«Упрямец» и другие рассказы - Орлин Василев Страница 41

Девственная земля в первую же осень наполнила зерном мешки. Вранячане начали даже мечтать о постройке амбаров.

Воткнутые на солнцепеке виноградные черенки дали первый урожай.

По дворам застучали деревянными клювами мялки, накрошили сухой конопляной кострики, и женщины стали налаживать грубо сделанные ткацкие станки.

Запела и наковальня в первой сельской кузнице. Ее открыли пришлые цыгане, которые поняли, что здесь быстро наполнятся их торбы.

Мужчины грузили большие строительные балки, понемногу зерна, шерсти и кожи, везли это в далекое Оряхово и возвращались с дегтем, солью и железом.

А однажды достали там хлопчатобумажной пряжи. Очень дивились на нее женщины: ровная, вычесанная, выстиранная, натягивай прямо на станок и действуй челноком.

Настало время и семидневных свадебных пиров.

Молодые пары сочетались, как только в них закипит кровь, но венчались все разом, когда удавалось найти священника.

Тогда к ветвям заветного вяза подвешивали одеяло, и священник, прислонив к шершавой коре дерева икону, дня по три венчал под ним и крестил.

Потом он шел на новое кладбище и, с опозданием иногда на целый год, просил небо отпустить грехи погребенным здесь без причастия и даже без самой простой молитвы старым грешникам и безгрешным младенцам.

Ведь мои прадеды и односельчане плохо разбирались в сложном узоре христианского богослужения.

Я помню, как молилась бабушка.

Когда наступал соответствующий христианский праздник, она окуривала ладаном хлебные караваи, прилепляла к восточной стене полутемной кухни сделанную собственными одеревеневшими пальцами грубую восковую свечку, зажигала ее и начинала бесконечно креститься, шепча два слова единственной молитвы, которую знала:

— Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..

Так она и умерла, бедная, не узнавши, что есть другая, лучшая молитва, при помощи которой можно спастись от лукавого, избавиться от искушения и принудить заимодавца простить долги.

Но бабушка умела просить только милости и просила ее настойчиво, пока свечка не сгорала до половины, а потом она гасила двумя пальцами крохотный огонек и прятала свечку, чтобы было чем посветить, когда ей придется доставать что-нибудь в темноте из погреба.

Гораздо более деятельной и уверенной была бабушка во время языческих праздников. Тут она сама помогала неведомым безыменным богам творить добро.

Я видел, как она обходила все углы в доме, в конюшне, в амбарах и брела вокруг забора, стуча по кочерге большими железными щипцами. Вместо молитвы ее губы шептали длинные заклинания, имевшие силу прогнать всех мышей, змей, ящериц и злых ведьм на соседние дворы.

Но беда в том, что соседи их встречали еще более отчаянным грохотом и бормотаньем, так что им приходилось возвращаться обратно и снова шуметь на чердаках, пожирать в амбарах зерно, шнырять по камням в кустах бузины, пока не придет пора чистить гумно для молотьбы.

Теперь среди нашего села построена красивая белая церковь, с куполом и колокольней, но вся тысяча взрослых жителей, как и раньше, делится на две группы: на неверующих и язычников. Ни в одном доме не найдешь ни иконы, ни лампадки. А священник появляется там, только если его зовут к покойнику или если он сам, незваный, заходит с котелком и пучком мяты.

С ростом достатка в селе увеличивалось и число детей — старые хижины скоро стали тесны. На участках начали появляться двухэтажные дома, обращенные фасадом на юго-восток. Некоторые из них, как, например, наш, целы до сих пор.

Первый этаж включает в себя один или два подвала, выкопанных в земле до метра в глубину. В них хранится шерсть, брынза, мука, мелкий инструмент и сундуки с приданым снох или одёжа, приготовленная в приданое дочерям.

Во второй этаж ведут открытые ступени из местного камня. По ним гость подымается на «езлык». Здесь в дождливые дни работают, летом, в сумерках, ужинают и спят на прохладе, так как и блох тут меньше.

Из «езлыка» входят в «кышту» — широкое первое отделение с большим очагом под выведенной наверх трубой. В очаге — лоснящаяся от сажи цепь и глиняные «подницы» для выпечки пшеничного хлеба. Рядом — подставки для ложек и место для медных котлов и деревянных ведер.

Вода для питья находится в ведре, подвешенном на спускающемся с потолка крюке. Отсюда воду черпают сделанным из крепкого грушевого дерева ковшом.

Из полутемной «кышты» входят в светлую «собу» — широкую спальню с «патом» — полатями для спанья, застланными пеньковыми и шерстяными одеялами.

Окна обшиты узором из деревянных палочек, на подоконниках стоят горшки с цветущими настурциями, левкоями и розовой геранью.

Старые дома во Враняке были покрыты очень тяжелыми серо-зелеными плитами, но и само строение под ними отличалось крепостью — только камень и тесаные дубовые балки. Укрытые в ветвях шелковиц, они летом сохраняли прохладу, а зимой — тепло.

Собственно, насколько теплы самые дома, установить очень трудно, так как печки топятся без перерыва день и ночь и пожирают уже последний хворост. Лес теперь весь уничтожен. Несколько лет тому назад срубили даже дуб-великан на священном месте, где когда-то резали жертвенных животных. Только на кладбище торчит одно многовековое, проеденное гнилью, дуплистое дерево. Упадет оно — и исчезнет даже память о чудесных, дивных вранячанских лесах.

Через пять лет после того, как первые переселенцы распрягли свои телеги среди Каменистого дола, в маленьком поселке открылось училище. Учитель Камен за ежемесячную плату в два гроша за каждого ученика и продовольствие от сельского общества начал преподавать грамоту детям непреклонных горцев.

Это было в 1838 году!

Чтобы подчеркнуть давность указанного события, напомню: первая школа в нашей столице Софии открыта только 2 мая 1839 года, то есть на целый год позже. Ее основал самоковчанин Захари Круша, получавший триста грошей жалованья и продовольствие от метрополии.

Удивительны эти не известные никому Вылко, Йото, Василы, Цанко! Враги и силы природы хотели стереть их, еще не окрепших, с лица земли, а они заботились о том, чтобы их дети научились грамоте.

Зачем им это было нужно? Ведь они не торговали, как габровчане, не занимались ростовщичеством, как эленчане, и они не