Клянусь.

Она положила ложку, потянулась к моей руке и сжала ее.

— Я ведь тебя не знала и немножко расстроилась, когда он в первый раз сказал про тебя. Не то чтобы мне так уж жалко распрощаться с этим Норманом Хислопом. Он и лентяй, и одни гадости на уме, Ник уже сколько месяцев на него злится. Давай кофе выпьем, ладно? Мисс! Мисс! Но, конечно, я всполошилась — хорошенькое дело, его племянник в труппе! Будет, наверно, за всеми шпионить. Но ты милый, я вижу, Дик. Милый… и чуть-чуть шалун, а?